Я вытащила из кузовка мешочек и достала фляжку. Тут же ведьме поднесли чашу деревянную, где она смешала воду и сухие листья. Потом потребовала уголёк из печки. Растолкала его прямо в ладони и добавила в воду. Она помешала все пальцем, что-то приговаривая над водой, а потом протянула напиток девушке.

– На вот, выпей. Да нечего морщится. Пей, кому говорено!

Девушка выпила всё до самого дна и снова откинулась на подушки. Затем Ясва достала из кузовка баночку с мазью и натёрла девушке лоб и ладони. Эта мазь была с лимонником, мятой и чабрецом.

– Поспит немного, сил наберется, – проговорила Ясва. – Съела, твоя Светла, что не ей предназначалось. Хворь дурную я вывела. До завтра не кормить. Пусть сама есть попросит.

– Ой, спасибо, Ясвушка!

Мужик бухнулся ведьме в ноги, и Ясва недовольно отдёрнула свою юбку.

– А ты пойди на ту опушку и положи в два раза больше того, что было! Понял?

– Ой, понял! Понял Ясвушка! Выручила! Проси, что хочешь!

Ведьма глянула на меня и потом проговорила.

– Есть одёжа ненужная? Мне вот ученицу бы одеть…

– Так ить… есть, конечно! А ну! Чего стоите, рты раскрыли! Принесите!

Мужик так гаркнул на двух девиц, что у стены стояли, да молчали всё время, что те аж подпрыгнули.

Я тихонько подёргала Ясву за рукав.

– А… зачем мне …?

– Негоже молодой да красивой девке в бабском да старом ходить… – тихо промолвила она в ответ.

Спорить я не стала. Ничего плохого в одежде Ясвы я не видела. Ну да ей виднее…

Две молодки принесли мне рубахи штопанные, но всё же носить можно было, сарафан синий, красивый… у меня такого никогда не было. И судя по лицу одной из девушек, сарафан новый не ношенный даже. Видимо своё отдаёт…

– Вот Ясвушка! Бери! Оно хоть и старенькое, да носить ещё можно.

– Сарафан не нужен, – тут же сказала ведьма. – Уже успели на него зависти напускать да злости, что забирают.

Мужик так глянул на девиц, что те аж зарделись, как маки на лугу от стыда.

Встала бабка с лавки и полезла в большой берестяной короб. Она что-то перекладывала и выудила простенький льняной сарафан, без вышивки, но сделанный ладно и умело. Подойдя ко мне, она вложила его мне в руки.

– Бери, милая… мне не пригодится, а ты ещё поносишь.

Я поклонилась старой женщине в пояс.

– Благодарствую, хозяюшка.

Ясва тоже кивнула и вышла в сени, поманив за собой мужика. Едва мы оказались на крыльце, как ведьма мрачно посмотрела на мужика и упёрла руки в бока.

– Что ж ты детям-то своим дозволяешь себя так вести? А ну как бы леший утащил? И ищи потом, что иглу в сене! Твоя-то дурёха легко отделалась, Зван!

– Дак… это… Ясвушка… толки всё это! Бабкины сказки…!

– Ах, сказки! – сузила глаза Ясва, – а что ж тогда ко мне за помощью прибежал! Лечили бы сами.

– Дак лечили… – поник мужик. – С десяток куриных яиц разбили, и всю задницу дедовником отхлестали…

Я чуть не подавилась смехом. Зато Ясва засмеялась во весь рот.

– Ой, чудные вы люди… в бабкины россказни не верите, а лечите, как пращуры завещали. Ну, по заднице она за дело получила. И что б больше чужого не брала. А ты, Зван, на то место, каравай принеси! И что б больше…!

– Конечно, Ясвушка! – тут же закивал мужик. – Всё исполню! Всё сделаю!

Ведьма кивнула мне, и мы пошли обратно в лес. Едва вышли за тын деревенский, как лесная тропка тут же появилась под нашими ногами и повела нас домой.

– Умаялась… – проговорила Ясва. – Тяжело становится.

– Так сейчас отдохнём! Только до избы доберёмся!

Ясва едва видно улыбнулась.

– Спасибо, бельчонок. Поняла, что приключилось?

– Ну…девушка съела подношение для леса…и леший её наказал?

Ведьма кивнула.

– Когда приносишь дар лесу, или нечисти лесной, чтобы не трогала, то передаёшь пищу людскую в Навь. Еда становится опасной для живых. Поэтому даже животные её не трогают. Всякий зверь чует, что опасно брать, а что нет. А чем лечила?

– Травы зверобой, тысячелистник… и, кажется, ещё мята была.

– Молодец… – протянула ведьма, одобрительно покосившись на меня. – Схватываешь на лету. А уголёк зачем?

– Что б всю дурноту в себя вобрал?

– Хорошо, – снова кивнула Ясва. – Быстро тебя обучу. А там уж…

Но она замолчала на полуслове.

К избе мы вышли, когда солнце уже высоко было. Ясва с досады сплюнула.

– Эх, хотела кореньев насобирать… да где уж теперь. Только завтра идти… Ладно уж. Пойдём, покажу, как избу защитить.

Те камушки, которые вкруг лежали, не простыми были. Ясва объяснила, что тут забор строй не строй, а всё растащат. Мавки, лешие, русалки, лесовики… Они мёртвое дерево жалеют. В лес относят. Да и не любила ведьма заборы. Мол, от кого ей тут отгораживаться. От прошлой ведьмы достался ей вот такой оберег из камней. Камушки не простые: каждый из них был принесён лесной нечистью, и на каждый камень ведьма нанесла капельку крови. Так же делала и Ясва. Когда капельки стирались, она колола себе палец и ставила новую метку.

– А для чего же это нужно? Если тут отгораживаться не от кого?

– А от людей, которые лихо несут, с дурными мыслями меня ищут, зла желают, или выгоды недоброй, – тут же ответила Ясва. – Нечисть лесная бесхитростная. Лгать не будет. Да и не умеет. И зла просто так делать не будет. А люди могут…

– Ясва… – проговорила я. – Почему ты так не любишь… людей?

Ведьма вздохнула и печально прикрыла глаза.

– Я от людей больше зла видела, чем от нечисти, бельчонок. Вот и неприязнь …за столько лет, сколько на свете живу, беды только от людей …уж не знаю, зачем нас Род создал…

– Если уж так боги решили, то разве можем мы сомневаться… – проговорила я тихо. На что ведьма усмехнулась.

– Даже боги могут совершать ошибки.

– Тише! Нельзя так…!

– Запомни, Беляна, ты никому не служишь, – серьёзно сказала Ясва. – ты меж миром людей и богов стоишь. Волю богов передаёшь, людские просьбы богам доносишь. Нет никого над тобою.

– А как же… Род? Неужто если беда случится… и защиты не у кого будет просить?

– Защиту тебе боги дадут, уж коли попросишь, – кивнула ведьма. – Да только, не пользуйся их милостью слишком часто. На свои силы рассчитывай. Да на друзей верных…

Я вздохнула.

– Нет у меня друзей…

– Будут, – кивнула Ясва. – Много будет, что и не счесть.

***

Минуло ещё три весны. Я уже знала весь лес, умела говорить с духами, с нечистью местною, много раз уже меня Ясва отправляла здешним деревням помогать. У кого корову сглазили, где ребёнка вылечить. Но в свою деревню я ещё ни разу не ходила. Ясва иногда ходила без меня. Говорила, что сама справится. Думалось мне, что ходила она ко мне в поселение. А с собой не брала, потому что не хотела, чтобы тоска по дому меня одолела.

Я не спорила. Пусть так.

Волк частенько ходил со мной по лесам, за травами и кореньями. Охранял. Я много с ним говорила, ласково называла волчиком, потому что имени его я так и не выведала. Со мной говорить он не хотел почему-то.

Ясва обучала меня чему-то новому каждый день. Научила читать, поведала значение многих знаков защитных, оберегов и амулетов. По наставлению Ясвы, я сплела себе поясок с защитными рунами, и колечко железное повесила на поясок. Такой же поясок я сплела ведьме и волку. Ясве на пояс, а волку на шею. Ведьма посмеялась. Мол, кто ж оборотню обереги плетёт. Ну и что, что оборотень. Человек же…

Волк подарок принял, разрешил повесить на шею и завязать. Благодарно лизнул ладонь. Я даже смутилась.

Зима в этом году лютая была. Морозы стояли скрипучие. Страшно было нос наружу показать.

Ясва говорила, что Мара мороз отпустила погулять, да забыла обратно загнать. Вот и попрятались звери лесные. Если бы не волк, который нам дичь из лесу приносил, пришлось бы туго. Но Ясва никогда не забывала благодарить лес за то, что позволил волку поохотиться. Всегда приносила часть нашей трапезы лесу-батюшке.

Когда я почувствовала первое весеннее дыхание, Ясва стала постепенно угасать…

Я перечитала все книги по лекарству, искала редкие травы, просила советов у нечисти лесной, но никто не знал, как отсрочить то, что уже давно предписано…

Ясва лежала на лавке у печи, улыбалась, смотрела, как я читаю очередную книгу, хмурюсь и стараюсь найти средство от хвори.

– Не старайся, бельчонок. Не вылечить мой недуг. Время моё пришло.

– Ну чего опять заладила… – нахмурилась я. – Время, да время… рано ещё! Тебе ещё многому меня обучить надо! А ты уже собралась!

– Нельзя обмануть Мару, бельчонок, – проговорила Ясва. – Раз она мою нить отмеряла, значит, так тому и быть.

Я мрачно глянула на Ясву. Я храбрилась, говорила, что найду лекарство, сделаю всё сама, но не позволю ей так рано меня оставить. Но в глубине души понимала, что я бессильна. Но верить в это не хотелось.

– А-а… – хрипло протянула Ясва, – понимаешь ты всё. Зачем упрямишься?

– А вот хочу и упрямлюсь! – сложила я руки на груди и косами тряхнула. – Пусть Мара подождёт.

– Ой, бельчонок, не ты ли защищать меня будешь? – усмехнулась Ясва. – Молода ещё против богини выходить. Да и не нужно. Я пожила на свете.

Я нахмурилась, но вдруг опустилась на табурет около стола. Ясва говорила о своей скорой смерти, как об избавлении. Она ждала её, хотела уйти. Детей да мужа, наконец, встретить, а я… мне стало стыдно.

– Не надо, бельчонок, – вдруг сказала ведьма, – не надо себя винить. Ты добра мне желаешь. Я бы хотела остаться с тобой дольше, но такова моя судьба. Принять то, что тебе предначертано не все могут. Даже смельчаки от своей судьбы бегут, что зайцы перепуганные.

– Не мудрено, – кивнула я. – Никто не готов умирать.

Ясва хрипло засмеялась.

– Потому что многое теряешь, когда уходишь… а мне что терять… только ты бельчонок у меня есть. Но ты уже всё знаешь, многое умеешь. Друг мой лесной с тобой остаётся рядом. Ты одна не будешь.

– А всё ж таки грустно.

– Как и природа угасает по осени, так и жизнь всякая угасает. И всякая жизнь снова обретает новую судьбу. Не печалься. Мой путь только начинается.

Я кивнула и, подойдя к лавке, легла рядом с Ясвой, обнимая её руку, как я когда-то привыкла делать.

– В рубаху меня простую наряди, – тихо проговорила Ясва. – Пепел с утёса развей. Провожать меня придут – не гони никого.

– Уж коли не испугаются прийти… – хмыкнула я.

– Не испугаются, – прошептала Ясва. – До ранней зорьки будьте рядом.

– Будем.

Я крепко обняла Ясву за плечи и её пальцы сжали моё запястье в ответ. Я лежала, слушала её дыхание, и смотрела, как огонёк от лучины постепенно гаснет, погружая избу во мрак ночи.

Сон мне приснился вещий: будто стоим мы с Ясвой посреди широкого поля, а с той стороны её зовёт какой-то мужчина да два ребенка малых. Она помахала им рукой, потом повернулась ко мне. Я не узнала её! Молодая, красивая женщина с черными косами, и блестящими живыми глазами. Ясва обняла меня крепко.

– Прощай бельчонок. Свидимся ещё. Только не торопись.

– Как же я… без тебя…

– Ты не одна. С тобой весь лес, все мои знания, и моя сила… прощай…

Сон пропадал легко, словно был мороком. Глаза я открыла, когда на дворе было раннее утро. Я всё так же обнимала Ясву за плечи. Но едва я проснулась, то уже поняла, что ведьма испустила свой дух.

Ещё какое-то время, я лежала с ней рядом, осознавая, что меня уже никто не позовёт по имени.

Глава 4 Одиночество.

Я переодела ведьму в белую простую рубаху, надела на неё поясок-оберег, который когда-то сделала для неё, волосы заплела в косы.

Затем оделась сама, и вышла из избы, стараясь при этом не смотреть на лавку, где лежала Ясва. Надо было натаскать побольше веток и сушняка для погребального костра. Придётся трудиться целый день…

Было странно идти одной к лесу. Без Ясвы этот мир стал по-другому ощущаться. Стало пусто…

Когда я вошла в лес, я сразу же нашла пенёк, на котором ведьма всегда оставляла угощение. Я выудила из кармана краюшку хлеба и положила на пенёк. В этот момент во мне что-то сломалось, и я расплакалась прямо там. Я осела на колени и кричала в голос. А я уж думала, что совсем плакать разучилась.

Немного успокоившись, я встала, спросила разрешения войти и стала собирать хворост. Монотонные движения освободили меня от мыслей. Когда я связала очередную охапку хвороста и положила в сторону, то наткнулась на волка. Он стоял около собранных веток и глядел на меня своими человечьими глазами.

– Пришёл… – вместо приветствия проговорила я, утирая красный от слёз нос, – Ясва в избе ещё. Можешь проведать в последний раз.

Волк подошёл ближе и уткнулся в мои ноги. Его трясло. Будто он плакал…

Я села перед ним на колени и позволила волку положить свою голову мне на плечо и прижаться ко мне. Он вздыхал и тихо скулил, словно пытался говорить, но я так и не научилась понимать его. Ясва говорила, что придёт время и научусь…

– Всё… всё. Будет слёзы лить…– проговорила я, вставая на ноги. – Она бы не хотела, чтобы мы тут сопли распускали. Лучше помоги мне… одна не управлюсь.

Волк развернулся и умчался в темноту леса, только кусты слегка дрогнули за его лапами. Я вздохнула и вернулась к работе.

В лес я ходила шесть раз. Каждый раз приносила по три вязанки хвороста. За весь день, я так и не присела. Что уж говорить о еде. Дотемна мне уже не успеть…

Я разложила хворост на ровной полянке, сделала ложе из рубленых дров, которые были заготовлены к зиме, разложила хворост внутри и снаружи. Ещё бы три вязанки принести…

Я встала на ноги, осмотрела будущее место погребального костра. Скромно.

Затем я вошла в избу и взяла Ясву на руки. Она будто ничего не весила, такая лёгкая стала. Я с лёгкостью перенесла её на деревянное ложе. Украсила папоротником, цветами, и лентами.

Вдалеке, где-то в глубине леса протяжно завыл волк. Я обернулась на его зов и увиденное, заставило меня застыть на месте. В сумерках, из тёмного леса, ровным строем выходили странные существа. Каждый нёс небольшую охапку хвороста. Они проходили мимо меня, подходили к Ясве, кланялись и оставляли хворост. Среди всех кто пришёл, были лешие, кикиморы, мавки…и ещё много кто, кого я даже не знала. Вскоре погребальный костёр стал настолько высоким, что тела Ясву уже просто не было видно. Ко мне подбежал волк, держа в зубах яркий цветок, который источал тёплый свет, словно был искрой из костра. Я хорошо знала, этот цветок – это был Стёпка—огонёк. Много раз его видела.

Я взяла цветок из пасти волка и, подойдя к хворосту, положила его сверху. Искры вспыхнули сразу же. Огонь занялся такой сильный, что пришлось отойти дальше. Жар от костра обжигал лицо, было больно глазам, но я стояла и смотрела…

Свет от костра освещал всю округу и в круге света были только я и волк. Лесная нечисть стояла за кругом, потому что нельзя было к живому огню подходить. Спалит.

Костёр пылал, танцевали языки пламени, как живые, сыпал искры в разные стороны, словно светлячки, поднимались в небо и гасли…

До самого утра горел погребальный костёр. А когда стало всходить солнце, на поляне была только гора пепла. Лесная нечисть так же тихо ушла обратно в лес.

Я собрала все, что осталось от костра в берестяной короб, и развеяла с вершины утёса, над мрачным лесом, который тихо горевал вместе со мной.

В этот день я просто лежала на лавке, уткнувшись носом в стену, и старалась заснуть, чтобы забыть, провалится в темноту и не помнить, не видеть, не чувствовать.

Сон сморил меня неожиданно для меня самой. А когда я проснулась, то ещё долго лежала и смотрела на потолок, будто боялась нарушить ту тишину, которая царила в избе.

Но будет уже…

Ясва бы мне сейчас нагоняй устроила за то, что ничего не делаю. Травы надо засушить, грибы к зиме приготовить, мазь по баночкам разложить, да убрать…много дел.

Я встала с лавки, преодолевая непонятную мне усталость. Словно часть души с корнем выдернули. Я и правда чувствовала себя деревом, которое выдернули да бросили.

В этот момент в двери вошёл высокий мужчина. Не многим старше меня. На лице два косых шрама, волосы длинные чёрные, в хвост убранные, в простой рубахе, безрукавке тканной, да штанах темных не по телу. Скорее всего, чужие. Ноги босые были.

Я обвела мужчину взглядом. А потом снова посмотрела в его лицо. Глаза знакомые. Вот и сбросил волк свою шкуру…

– Здравствуй, – проговорил он хрипло. – Признала?

– Ну, здрав буди, волк. Что же заставило тебя ко мне человеком придти?

– Сам не знаю. Просто понял, что надо. Негоже тебе тут одной всем заниматься. Тяжело будет.

Я прошла к столу и села. Рукой указала мужчине сесть напротив. Он послушно сел за стол, но в глаза мне почему-то не смотрел.

– Как зовут тебя?

– Маар.

– Вот и познакомились… – слабо улыбнулась я. – А то всё волк да волк. Ну что же, раз ты решил открыться мне, то надеюсь, больше не будешь пропадать.

Но Маар ничего не сказал. Только кивнул как-то отстранённо.

И день прошёл в простых домашних делах. Маар натаскал мне воды, мы перебрали травы, подвесили их на балки под потолком, занимались грибами.

Я изредка поглядывала на мужчину. Он молчал почти всё время. Лишь иногда что-то спрашивал.

Я не могла сказать, был ли он красив и пригож. Было в нём что-то надёжное и доброе. Глаза чистые и открытые. Но очень грустные. Был он высоким. Меня выше на целую голову. По избе ходил, пригибаясь, чтобы не задеть балки. И ещё я часто смотрела на его руки. Ладони натруженные, но белые, с полосками мелких шрамов, и длинными пальцами.

На меня он не смотрел вовсе. Может, не привечал до сих пор. Может, боялся. Молча, выполнял просьбы, словно я ему госпожа какая.

Вечером, пока мы трапезничали, я отвлеклась на плетение нового пояска-оберега для Маара. Он заинтересовано смотрел на меня и вдруг спросил.

– Зачем это?

– Тот, который я сделала, поди мал тебе будет. На волчьей то шее, понятное дело сходился, а сейчас куда его?

– С собой ношу. Вот.

Маар достал короткий поясок из кармашка. Уже потемневший от земли и травы. Я посмотрела на мужчину и улыбнулась.

– А тот, который я делаю, на пояс наденешь. А этот можно на руку сладить. Чтобы не в кармане.

Маар кивнул и снова углубился в думы, ел молча. Я заметила, что он тоже поглядывает на меня изредка, изучает. Взгляд его внимательных зелёных глаз можно было чувствовать на себе, как легкие осторожные прикосновения. А может, он думал, что я его пугаюсь? Потому и помалкивает, не смотрит, не хочет страшить ещё больше?

Когда мы закончили с едой, Маар убрал со стола. Мужчина открыл дверь избы, и я тут же встрепенулась.

– Куда ты?

– Пройдусь. Я недолго.

– Хорошо… я дождусь. Не буду пока ложиться.

Он как-то странно кивнул и вышел за дверь.