Не желая медлить, в надежде выиграть спор, я побежал в сторону каменоломен. Раздвинув ветки кустарника, разросшегося вокруг, я увидел лаз, к которому вела тропа, и заметил на размокшей глине какие-то следы. Присмотревшись, я понял, что они чем-то напоминают следы коров или коз – в общем, парнокопытных, как учил нас викарий. Сердце моё ушло в пятки: я сразу вспомнил легенду о Девонширском дьяволе*, наследившем своими копытами в разных местах графства. Следы эти наводили на мысль, что призраки существуют и, вопреки расхожим представлениям, они не бестелесные существа, а весьма осязаемые, раз способны оставить следы. Меня одолевали сомнения, но манящая перспектива стать обладателем нового перочинного ножика и утереть нос задаваке Колину пересилила страх, и я отважно нырнул в лаз.

*Седьмого февраля 1855 года жители деревни Топшем в графстве Девоншир обнаружили на свежевыпавшем за ночь снегу следы, напоминающие следы копыт ослика. Однако, в отличие от обычных, эти следы были абсолютно идентичны, находились не только на земле, но и на вертикальных поверхностях, стенах и крышах, а существо, их оставившее, могло легко преодолеть четырёхметровую стену. Аналогичные следы были найдены и в других деревнях графства, находящихся друг от друга на расстоянии 150 км. Учёные до сих пор спорят о природе этого явления, а в народе их назвали «следами Девонширского дьявола».

Я осторожно и медленно двигался вперёд по той же тропе, что и Вы. Когда стало совсем темно, я достал свой фонарик, и его свет запрыгал по стенам, выхватывая неровные уступы, ниши и сколы. Освещая тропу и видя на ней следы копыт, я то и дело порывался повернуть назад и бежать без оглядки. С трудом сдерживая себя, я добрался до пещеры внутри каменоломни. Переведя дух, решил осмотреться. Увиденное поразило меня: посреди пещеры с низко нависающими гранитными сводами, основание которой представляло собой почти правильный круг, громоздились какие-то ящики, сундуки, пара металлических бочек. Я сразу представил, что призраки охраняют в этой пещере свои таинственные сокровища, и уже возомнил себя Синдбадом, на этих сокровищах разбогатевшим. Прошептав: «Сим-сим, откройся», я приблизился к ящикам, чтобы в тусклом свете фонарика прочесть надписи на них.

Вдруг я услышал какой-то отдалённый шум, похожий на шум шагов, и приглушённые голоса; в коридоре замелькали блики огней. «Могут ли призраки говорить и производить столько звуков?» – подумалось мне. Захотелось спрятаться – чтобы те, кто приближался, будь то люди или привидения, не заметили меня. Метнувшись к узкому боковому проходу, я стал протискиваться в него, обдирая локти. Мне почти удалось укрыться, но тут я вспомнил, что бросил свою сумку с учебниками на один из ящиков. «Надо бы забрать её», – подумал я, выбираясь обратно в пещеру.

В тот момент, когда я уже протянул руку за сумкой, мой фонарик погас. В темноте я не мог понять, в какой стороне находится спасительный лаз, и споткнулся о край какого-то сундука. Под шум падающих ящиков я откатился к стене и услышал громкие возгласы, топот бегущих ног. Пытаясь нащупать спасительный проход в стене пещеры, я двигался наугад, когда яркий свет ослепил меня. Отшатнувшись, я снова споткнулся и, падая, больно ударился головой о какой-то выступ. Теряя сознание, я увидел силуэты тех, кто вошёл в пещеру: один был очень высокого роста; другой, напротив, низок. «Великан и карлик», – успел подумать я и отключился…

Сколько я пробыл без сознания, не знаю. Очнулся внезапно и сразу почувствовал боль в затылке. Тело затекло, на глазах была какая-то пелена. Я лежал на полу в кромешной темноте и абсолютной тишине. Никого рядом не было. «Наверное, я умер и меня закопали на кладбище у церкви», – почему-то подумал я, и мне очень захотелось, чтобы красавица Эллен Уилкинсон приносила на мою могилу цветы и говорила: «Том был славный мальчишка»…

Но пульсирующая боль и жажда свидетельствовали о том, что я жив. Попробовав пошевелиться, я нащупал гранитную стену и постарался подтянуться и хотя бы опереться об неё спиной. Однако эти попытки отняли у меня все силы, и я опять потерял сознание. В следующий раз, придя в себя, я стал действовать осторожнее – двигался медленно и часто отдыхал. Так мне удалось сначала сесть, опираясь о стену, а затем и встать. Ноги подкашивались и дрожали, но я всё же понемногу передвигался по пещере в поисках выхода. Откуда-то я знал, что мне надо найти выход, а вот всего остального не помнил совершенно и не понимал, как я мог оказаться в этом месте. Последними моими воспоминаниями были спор с Колином и следы Девонширского дьявола на тропинке.

Не знаю, сколько времени прошло в этих поисках. Иногда я пытался позвать на помощь, но язык не слушался меня, и из горла вырывались только жалобные хрипы. Когда я уже совсем было отчаялся и почувствовал, что вновь теряю сознание, до меня долетели чьи-то голоса. «Том, Том, отзовись», – услышал я. Собрав последние силы, попытался подняться и крикнуть в ответ, но смог издать лишь тихий стон. Голоса же звучали всё ближе, и когда, наконец, свет фонарей разорвал темноту пещеры, я очутился в крепких руках своего отца. Рядом с ним был паромщик Болл. Когда меня выносили из пещеры, я успел разглядеть её: она была небольшой, совершенно пустой, с одним выходом. И никаких следов призраков в ней не было…

Дома меня встретила плачущая мать, которая показалась мне ещё бледнее и испуганнее, чем обычно. Что, впрочем, естественно для матери, обеспокоенной пропажей сына. Тогда я ещё не знал, что искали меня два дня – на болотах, на берегу, у скал – и все думали, будто я случайно упал в море и утонул. И только то, что Колин, не выдержав, рассказал Эллен о нашем споре, а та, в свою очередь, передала это викарию, направило поиски в сторону каменоломен. Поисковые группы разделились: отец Колина, Мэтью и викарий продолжили поиски на болотах, а Ваш муж и Эллен – на берегу. Мой же отец и Джон Болл отправились в каменоломни, где и нашли меня.

Всё это позже я узнал от матери, которая в дни моих поисков не сомкнула глаз, молясь обо мне. По возвращении же я был очень слаб, не мог говорить и всё время хотел спать. Викарий осмотрел меня, обнаружил рану на голове и на руке, а также признаки сотрясения мозга и обезвоживания и посоветовал отвезти меня в больницу. Но мать отказалась, решив выхаживать меня сама – травяными настоями по ей одной известным рецептам. Отец поддержал её, и я остался дома.

Мать не отходила от меня – обрабатывала раны какими-то снадобьями, поила отварами и настоями; тихо напевала мне, как в детстве, когда я засыпал. Сквозь дрёму я слышал иногда, как она о чём-то тихо спорит с отцом, уговаривая его покинуть остров и забыть про всё. Я думал, что она имеет в виду мою пропажу. Каждый вечер, вернувшись домой, отец присаживался на край моей кровати и спрашивал, как я себя чувствую и что же случилось со мной в каменоломнях. Это было странно, так как он никогда не проявлял обо мне такой заботы и интереса, как сейчас. Но мне нечего было ему рассказать: я ничего не помнил, а о нашем с Колином споре знал только со слов матери. Со временем мне стало казаться, что отец с облегчением выслушивал в очередной раз моё тихое «не помню»…

Товарищей ко мне не пускали, ссылаясь на мою слабость. И только Эллен Уилкинсон приходила по воскресеньям после службы, чтобы справиться о моём состоянии и передать какие-нибудь гостинцы. Говорить я мог с трудом – наверное, мамины травы обладали сонным эффектом, – но мне удалось как-то прошептать Эллен про следы дьявола у пещеры. Она, конечно, не восприняла это всерьёз и прочитала надо мной молитву, а вот мама почему-то заволновалась: под каким-то предлогом распрощалась с гостьей, а мне строго велела никому больше не рассказывать «этих глупостей», чтобы меня не сочли ненормальным.

Примерно через месяц я окреп, головокружения и боли прошли, и я стал выходить на крыльцо дома подышать воздухом и послушать шум моря. Никто больше не беспокоил меня расспросами, жизнь текла своим чередом. Пока однажды, ощутив себя вполне здоровым, я не решил залезть на лестницу, приставленную к сараю, чтобы проверить, вылупились ли уже птенцы ласточек. Маленькие желторотые птенчики дружно пищали в ожидании обеда, я загляделся на них, неловко повернулся и, ослеплённый солнечным светом, попавшим прямо в глаза, полетел вниз. Мне повезло, что у сарая была сложена солома, которую отец намеревался постелить на крышу. Она смягчила удар, но сознание моё всё равно помутилось. От яркого света в глазах запрыгали разноцветные пятна, сквозь которые я увидел два мужских силуэта, склонившихся надо мной: один человек был очень высоким, другой намного ниже. Великан и карлик… В тот же момент память вернулась ко мне…

– Уже совсем стемнело, и Вам пора поспешить домой, иначе Вас будут искать, – проговорил Том, прервав свой рассказ.

– Ты остановился на самом важном месте, – возразила она. – Кто были эти люди? И почему тебя искали так долго, а нашли совсем в другой пещере? Что за ящики ты нашёл в каменоломнях? Почему ты оказался там сегодня?

Вопросы сыпались один за другим, но Том упорно уговаривал её вернуться домой и продолжить разговор в следующий раз.

– Мы можем встретиться завтра, и я расскажу Вам всё, что знаю и помню, – Том сжал её руку. – Только прошу Вас: пообещайте никому – слышите, никому – не говорить о нашей встрече. Даже Вашему мужу, прошу Вас, ни слова.

– Конечно, Том, я буду ждать продолжения твоего рассказа, хотя от волнения и любопытства теперь вряд ли усну. А муж наверняка уже ушёл дежурить на маяк: после вчерашнего шторма у него много работы.

– Да, после таких штормов у него всегда много работы, – ответил Том, странно улыбнувшись. – Встретимся завтра в южной части острова, рядом с домом Эвансов. Сделайте вид, что идёте к ним за овощами или яйцами. Я буду ждать Вас там. А сейчас идите домой. Мне тоже пора возвращаться, мама будет волноваться…

Она и не заметила, как за воспоминаниями просидела на кухне довольно долго – чай уже остыл, а сама она дрожала от холода. Пришлось ещё раз греть чайник, чтобы налить воды в грелку. Положив горячую грелку в кровать, она задула свечи, укуталась в одеяло и вернулась в мыслях к той неожиданной встрече с Томом и его истории…