Читать книгу «По слову Блистательного Дома» онлайн полностью📖 — Эльберда Гаглоева — MyBook.
image

ГЛАВА 1

Кто-то из классиков сообщил потомкам, что прекрасен Днепр при ясной погоде. Парк культуры и отдыха имени Коста Левановича Хетагурова просто прекрасен. В дождь, когда в парке никого нет и аллеи парка засыпает мелкая изморось; в снег, когда среди придавленных снегом деревьев глохнут, как в вате, все звуки и лишь философствующие вороны перекаркиваются о чем-то своем; в яркие солнечные дни, когда энергичные владикавказцы с сытой гордостью поглядывают за своими отпрысками. А те носятся по утоптанным еще папашами аллеям под излазанными и испрыганными не только ими, но и их дедушками и некоторыми бабушками деревьями.

Но лучше всего в парке рано утром в ясную погоду осенью. Тихо, прозрачно, как бывает только перед тем, как, наигравшись в бабьем лете, погода дарит еще несколько дней ясного неба перед длинными обложными дождями. Лишь близкий негромкий шум Терека оттеняет покойность утренней природы. Еще не бороздят дорожки беспокойные стайки тинейджеров, не обнимаются у парапета парочки, не бродят по закоулкам пенсионеры с гвардейской выправкой, не истаивают напряженностью обвешанные оружием мальчишки из России, посланные в «горячую точку», а попавшие на курорт. И молодые мамаши не катят коляски, преисполненные гордости за свои спящие чада, а те, убаюканные ласковым рокотом реки, гордо сопят и активно вентилируют свои маленькие легкие чистым горным воздухом. Тишина. Покой. Прохлада. Нега.

И что, спрашивается, я здесь делаю в такую рань? Вчера мы славно отхлебнули в «Салянах», и, по идее, мне надлежит лежать в кровати под одеялом, чуткими с похмелья ноздрями улавливать аромат разогреваемого богоданной супругой мясного супчика. Вместо этого на рассвете я нахожусь в парке. Да. В парке. Утром. Прекрасно помню, как я, истинный сын гор, терпеть не могу эти закутки, обложенные кафелем, мне нужен простор, голубая даль, приметил себе капитальную, прошлого века, стену и все. Дальше не помню. Не так уж много я и выпил. Мы, осетины, генетически крепки к выпивке. У нас только официальных тостов сорок девять. А потом неофициальщина. Но это мы уже у казаков набрались. Ну не мог я досидеть лишь до половины застолья и прекратить воспринимать окружающую меня действительность, тем более что до нашего десерта, до фыдчинов, дело еще не дошло.

Но факт остается фактом. Очнулся я в парке. Голова... Голова не болит. Очень странно. Несмотря на свою устойчивость к алкоголю, пить я в общем-то не люблю именно из-за праздничных утренних ощущений. Но голова не болит, организм не мутит, хотя стесненность в ощущениях присутствует. Сфокусировав взгляд на коленях своих, я обнаружил и причину стесненности. Она была вульгарна до неприличия. Это были джинсы, узкие кожаные джинсы, заправленные в высокие кожаные сапоги, из голенищ которых торчало по две рукояти ножей, украшенные в торце большими синими стекляшками. (Давно не ношу ножи открыто. Тем более так ярко украшенные.)

А где же мои штанишки из мягкой шерсти цвета кофе с молоком, мои славные туфельки, мои хорошенькие черненькие носочки. Мысль о том, что носочки могут оказаться под сапогами, вдруг притупила ярость, могущую плавно перетечь в панику. И кроме того, мальчишка, живущий в каждом мужчине, украдкой протянул руку и вытащил один из ножей.

И мальчишка, и я, видевший на своем веку не одну сотню ножей, восхищенно замерли. Прекрасно. Идеально. Удивительно законченное оружие. Недлинный, в полторы ладони, черненый клинок в форме сильно вытянутого, слегка закругленного треугольника с односторонней заточкой, небольшая гарда с ловушками на обе стороны. Перекрестье украшено гладкой синей стекляшкой. Слегка рифленая рукоять, непонятно из чего. Покрутил. И драться, и кидать. Песенка, а не нож. Если бы не эти дурацкие стекляшки... Такие же, по размеру побольше, украшали и перстни, унизавшие все мои пальцы.

Я никогда не носил колец и перстней, к обручалке привыкал полгода. Я поднес руки к глазам. Руки, конечно, были мои, я узнал их, что наполнило меня гордостью, но вот перстни меня смущали. Роскошные, варварски роскошные болты так яростно разбрасывались бликами, что украшающие пальцы наших местных крутых и братков на их фоне показались бы дешевой бижутерией. Запястья были прикрыты манжетами из толстой мягкой кожи с каким-то металлическим шитьем, а манжеты переходили в рукава, а весь я был одетый в какую-то кожаную кавалерийскую шинель с пелериной, украшенную тем же шитьем, что и манжеты, и синими стеклышками, такими как в рукоятках ножей. И сидел я на берегу пруда в парке родного города, а рядом стояла, прислоненная к скамейке толстая палка с опять же синим камнем в торце, и я весело сходил с ума. Судя по всему.

Всегда и везде вечная слава воде. И с размаху я сунулся головой в мутные голубые воды. Освежения не получил, но попал мордой в плодородный ил и слегка успокоился. Зашел чуть глубже и смыл с фейса последствия истерики. Проезжая мимо вашей станции, милостивый государь... Попытка протереть лысину не увенчалась успехом, так как там, где раньше ладонь проносилась, слегка покалываемая коротеньким ежиком, теперь она въехала в какое-то металлическое сооружение, сидящее на очень густых волосах. Рывок за оные убедил меня, что парик я по-прежнему не ношу. Волосы росли из меня, а с головы я снял широкий обруч белого металла с очередной синей стекляшкой. Круги на воде разошлись, и с глади водной на меня посмотрел как всегда двухметровый я, но с волосами и с диадемой в руках а-ля Румата Эсторский, в плаще а ля граф Дракула. Плюнув в этого красавца, я повернул к берегу и понял, что толстая палка, прислоненная к скамейке, не что иное как меч в ножнах. Если следовать Стругацким, а-ля барон Пампа дон Бау.

Отсюда надо было выбираться. Милиция в столь ранний час парк не посещала, но представители разного рода спецназов, квартирующих в нашем городе, по слухам, любили утренние прогулки в этом райском уголке. Привыкшие к экстравагантности жителей нашего города, которые резко залюбили национальную одежду, она ведь дает возможность обвешиваться разного рода холодным оружием, меня в таком виде они за местного джигита все же вряд ли бы приняли. Выйти в город и тормознуть машину я тоже не мог. Рокеров и панков у нас отродясь не водилось, сексуальные меньшинства, по слухам, тоже любящие кожу, в нашей патриархальной республике вели себя скромно. Так что вопрос «Кто ты такой?» прозвучал бы абсолютно однозначно. Мои соплеменники, задав вопрос, очень последовательно пытаются получить ответ. А мне оно надо?

Пойду-ка я обратно в «Саляны», и пусть Эдичка меня отправляет домой, потому как денег у меня, похоже, нет, как, впрочем, и карманов.

Я зарегистрировал очередную победу разума над страстями и эмоциями, подхватил палку, не пропадать же добру, и бодро двинул к обшарпанному двухэтажному строению, видневшемуся за деревьями на другой стороне пруда. Это строение было известно узкому кругу ограниченных людей как «Саляны». Милейшее место, всегда открыто для своих, всегда закрыто для чужих, и никаких безобразий. Престарелые гангстеры курируют сию заводь, так что бедокурить там – себе дороже.

В парке было тихо и, в связи с ранностью времени, совершенно пусто. Не было даже мучимых бессонницей спортсменов. Всю жизнь не мог понять две категории людей – утренних бегунов и альпинистов. Первых – так как не мог понять прелестей раннего вставания с целью последующего растрясания организма, а вторых – как потомственный горец, ну это как дегустатору на кондитерской фабрике предложили бы съесть килограмм пять трюфелей.

По дороге я увидел лишь одного почтенного старца, сидящего на лавочке. Он сидел, выпрямившись, развернув плечи, на которые было наброшено легкое пальто, и задумчиво крутил в руках какую-то изогнутую железяку. Рядом с ним стояла трость с навершием в форме секиры. Я вежливо пожелал ему доброго утра, у нас еще не изжила себя традиция здороваться со старшими. Дед поднял голову, кивнул мне и не торопясь потянулся за своей палкой. «Надышался, наверное», – подумалось мне, и тут же громкий металлический щелчок заставил меня развернуться. Зрелище впечатляло. Почтенный старец каким-то образом всунул кривую железяку в подобие секиры и теперь текучим, отнюдь не старческим шагом, направлялся ко мне, постепенно раскручивая свое оружие. Честно говоря, сначала я обернулся в надежде, что агрессия деятельного пенсионера направлена не в мой адрес, но с сожалением вынужден был констатировать, что именно меня жаждет тюкнуть в темя воинственный ровесник века.

Не доходя нескольких шагов, старик взвился в воздух, занося секиру с явным желанием развалить вашего покорного слугу минимум на две половины. Против всех своих инстинктов, оравших мне в оба уха, что пора бежать, я прыгнул ему навстречу и ударил плечом в грудь. Старикан был широкоплеч и сухощав, во мне же сто тридцать килограммов весьма-таки жесткого мяса. Молодость и масса победили. Престарелый агрессор отлетел назад, но вместо того чтобы навзничь грохнуться наземь, он, перекатившись воспрял на ноги и начал пластать воздух своим топориком с явным намерением порубить меня в нежный мясной фарш. До сего момента я знал два метода борьбы с человеком, машущим топором – бежать или стрелять. Стрелять мне было не из чего, но и бежать я не спешил, так как откуда-то совершенно точно знал, что и как надо делать. Делая какие-то малопонятные движения, я, к своему огромному удивлению, умудрялся уклоняться от секиры, которую буквально со всех сторон на меня обрушивал неугомонный старец. Несколько раз секира полоснула по шинельке, но не оставила на гладкой коже даже царапины. В какой-то миг моя правая рука что-то тронула на палке, лезвие легко вышло из ножен, щелкнула, открываясь, гарда из двух поперечных коротеньких клинков, блик солнца ударил агрессору в лицо, секира ушла чуть дальше, чем нужно. Пинком в грудь я подбросил деда и с разворота ударил по его старчески желтой жилистой шее. Рукоять слегка прянула в ладони, и на землю злодей упал уже фрагментами. Я глянул на клинок и увидел, как немногие капли крови буквально растворились в его синеватом чешуйчатом теле.

Враг в это время повел себя странно. Он зашипел, дымнул и за пару секунд исчез. Как и не было. Вернее, серый костюмчик, туфли и ловкая секира остались, а тело – пшик и нетути. Я подобрал топорик и опять пошел в «Саляны».

Мне стало очень интересно, где это я так научился биться. У меня есть, и немалый, опыт боев с вооруженными и невооруженными врагами, но спокойствие и просчитанность действий во время схватки указывали на опыт боев с противником, вооруженным длинным оружием, холодным оружием. А вот его то у меня как раз быть и не должно. Неоткуда. Кроме того, кровь на клинке. По словам дедушки, чем меньше ее на клинке, тем чище удар. А откуда у меня может взяться чистый удар, если я шашкой вживую рубил один раз в жизни и то вусмерть пьяный, причем барана, которого держали человек шесть. Башку то я ему отвалил, но кисть болела еще недельку. А у злыдня шея была потолще, и на месте он не стоял. Летал. Парил, можно сказать. Все мои знакомые старики говорили, что чистого удара без крови на клинке можно добиться лишь размахивая оным целыми днями и не один год. Судя по количеству крови, тем мечом, что был у меня в руках, размахивал я не один десяток лет, а это был именно меч, не палаш, не сабля, не шашка – меч. Наиболее сложное для использования длинноклинковое холодное оружие. Китайцы считали, что мечом можно научиться владеть за шесть лет, европейские рыцари учили своих потомков владению этим символом рыцарской чести с пеленок, мои предки давали меч трехлетнему мальчишке, с каждым годом увеличивая его вес и лишь достигнув зрелости – семнадцати лет – мужчина получал право обнажить его в бою. Я никогда не учился владеть мечом, шашкой. А тем не менее срубил дедка, который явно многие годы, да что там годы, похоже, всю жизнь, совершенствовал свое смертоносное умение.

За этими веселыми мыслями я незаметно добрел до обшарпанного кирпичного забора, в котором ржавой заплатой торчала железная дверь, в которую я и постучал. Не многие знают, что за ней скрывается одно из наиболее приятных мест в нашем славном городе. По причине ли раннего времени или по каким еще, дверь мне не открывали. Настроение, в связи с утренними событиями, было, скажем, так себе, и я врезал по двери обухом прихваченной секирки. Пригодилась вещичка.

– Не надо ломать дверь, я уже иду. Что случилось? Кто там?

– Я.

– Кто я? Вы знаете, сколько здесь всех ходит, а вдруг вы маньяк?

– Эдичка, открой дверь.

– Кому Эдичка, а кому Эдуард Борисович и...

– Эдвард! Или ты откроешь дверь...

– Брат мой! А что с голосом? Ах, что я говорю. Ты нашелся! Сейчас я всем позвоню, все приедут, будут рады, – меланхолично ликовал мой собеседник, вяло позвякивая засовами.

– Открой дверь.

– Все, уже открыл.

Врата распахнулись, и передо мной предстал Эдичка. Среднего роста пузатенький мужичок, в темных очках, с эспаньолкой на смугловатой круглой физиономии, в остроносых туфлях, черных брючках, плотно охватывающем животик кожаном жилете и неизменно белоснежной рубашке. С бейсбольной битой в левой руке. Биту он, впрочем, сразу спрятал за спину и уронил от греха подальше. Этакий представитель медельинского картеля, правда, местного разлива.

Я шагнул в мощенный мрамором двор и почувствовал себя более спокойно.

– А что за прикид, брат? – Эдичка снял очки и, надо полагать, все-таки разглядел меня. – Пойдем лучше в бар. А то что-то ты очень... Продвинутый больно, – нашел определение.

Внутри очень уютно. Атмосфера старого духана, много дерева, кувшинов, только новомодная стойка с подсвеченным разноцветьем бутылок выпадает из общего стиля.

Эдичка подслеповат, но носит темные очки без диоптрий. Считает, что это круто. Вероятно, вид мой так шокировал парня, что он перешел на арго, которым пользоваться обычно стеснялся. Да, стеснялся, пожалуй. И после матюков сообщил:

– У тебя очень оригинальный костюм. Такое шитье, такие камни.

– Какое шитье, какие камни, – перегнулся я через стойку, – рюмку водки, стакан чаю, бутерброд с черной икрой. Бегом! – Я перевел дух. – Все за твой счет. Или в долг. Денег все равно нет.

– Ильхан, какие деньги? – взмахнул коротенькими руками Эдичка.

Я плохо на него посмотрел, и все искомое, как по мановению волшебной палочки, появилось передо мной. Ледяная водка склизко провалилась в желудок, ее вкус перебил аромат хорошо заваренного «Черного принца», вдогонку я затянулся сигаретой и внезапно понял, что всего этого, водки, чая и сигарет, в моей жизни очень давно не было.

– Эдвард, когда я у тебя был последний раз?