Отец был страшно недоволен, но решил, что это женские дела и разбираться с дочерью должна супруга. А потому прекратил спор (тем более что не выносил споров с женщинами), сунул дочери в карман передника тысячу долларов, с напускной суровостью приняв все причитающиеся за это поцелуи, погрозил пальцем и этим ограничился.

Алка не могла рассказать ему всей правды о том, почему не желает возвращаться домой. Правда была гораздо шире и заключалась не только в ее любви к искусству, но и в аналогичном трепетном чувстве к молодому человеку по имени Гоша, с которым она познакомилась на вступительных экзаменах. Гоша был фотографом, и вся история их отношений, которую Алка поведала Мадам, была абсолютной правдой, и единственной правдой в этой истории.

Мама изводила Алку письмами в течение двух лет, раз в две недели напоминая ей о существовании отчего дома, где ее любят и ждут, что бы с ней ни случилось. Последняя фраза предполагала беременность, несчастную любовь к московскому бомжу, героиновую зависимость и все те ужасы, которыми пугают столичные газеты провинциальных обывателей. Фотограф к тому времени совсем исчез с Алкиного горизонта, и всякий раз, получая материнские письма, писанные словно под копирку, она рыдала над конвертом и мучилась сомнениями, разрываясь между голодной самостоятельностью и сытой зависимостью. После второй неудачной попытки пробиться в актрисы нагрянула и вторая любовь, оказавшаяся вдвое миниатюрнее первой как по накалу чувств, так и по временным параметрам.

Третья попытка оказалась успешной, и Алка забросала родителей телеграммами и ксерокопиями студенческого билета, студенческой медицинской карты, даже послала копию талонов на льготное питание, выданных ей в деканате. Спустя полгода, после первой сессии, родители прикатили в Москву вдвоем, нашли все-таки время. За три года мытарств и лишений Алка получила в подарок крошечную пятнадцатиметровую квартирку (зато в районе Садового кольца) и бывшую в употреблении машину (зато – джип). Оказалось, что отец, начинавший собственную карьеру с нуля, мечтал все эти годы только об одном – чтобы дочь не сдалась и добилась поставленной цели. Теперь его уважение к Алке возросло вдвое и в придачу к своим подаркам он передал ей пять процентов акций собственного предприятия.

Вспоминая прошедшие годы, Алка оценила мудрость родителей. Два года назад такой подарок смог бы навсегда избавить ее от желания где-либо учиться или работать. Но только не теперь! Теперь, с первых шагов, ей пророчили блестящее будущее.

На третьем курсе она познакомилась с Богомоловым. «Из этой девочки получится вторая Раневская, – обронил он и на ушко ей добавил: – Раз красотой Бог обделил, приходится работать мозгами, правда?»

Богомолов жил в Петербурге, а потому, окончив институт, она поменяла свою крошечную квартирку на трехкомнатную в Озерках, погрузила свои пожитки в машину и перебралась в Северную Венецию. Богомолов около года кормил ее обещаниями, она перебивалась случайными ролями в маленьких театрах, но несколько месяцев назад все изменилось…

Он позвонил ей рано утром и попросил приехать.

– Ты телевизор смотришь?

– Нет.

– Почему?

– Меня же там не показывают.

– Скоро покажут.

Алка замерла и насторожилась: неужели?

– Не завтра. – Он словно прочел ее мысли. – Скоро. Но одну роль хочу поручить тебе уже сегодня. Платить буду гроши, но ты, насколько я знаю, в деньгах не нуждаешься, тебя интересует исключительно слава…

– Ну, – протянула Алка.

– Не скромничай. Здесь все свои. Посмотри лучше сюда.

С этими словами Богомолов повернулся к экрану телевизора и щелкнул пультом. Рекламный ролик длился не более минуты, но у Алки засосало под ложечкой. Обаяние женщины, мелькнувшей на экране лишь на долю секунды, было безграничным.

– Запомнила ее?

– Разумеется.

– В карты играть умеешь?

– Почему в карты?

– Ей нужна партнерша. – Богомолов ткнул пальцем в погасший экран.

– А роль?

– Это и есть роль. Ее зовут Мадам.

– Это имя?

– Ее так зовут. И, похоже, она не откажется обзавестись подругой.

– Какой?

– Образ создашь сама, потом покажешь. Что-нибудь экстравагантное, но легкое, без всякого намека на мысль.

– А дальше?

– Дальше – больше. Хочу поставить фильм с ней в главной роли. Вторую получишь ты. Но кое-что настораживает.

Алка молчала и внимательно слушала. Богомолов посмотрел на нее с благодарностью.

– Произвела она на тебя впечатление?

Алка грустно кивнула. Впечатление до сих пор сосало под ложечкой беспросветной завистью.

– А ее муж предлагает мне деньги и умоляет ее снимать. Тогда, когда я сам должен был бы ходить за ним по пятам. Это – раз. Второе, что настораживает, – три фотомодели, числившиеся в первой десятке, сразу после этой дамочки, вдруг ни с того ни с сего отправились на тот свет.

– В каком смысле?

– В самом прямом, умерли друг за другом, чуть ли не в порядке нумерации их рейтингов, в течение полутора месяцев.

– От чего?

– По разным причинам. Внешне смахивает на несчастные случайности, но мне хотелось бы быть уверенным, что за этими случайностями не стоят люди, с которыми мне предстоит работать.

– И моя роль…

– Двойной агент, если тебе угодно. Втереться в доверие, разузнать, что там к чему, не причастна ли прекрасная Мадам каким-нибудь боком к устранению конкуренток. Ее муж, надо сказать, очень рисковый парень… Бывший десантник и все такое прочее. В общем, к началу съемок я должен знать наверняка, что у меня не будет проблем с этой парочкой.

– Когда съемки?

– Месяца через два, считай – завтра.

– Завтра, – выдохнула Алка. – Завтра…

Она придумала головокружительную историю про девушку-киллера, показала Богомолову грим, изобразила манеру поведения и общий стиль. Он пришел в восторг, подбросил несколько деталей, и Алка, окрыленная, прямиком от него отправилась в клуб «Арлекин».

Поначалу Мадам ей не понравилась – кукла куклой. Пару раз, правда, выдавала она свой неземной шарм, но говорить с ней было не о чем. Именно в это время Алка и собрала большую часть информации о рекламной диве, разыскала пленки, из которых явствовало, что Мадам «растаскивают на части» и используют в роликах других девушек, среди которых, кстати говоря, и три погибшие.

Но как-то неожиданно для самой себя Алка привязалась к Мадам не на шутку. Порой с хорошим актером случается такое – маска прирастает к лицу и скинуть ее становится невозможно. Мадам больше не казалась Алке пустой и глупой, а только очень нескладной и страшно одинокой. Она стала реже звонить Богомолову, да и ничего нового с тех пор почти не нарыла. К тому же в ее жизни появился Максим…

Он пришел узнать, не собирается ли она продавать квартиру. Нет, ответила Алка, сожалея, что больше им поговорить не о чем. Но он тоже искал предлог продолжить случайное знакомство. А застраховать? Тоже нет. (И тоже – к сожалению.) А, к примеру, сходить с ним в кино? Только не в кино, попросила она, и в тот же вечер он кормил ее отвратительными зелеными десертами в маленьком дорогом кафе на Невском. Рядом продавали вкусное дешевое мороженое, но Алка давилась и терпела, потому что на улице было холодно, а в кафе жарко, оттого что во время разговора руки Максима гуляли по ее коленям.

С ним было так легко, что день их знакомства растянулся на несколько месяцев счастливого, почти семейного совместного проживания. В эти месяцы Алке легко давалась любая роль, любое безумство оборачивалось детской игрой, и где-то уже не за горами брезжил семейный очаг с розовыми младенцами в нарядных пеленочках. Порой ее подмывало обо все рассказать Мадам, покаяться и просить прощения, клятвенно заверяя в любви и верности на всю оставшуюся жизнь. И надо же было, чтобы идиллия эта вдруг разлетелась вдребезги…

Воспоминания, а главное – такой их безрадостный конец, лишили Алку последних сил, и она уснула на диване, продолжая во сне ругаться с Максимом, обливаясь слезами, но ожидая его оправданий и мечтая, чтобы они оказались чистой правдой… Она спрашивала его, кто он, почему он и зачем так, а он почему-то звенел ей в ответ совсем как будильник, нет, пожалуй, как телефон…

Алка проснулась, но не сразу поняла, что телефон действительно звонит уже в сотый раз. Память возвращалась к ней после сна медленно, но как только она все вспомнила, то тут же вскочила и снова села, потому что сердце опять попыталось выпрыгнуть из груди. Озираясь на спальню, дрожащей рукой Алка подняла трубку:

– Мадам?

Она удивленно посмотрела на часы. Мадам никогда не просыпалась раньше десяти, но сейчас стрелки показывали без четверти девять.

– Помощь? Сегодня? Сейчас? Конечно. Куда? Куда?!

Алка, выбросив из головы все мысли о Максиме, уже натягивала одной рукой парик, а другой густо мазала лицо тональным кремом. Мадам просила, чтобы Алка отвезла ее в салон красоты на Каменноостровском проспекте…