Штош, худшая книга года в “Долгой Прогулке” найдена! Хотя, возможно, не стоит загадывать, ведь впереди ещё декабрь…
Итак, “Кентавр” Блэквуда, это мистический роман того толка, какие писали только в конце позапрошлого - начале прошлого века, совершенно не похожий на современный “магический реализм”. Он больше похож на книги Лавкрафта, который называл Блэквуда в числе своих учителей, или Артура Мейчина, автора конца XIX века. Им свойственно представление о каких-то великих, загадочных, космических силах, управляющих всем сущим, какой-то тайной реальности, скрывающейся от человека, с трудом способного познать её своим жалким, испорченным цивилизацией умишком. А раз истина так сложна, то как же писателю её описать? Правильно, сказать, что она неописуема! Блэквуд, в частности, использует в “Кентавре” такой приём: главный герой книги, человек, прикоснувшийся к непознаваемому, это ирландец по имени О’Мэлли. Но мы читаем не историю приключений О'Мэлли от его лица, нет, он описал эту историю в дневнике, который мы тоже не читаем, а читаем его пересказ третьим лицом, которое комментирует, мол, писал О’ Мэлли не так уж хорошо, передать все с ним произошедшее на бумаге вряд ли был способен. Это создаёт такие ширмочки между читателем и тайнами вселенной, которые автор вроде как собирается описать, но теперь вполне может ограничится простым театром теней.
Но в чем же всё-таки состояли приключения О’Мэлли, и к каким чудесам он приобщился?
спойлерГлавный герой ирландец О’Мэлли в описании Блэквуда так сильно экзотизируется как обладатель особой кельтской природы, что невольно вспоминаются расистские иллюстрации в лондонских журналах, где печатались картинки развитого человека - англичанина, а слева и справа от него “неразвитые расы” негры и ирландцы. По описанию автора, кельтская природа О’Мэлли делает его особенно приближенным к природе, он любит простую жизнь и поля с лесами, а город не любит. Ну или, как описывает это Блэквуд:
Ибо в его существе полыхали настроения природы, не менее яркие, чем воспоминания о близко знакомых людях и столь же непохожие друг на друга: любовь и нежность лесов, благоговение и магия морей, проникнутые меланхолическим покоем и молчанием мудрых старых спутников равнины и широкие горизонты и пленительный ужас гор, которые он до конца не понимал, вероятно, оттого, что духовно был им далек.
Словом, космос для него был духовен, а настроения природы — трансцендентными космическими проявлениями, вводящими его в состояния особой экзальтации и раскрытости. Природа широко распахивала врата глубинной жизни его души. Она проникала туда и завладевала им, обволакивая и погружая его мелкое «я» в безграничность своего существа.
Хотя он вполне обладал опытом жизни современного человека и временами проницательно судил о последнем, в нем крылось волнующееся море удивительно диких, примитивных инстинктов. Неутолимая жажда, зов дикой природы таились у него в крови, а тяга к ней была безудержна.
На пафосные описания дикой и экзальтированной природы О'Мэлли, который любил, видите ли, по полям гулять, у Блэквуда уходят две первые главы. Потом, наконец-таки начинается сюжет, а с ним и настоящая проблема этой книги. Ключевое различие между Блэквудом и упомянутыми выше Лавкрафтом с Мейчином состоит в том, что последние двое писали книги с увлекательным сюжетом, чёрт возьми! Сюжет: наш герой плывёт в командировку в Грузию, и на корабле происходит невероятное - он… встречается взглядом с другим пассажиром!
Их взгляды встретились. О’Мэлли вздрогнул.
«Ого!» — пронеслось у него в мозгу.На крупном лице, вполне благодушном, несмотря на грубые обветренные черты, светились широко распахнутые глаза, какие бывают у животного или ребенка, оказавшегося вдруг посреди толпы. В них читалось выражение не столько робости или испуга, сколько незащищенности — это были глаза существа, за которым охотятся. По крайней мере, сразу, в ту же секунду, горячий кельт уловил иное выражение: взгляд загнанного существа, наконец заметившего убежище. Первое выражение выплеснулось на поверхность, а потом быстро убралось, словно зверек в безопасную норку. Но прежде чем исчезнуть, оно просемафорило весть предупреждения, приветствия, объяснения — точнее он не мог определить — другому такому же существу, ему.
О’Мэлли застыл на месте, не в силах отвести взгляд. Он бы заговорил, потому что приглашение к беседе было явственным, но у него перехватило дыхание и отнялся дар речи. Посматривая на него искоса, мальчик льнул к отцу-великану. Наверное, около десяти секунд между ними троими шел обмен проникновенными взглядами… после чего ирландец в замешательстве и довольно сильном возбуждении завершил это молчаливое знакомство едва заметным кивком и медленно прошел мимо, рассеянно раздвигая остальную публику, в свою каюту на нижней палубе.
Что за квирное напряжение. Ну ладно. О’Мэлли притягивает необыкновенность и загадочность незнакомца, которая выражается в том, что… он кажется огромным великаном, но если присмотреться, то оказывается просто большим мужчиной. Обалдеть, какая мистика. Или ещё вот такая магия вне хогвартса:
К тому времени было уже часов десять вечера, доктор Шталь, скорее всего, находился у себя в каюте, а большинство пассажиров на импровизированном концерте в кают-компании, когда ирландец, покинув наконец свое уединение, решил тоже спуститься вниз, но заприметил на корме русского с мальчиком, двигавшихся так быстро, что это привлекло его внимание. Никогда прежде впечатление огромной величины и скорости перемещения не были столь выражены. Словно рядом пронеслось облако летней ночной тьмы.
Когда же он осторожно приблизился, то обнаружил, что они вовсе никуда не шли и тем более не бежали, как ему вначале показалось, а вовсе стояли бок о бок на палубе совершенно неподвижно.
Но наш герой не один такой впечатлительный, его знакомый корабельный врач уже встречал этого человека раньше. Доктор Шталь очень рациональный и ученый, он редко соглашается с романтичным О’Мэлли в его экзальтированных фантазиях, и его версия по поводу загадочных пассажиров состоит в том, что они на самом деле не русские, как все считают, а… вообще не люди, а, эээ, космические существа, спроецированные великим сознанием Земли. Проще процитировать:
великое сознание Земли проецировало вовне непосредственное выражение своей космической жизни — космических существ. И вполне возможно предположить, что некоторое число этих древних доисторических проявлений в тех редких местах, которые человечество не успело запятнать, могло сохраниться. Этот человек — одно из них.
Это не помешает автору продолжать именовать это существо “русским великаном”. Имени у него до конца книги не появится, что логично, откуда у проекции природы и вселенной имя. О'Мэлли однако, тянет к русскому великану не от любопытства, а от того, что он чувствует - он существо схожей породы, и если он последует за этим молчаливым созданием, то он обретёт истину и покой.
Я не буду дальше касаться сюжета, потому что обычно так не делаю, чтобы не превращать рецензию в пересказ-спойлер, хотя это, кажется, та книга, которую пересказом не испортишь - в ней ничего особо не происходит, а то что происходит раздувается до неадекватных, преувеличенных масштабов. Я всю книгу ждала, что вот сейчас произойдёт что-то невероятное, и в итоге все произошедшее казалось недостаточным после такого прогрева.
Дополнительное задание для "Долгой прогулки", сгенерированный нейросетью портрет персонажа по цитате
The man, though broad and well-proportioned, with heavy back and neck and uncommonly sturdy torso, was in no sense monstrous.свернуть