Я попятилась, качая головой. Не вовремя ожили воспоминания: как я учила Джейка делать кораблики из бересты, как таскала на руках, пока он не стал слишком тяжелым. Мы играли в прятки и строили шалаш на дереве. Когда Джейку стукнуло восемнадцать, он впервые влюбился в девочку и пришел рассказать об этом мне. Он влюбился в ту, что заложила динамит под самый крепкий в мире мост – мост между мной и братом, и с каждым годом этого динамита становилось больше. Сегодня взрыв грянул – теперь между нами зияла непреодолимая пропасть.

Я облизала пересохшие губы и взглянула на лестницу. Между прутьями перил белело испуганное личико Холли.

* * *

Женевьева Фиоре терпеливо выслушала все-все-все, подавая салфетку за салфеткой, пока я плакала, уткнувшись в подушку. На полу скопилась приличная куча грязных бумажек. Джи отпихнула их ногой под кофейный столик.

– Ну и гадина эта Шерил, – произнесла она. – Если хочешь, я могу нанять бродяг, они нагадят ей в машину.

– Я не могу просить тебя об этом, – всхлипнула я, убирая подальше подушку и вытирая ладонью щеки. – К тому же это не ее личная машина.

– Беда, – вздохнула Джи. Она погладила меня по голове, заботливо заглянула в опухшее лицо. – Я сейчас дам тебе пижаму, тапки, резинку для волос. Ты сделаешь самую тупую и уродливую прическу на свете, мы сядем у телевизора и будем лопать все, что у меня есть в холодильнике.

Не успела я снова всхлипнуть, как на моих коленях оказались широкие тренировочные штаны и вытянутая толстовка, у ног – тапки с пальцами, а на кухне Джи загрохотала посудой. Она заказала три пиццы, нарезала сэндвичей и вытащила из тайника две бутылки красного вина. Все это она суетливо заносила в комнату и размещала прямо на полу. Передо мной как по волшебству появлялись простые, но спасительные блюда: под крышками коробок прели пиццы и подарочная фокачча с вялеными помидорами, на тарелках громоздились пирамидки из сэндвичей, а в вазе коварно подмигивали обертками Wagon wheels и Oreo. Джи плюхнулась на пол рядом со мной; на ней красовались огромная футболка, которую она заказала на «Ибее», мягкие легинсы и домашние угги; на голове возвышалась шишка из волос. Я завязала хвост не до конца, создав унылое подобие пучка, и, благодарно вытянув ноги, вздохнула.

– Ну что, Оливия Джейн Йеллоувуд, – Джи торжественно откупорила вино и разлила его по разнокалиберным стаканам. – Мы знаем друг друга уже двадцать лет, и у нас были и ссоры, и примирения. Я люблю тебя, Йеллоувуд. И если что-нибудь случится – ты всегда можешь прибежать вот так ко мне, а я достану бутылку, еду, и мы посмотрим какой-нибудь тупой фильм.

– О, Фиоре. – Я отпила вина и смущенно ковырнула пятнышко на штанах. – Ты же знаешь, я тоже тебя люблю. Спасибо, что ты со мной.

– Иначе и быть не может. – Джи схватила сэндвич и откусила сразу половину. – Болонья!

К восьми часам вечера мы лежали на полу, опьяневшие и сытые, перемазанные помидорами и соусом, облизывали пальцы и вспоминали ушедшие времена, пока по телевизору мелькали вампиры с томными лицами.

– Смотри на эту девчонку, – сонно произнесла Джи, жуя печенье. – Такое ощущение, что ей перерезали проводок, отвечающий за эмоции.

– О чем ты? – отозвалась я. – У нее его с рождения не было.

– О черт, точно. И кто только придумал таких вампиров? Они как будто сошли со страниц глянца. А помнишь, как было раньше? Вампиры все были уродливыми чудиками с длинными ушами. Но я все равно их боялась. А этого…

Я громко засмеялась и взяла последний кусок острой пиццы. Мне нравились современные книги о вампирах, в основном ориентированные на подростков: их было очень уютно читать, завернувшись в плед и держа в руках чашку какао с маршмеллоу.

– А что бы ты сделала, если бы встретила парня-вампира? – полюбопытствовала Джи, разливая последние капли вина.

– Огорчилась бы, наверное, – призналась я. – Представь себе, он живет уже, например, сотню лет. И я никогда не поверю, что он не влюблялся до меня, но каждой он наверняка говорил, что это навсегда. Этот фильм тупой. То, что надо. Джи, спасибо тебе большое. Мне так сложно в последнее время…

– Перестань. Я терпеть не могу слушать, как ты прибедняешься.

Джи постелила на диване, извинившись, что не может уложить меня спать на кровати. По ее словам, белье там не менялось уже целую вечность, и ей просто стыдно впускать в спальню гостей.

– Спокойной ночи, Лив. – Джи задержалась у выключателя. – Я рада, что ты пришла ко мне.

– Спасибо. – Я натянула плед до самого носа. – Я рада, что мне есть куда пойти.

Комната погрузилась во мрак. Я провалилась в сон и спала, наверное, добрых два часа, пока что-то не выдернуло меня из сладких сновидений. Перевернувшись на бок, я уставилась в темноту. Телевизор, книжный шкаф и кресла-мешки возвышались черными громадами, затаившимися чудовищами, готовыми напасть в любой момент. Я зажмурила глаза, совсем как в детстве, и под ложечкой вновь засосало. Чувство вернулось, тыча меня в плечо костлявым пальцем.

Тут, оно тут, чудовище съест тебя, проглотит одним махом!

Воздух стал вязким. Сев на диване, я убрала с лица влажные от пота волосы; плед с легким шорохом скользнул на пол. Кто-то был в комнате, но ведь это невозможно, так? У Джи на двери тысяча замков, включая цепочку, да и мы весь вечер никуда не выходили.

Я протянула руку и схватила тяжелый электронный будильник. Оружие из него так себе, но ударит больно. Сзади скрипнула дверь. Я обернулась и с замиранием сердца увидела высокую тень, мягко скользящую вдоль стены. Вот он, момент: замахнувшись, я броском, достойным профессионального бейсболиста, послала часы в полет. Однако вместо рычания чудовища раздались совершенно неожиданные звуки. Под аккомпанемент дикого вопля и грохота вспыхнул свет.

– Джи?.. – Я замерла в нелепой позе, чуть подавшись вперед.

Она качнулась, прижимая руку к виску. Сквозь пальцы, блестя в темных волосах, струилась кровь.

– О господи! – Я подбежала к Джи, обхватила ее и усадила на пол. – Джи, пожалуйста, извини…

– Я пошла в туалет, – прошептала она, едва в состоянии говорить от дикой боли. – А свет включать не стала, чтоб тебя не будить… чертова маньячка.

Я обернулась, судорожно ища взглядом телефон. Джи прикрыла глаза; ее лицо становилось все бледнее и бледнее. Я вытащила одну за другой диванные подушки – телефон с грохотом свалился на пол.

– Вызову такси… – лихорадочно повторяла я, набирая номер. – Поедем в больницу. Все будет хорошо, Джи!

Вскоре, едва дыша от ужаса, я прислушалась к прохладному голосу в трубке телефона, предлагающему нажать единицу или двойку в зависимости от пожелания.

* * *

– Как это произошло?

– Я просто… испугалась.

Сидя в дурацкой пижаме, я рассказывала врачу о том, что случилось. В ночное время больница была похожа на павильон для съемок фильма ужасов, особенно с этими жужжащими мигающими лампами дневного света в коридоре травматологии.

Врач хмуро заглянул в записи.

– Легкое сотрясение мозга. Чем вы ударили ее?

– Будильник. – Я подняла глаза. – Мне показалось, что в комнате был кто-то чужой.

– Хм. – Врач подозрительно глянул на меня. – Зайдите в кабинет, медсестра сделает укол успокоительного. И не беспокойтесь за подругу: сейчас ей промывают рану, а потом наложат швы.

Я понуро кивнула и поплелась в его кабинет. Темнокожая медсестра набрала препарат в шприц, пощелкала по нему указательным пальцем. Я сморщилась, когда игла проткнула кожу. Тысячи и тысячи молекул устремились по вене, мешаясь с кровью.

– Подействует в течение получаса. Пока ничего не ешьте. Желательно вообще лечь спать. – Медсестра открыла мусорное ведро и выбросила использованный шприц.

– Спасибо.

Вздохнув, я встала и заглянула сквозь стекло в палату, где лежала моя подруга. Две девушки в форменных халатах осторожно промокали голову Джи ватными тампонами, пока две помоложе стояли позади, прижав кулачки к груди.

– Интерны, – фыркнула медсестра. – Их первое ночное дежурство. Когда-то и я стояла на их месте, но моя практика выдалась жестче.

– Жестче? – почти бездумно переспросила я, все еще думая о Джи.

– В реанимацию привезли женщину, которая упала со стремянки, прочищая водосточный желоб от листьев. Она ударилась головой о край крыши зимнего сада и зацепилась запястьем за кованую ограду вокруг дома.

– Часами? Браслетом?

– Запястьем. Острая пика прошила его насквозь. Черт знает сколько она провисела там, но привезли ее едва живую, с трещиной в черепе и дырой в руке. Такие вот дела. – Медсестра сложила руки на груди, глядя на меня немигающими глазами, похожими на совиные. – Говорят, у медиков нет сердца. Но вот что я скажу тебе, милая: если бы врач впускал в себя все трагедии, все смерти на его руках, всю боль и слезы пациентов – он бы давно сошел с ума. Медицина любит людей с большими сердцами, но просит держать их закрытыми.

Я медленно кивнула и вышла из кабинета. Мало-помалу меня охватывали апатия и усталость – значит, лекарство начинало действовать. Темные коридоры казались заброшенными и полными призраков всех тех, кто когда-либо бывал здесь.

Спотыкаясь, я добрела до точки таксистов на больничной парковке, открыла дверь ближайшей машины и упала на мягкое сиденье. Водители, весело переговариваясь, стояли в кругу света от фонаря, пили кофе из пластиковых стаканчиков и терзали зубами хот-доги.

– Эй, – услышала я одного из них, – Кев, кажется, кто-то забрался в твою тачку.

– Вот черт. – Пухлый мужчина вытер руки о толстовку и заглянул в салон. – Эй ты! Я тебе не мешаю?

– Мне надо домой, – тихо сказала я, едва продирая глаза. – Очень. Надо.

– Блин, – проворчал Кев. – Держи мой кофе, парень. Свожу ее, клиент есть клиент.

Он залез на водительское сиденье и придирчиво оглядел меня. Вид что надо: потасканная пижама, тапки с пальцами, всклокоченные волосы. Наверное, выглядела я так, словно сама только что сбежала из больницы.

– Ну? – буркнул он.

Я протянула руку и разжала пальцы; на покрытую жиром ладонь упала десятка, которую я сунула в карман штанов перед тем, как выскочить из квартиры Джи.

– Пайн-стрит, мистер.

Водитель все так же пялился на меня, и я сердито мотнула головой:

– Что?

– Нет, ничего. – Мужчина хмыкнул и завел машину.

Желтый автомобильчик понес меня по улицам, а я, стараясь не уснуть, прильнула к окну. Высотки переливались, словно бриллианты, величественный Даймонд-касл светился как новогодняя елка. Удивительный город: и шумный, бурный, молодежный, и семейный, тихий, спокойный. От бурлящего центра до милого пригорода – все пропитано здешним колоритом, все дышит индивидуальностью.

Через десять минут такси остановилось возле моего дома.

– Спокойной ночи, – попрощалась я, неуклюже выползая с заднего сиденья.

Водитель недовольно промычал что-то в ответ, и машина, скрипнув колесами, умчалась. Я устало ввалилась в подъезд, вызвала лифт, борясь со сном. Рядом стояла юная парочка – раскрашенная в пух и прах девица в коже и пьяный парень в куртке с шипами.

– Классный прикид, – заметила девчонка, шумно жуя жвачку.

Парень глупо хохотнул, и я помассировала переносицу пальцами. Не везет мне: в такое время обычно мало кто торчит вне дома.

Чувствуя, как тело ломит от усталости, я вышла на своем этаже. Запасной ключ всегда лежит в щели над дверью – знаю об этом только я, увидеть тайник невооруженным глазом нельзя. Встав на цыпочки и проклиная нелепые тапки, я пошарила рукой вверху. Ключ глухо звякнул. Я отворила дверь и, позевывая, скинула грязную обувь.

Чтобы понять, что что-то не так, мне потребовалась секунда. По ногам потянуло сквозняком. Нахмурившись, я попыталась припомнить, оставляла ли окно открытым. Нет, определенно не оставляла. Привычные силуэты мебели в темноте казались чужими. Я медленно, как во сне, потянулась к выключателю. А потом чуть быстрее – к телефону.

– Алло, полиция?