Костры инквизиции горят в глазах.
У меня, дорогой, ты до этого не дорос.
Этот день выпотрошит тебя, вывернет наизнанку, ты его запомнишь!
О, да!
Недаром говорят в народе – сорокалетие мужчины не празднуют.
Не празднуют, дорогой, это не случайно.
Сегодня ты просто ненароком открыл портал в ад, в свой личный ад.
Ты еще этого не понял, но очень скоро поймешь.
И твоя жизнь разделится на «до» и «после». Навсегда.
Так что, наслаждайся последними мгновениями своей прошлой счастливой жизни, которую ты, мудак ебливый, не оценил.
Улыбаюсь.
Мне это не сложно.
С юных лет заучена как дважды два формула – улыбайтесь, это всех раздражает.
О, да! Я вижу, как это бесит всех сучек, которые не постеснялись прийти сюда на твой праздник. Сучек, которые мило улыбались мне при встрече, делали комплименты, делились сплетнями, а сами потом скакали на твоём члене не задумываясь, понравится ли это мне. Как я буду себя чувствовать в роли обманутой жены. Прекрасно понимая, что роль эта мне совсем не идёт.
Бесит вас, девочки? Бесит!
То что жена слезами не умылась, истерику не устроила, не ушла, опустив голову, оставив этого козла вам на растерзание.
Бесит.
Я вам его оставлю, дорогушечки, вот только будет ли он вам нужен такой?
Что ж, что ж…
Время разбрасывать камни и время их собирать.
У тебя сейчас пересменка, родной.
Ты уже разбросал всё, что можно, Макар.
Завтра начнётся жатва.
Сбор урожая.
А сегодня… сегодня мы будем наслаждаться шоколадным тортом.
Вернее, наслаждаться будут не все.
– Макар, давай разрежем его вместе, как на свадьбе, – говорю я милым голосом лисы Алисы, – или ты хочешь сам? Первый кусочек, конечно, тебе, мой хороший.
– Мне…
Макар смотрит на меня тщательно стараясь сдержать ярость.
Конечно, если сейчас, после всего он на мне сорвётся – как это будет выглядеть?
Одуряюще пахнет шоколадом.
– М-м-м, лучший! Смесь бельгийского и московского. Хотели добавить еще немного белого. Но ты же не любишь белый шоколад, милый?
По иронии судьбы белый ему не противопоказан, но он его терпеть не может.
Протягиваю нож.
Как там было у «Виа Гра»?
«Нож, я подарю тебе ты выбрал, бери, теперь он вечно будет у тебя внутри…»?
Хорошая песня, душевная.
Мы встаём рядом. Плечом к плечу.
Супруги. Соратники. Партнёры.
Угу.
Только один слил другого, сдал, опустил. Но второй в долгу не останется.
Месть будет сладкой.
Со вкусом шоколада.
Шоколадный бисквит в несколько ярусов, украшенный свежими ягодами, на котором установлен фонтан выглядит шикарно. Нужно сначала отрезать кусочек торта, потом подставить под бьющий из фонтана шоколад.
Макар берётся за нож.
– Ада, ты просто блядь.
Спасибо за комплимент, любимый, я всегда знала, что ты оценишь мои усилия.
Острый нож входит в бисквитную плоть. Я подставляю тарелку. Отделяю кусок. Поливаю шоколадом.
Неужели реально съест?
Ну, если что, моей вины нет. Он всё знал.
– С днём рождения, любимый.
– Сука. – очень тихо, шипя, сквозь зубы. А хочется на весь зал, да?
Заорать – какого хрена!
Но кто-то себе этого не может позволить. Потому что кто-то очень боится последствий. Понимая своё шаткое положение.
Ты же всё понимаешь, да, Макар?
– Если что, антигистаминное у меня с собой.
– Может сразу бы дала мне яду?
– Сидеть за тебя потом? Ну, нет, Игнатов.
Сесть я всегда успею.
И потом, лучше, когда за тебя сидят другие, правда?
Муж делает шаг в сторону, забирая с собой кусок шоколадной смерти.
Я продолжаю резать торт, раскладывая по тарелкам, которые тут же разбирают гости.
– Очень шикарно выглядит, но мне кажется, или у Макара была аллергия на шоколад?
Томочка Карамель. Интересно, как она осмелела…
– Главное, чтобы у него еще и на карамель не появилась аллергия. – передаю ей кусок стараясь улыбаться ослепительно.
– Мне не нужно, спасибо, слежу за фигурой, углеводы на ночь очень вредно.
Да, неужели?
Я назло ей беру с тарелки, которую припасла для себя большой кусок, беру ложкой, отправляю прямо в рот демонстрируя белоснежные зубы.
М-м-м, торт реально – шедевр!
Карамель смотрит чуть скривившись.
Завидуй, сучка, последнее что меня сейчас волнует – углеводы на ночь. Они все сегодня сгорят в адовом пламени.
Улыбаюсь, языком проведя по зубам.
Томочка отыгрывает:
– Хотя, давайте, отнесу своему любимому, он обожает сладкое.
– Ему что, на углеводы уже плевать?
– У него сейчас набор массы, ему можно.
– Ну, приятного аппетита.
– Знаете, что, любезная Аделаида, не думал, что когда-нибудь это скажу, но мне кажется, у меня появился достойный противник противоположного пола.
Я видела, как он подошёл, его голос снова царапает что-то внутри.
И этот аромат. Сандал, мох, табак, коньяк.
Гремучая смесь.
Гад.
Становится душно.
Слишком много маскулинного рядом.
– Разве мы противники, Герман Львович? Я думала – партнёры.
– Это как посмотреть. В танго и в бизнесе – возможно да. А в жизни…
– Разве в жизни нам нужно воевать?
– Что нам нужно, так это поскорее оказаться ближе, и желательно в горизонтальной плоскости.
Ого? Он серьёзно?
– Чем вас вертикальная не устраивает?
Мы так и говорим, не глядя друг на друга, он стоит за спиной.
– Устаю быстро, у меня грыжа.
Как это мило, обсуждать с адвокатом секс и диагнозы!
Чувствую, как в мою шею дует тоненькая струйка ледяного воздуха.
Гад!
– Врача, кто-нибудь, вызовите врача!
Вы когда-нибудь видели, как применяют приём Геймлиха? Зрелище не для слабонервных.
Про технику я читала, там идёт воздействие на нижнюю часть диафрагмы, легкие сжимаются и выталкивают предмет, застрявший в трахее. Сейчас уже не принято применять такие радикальные меры, можно просто заставить человека, который подавился, вызвать сильный кашель, который вытолкнет предмет, например дать пощечину или несколько раз ударить в спину.
Жаль, что я не знала про пощечину.
А Крестовский не знал про пощечину и про удары в спину. А про метод Геймлиха знал. И применил.
К моему мужу, который от нетерпения подавился ягодой голубики украшавшей именинный торт.
Вот вам и вишенка на торте.
Да. Он решил съесть тот кусок. Шоколадный. Наплевав на аллергию.
Торопился очень.
Жадность фраера сгубила.
Почти.
Адвокат оказался рядом.
Эх… А я уже было примеряла вдовий наряд. Шляпку с вуалью надо купить. Обязательно. И черный костюм с баской. Не знаю почему, но хочется именно с баской. И туфли. Черные. «Лабутены». С алой подошвой.
Вот это шик.
И черные перчатки сеточкой.
И презервативы тоже чёрные.
Стоп. Это уже из другой книги. О черной вдове, которой уже есть с кем помянуть мужа.
Мне пока не с кем, да и, честно говоря, не особенно-то и хотелось.
М-да…
Я рассчитывала спасать мужа от аллергии, а получилось, что он чуть не задохнулся.
– Вы уж меня простите, Аделаида Александровна, что я не удержался, проще было бы, конечно, оставить вас вдовой…
– Герман Львович, спасибо вам за помощь. Вдовой – это слишком.
– Я так и понял. День как-то у вашего мужа сегодня не задался.
– А я ему говорила, что сорок лет не празднуют.
Подхожу к Макару, который сидит за столом вместе с отцом и матерью, дышит тяжело.
– Поехали домой, Игнатов. Нагулялись.
– А как же гости?
– Разберутся без нас.
– А банкет?
– Мы все оплатили.
– Но я…
– Или мы едем, или я еду одна.
– Аделаида, ты…
– Как хочешь.
Демонстративно разворачиваюсь и иду к выходу.
Детей надо забрать. Ах, да, с гостями бы еще попрощаться.
Торт раздают официанты, ведущий приуныл, не знает, что делать, подхожу к нему.
– Вы тост хотите сказать?
– Некролог зачитаю. – парень хлопает глазами, криво улыбается.
– Шутки у вас…
Да уж какие тут шутки.
– Дорогие гости. – говорю чётко и громко. – Спасибо вам за то, что пришли. Уверена, этот праздник вы не забудете никогда. Хочу со всеми попрощаться и пожелать вам хорошего вечера.
Ну, пожалуй, и все?
Крестовский смотрит внимательно, потом имитирует аплодисменты, изображая как хлопает в ладоши. Что ж.
– Ада, останься еще на полчаса. – муж уже с бокалом виски, глазами хлопает, – ты ничего не ела почти, и торт такой вкусный.
– Спасибо, Макар, сыта по горло. Если ты не со мной, то хотя бы сообщи, ночуешь дома?
– Я? Конечно! А где еще?
– Ну, мало ли. У тебя вариантов полно.
– Аделаида, ну не надо… это мелко. – кривится, пьяненький он уже прилично – когда успел? Или это его после удушья разморило?
– Мелко, да, игра по-крупному будет позже. Я поехала, детей заберу.
Свекровь меня тормозит.
– Ада, спасибо тебе. Звони.
Целуемся в обе щеки, как принято у нормальных семей. Да мы и были нормальной семьей до недавнего времени.
Всё-таки тяжело держать хорошую мину при плохой игре.
Выхожу из зала, понимая, что не одна иду к двери, мой адвокат почти дьявола тут как тут.
– Герман Львович?
– Аделаида Александровна, завтра жду вас в офисе. Не опаздывайте.
– Не опоздаю, разумеется, это же в моих интересах?
– Больше в моих. Такое любопытное дело у меня будет впервые.
– Неужели?
– Да. Тут определённо есть за что бороться.
Говорит, а сам оглядывает меня, как будто бороться собирается вовсе не в суде.
А я не готова понимать его намёки.
Вообще уже ничего не готова понимать.
– Завтра поговорим, Герман Львович, мне нужно забрать детей, и я очень устала.
– Понимаю, но есть кое-что, что я должен сказать сегодня.
Смотрю на него и почему-то меня обуревает такая ненависть к всему их продажному мужскому роду!
Так и хочется сказать – Господи, почему не почкование?
Зачем нам, бабам, вот это всё? За какие грехи? За яблоко? Которое змей мужского рода подсунул, да еще и жрал вместе с нами? За это?
Почему мы вообще из ребра? Потому что они по образу и подобию? Что-то я в это не очень-то верю. Ни образа, ни подобия. Только фальшь и лицемерие.
И шовинизм мужской.
Мы стоим в холле, Крестовский берёт меня за локоть, тянет куда-то в сторону.
Господи, за что мне еще и это? Что он скажет? Что будет работать на моего мужа? Что передумал мне помогать?
Что он… что?
То, что происходит выбивает меня из равновесия окончательно.
Потому что это намного ближе, ближе, чем танго милонгеро.
Потому что этот гад затаскивает меня за какую-то портьеру, прижимает к стене, и…
– Тьфу, блин… обслюнявил всю!
Пытаюсь отпихнуть этого кобеля, но это как сдвинуть Эверест.
Зараза.
– Аделаида, тише, спокойно.
– Я спокойна, идиот, отпусти.
– Молчи, женщина.
Нет, ну не сволочь?
Целуется, конечно, не плохо. Это я еще в состоянии оценить. Губы в меру жесткие, напористые, насчёт того, что влажно – это я погорячилась. Оно так как надо. Вкусно и жадно. Сочно.
М-м-м…
Давно меня так не целовали.
Раньше – да. Мой любимый муженёк целоваться любил всегда, без поцелуев никак. На помидорах тренировался в юности, сам рассказывал.
Интересно, а этот тренировался?
Брыкаюсь.
Гад…
Всасывает нижнюю губу, втягивает. Чувствую, как низ живота предательски на это отзывается. Твою ж мать!
Не хочу я этого! Не хочу! Я не должна реагировать на него.
Просто у меня давно не было мужчины. Секса давно не было.
Муж… муж объелся груш, я его к себе не подпускала после хламидий. А это уже… Не важно. Достаточно много времени.
Мне казалось, что мне и не надо. Смотреть на мужиков не могла, как отрезало. Подруга – Ленка – головой качала, заявляя, что я просто природу обманываю и она, природа, мне обязательно отомстит.
Вот она и мстит!
Тем, что моя матка горит огнём от ласк этого похотливого чудовища.
Она еще во время танго горела. Ожила.
Чёрт, это просто испанский стыд!
Мне это не надо! Последнее дело сейчас для меня – адюльтер!
Этого мне только не хватало.
Не хочу я ничего.
Не хочу секса. Не хочу Германа.
И целоваться с ним я тоже не хочу.
Ну, может, совсем не много…
Вот же гандон, как же он классно это делает!
Не сдерживаю стон. А должна вцепиться зубами в его вкусный язык.
Козёл! Убить его мало! И что мне теперь делать?
Повторять как мантру, что я не малолетка и не готова ни к поцелуям, ни к отношениям.
Уйди, чёрт похотливый! Изыди!
Вот что он делает?
И как классно делает… Подлец!
Вспомнил своё бурное прошлое? Решил скомпрометировать супругу клиента? Да вот только как это в нашем случае поможет Макару?
Никак. Брачного контракта у нас нет.
Верность я хранить обязывалась только сотруднице ЗАГСа.
Ну, то есть верность супругу хранить, естественно, но обещала я это только в присутствии анекдотичной дамы с халой и кучи гостей на свадьбе.
Даже если меня поймают сейчас на горячем – что с того?
Макара-то поймали первым.
– Аделаида, расслабься, думаешь о какой-то херне!
О херне? О вас думаю, Герман Львович!
– Пусти…те…
Отпускает. Только губы. Зараза.
– Еще скажи, что тебе не понравилось.
– Какого хрена мне это должно понравиться, Крестовский?
Я не вижу его лица, мы в темноте, но я понимаю, что этот гад усмехается.
– Ада…
– Ты что, решил благотворительностью заняться? Показать бабе, которой муж изменил, что она еще ого-го? – перехожу на «ты», ибо «выкать» после того как он вылизывал мои дёсны как-то не комильфо.
– Аделаида!
– Так я и так это знаю, Герман. Ты бы лучше прайс за свои услуги чутка подкорректируй, больно жирно берешь.
– А если я скажу, что для тебя бесплатно?
– Нет уж, дорогой, бесплатный сыр я знаю где. Пусти.
Ага, щаз, Крестовский прижимает меня еще крепче и нагло шарит по моему телу. Офигел? Просто бред. Что он о себе думает?
– Хорошие сиськи, свои.
– Боже, ты точно придурок.
– Я не обещал быть хорошим.
– Ты обещал, что поможешь. Целовать меня было не обязательно. И трогать.
– Не смог удержаться. Такая женщина.
О проекте
О подписке
Другие проекты
