Еще мастер, да какой!

Через три дня Шевченко, сияющий, с улыбкой до ушей, явился в каюту с помятой коробкой. Я замерла, лёжа в ней. Будет ли наш строгий капитан доволен работой матросов-мастеров? Хорошо ли исправили все беды, которые наделала буря в моём наряде? Что мачту исправили, я уже слышала от матросов, но это другое дело.

«Ну, как дела с куклой? Так же хорошо, как с мачтой? – спросил капитан. – Не подвели молодцы и с такой мелочью? – и стал меня осматривать: – Ну, ничего. Всё хорошо, дочка и не заметит».

Капитан вдруг задумался. Я это знаю, потому что он тогда, глядя в окно, в рассеянности поглаживал свою лысину: «А кукла-то, видно, любит одеваться (ну как угадал!), – сказал он. – Вот приедем домой, там мои сестры оденут её по-всякому – они такие мастерицы!.. А как ты думаешь, Шевченко, ведь для нарядов нужен шкафчик, а?» «Как же-с, ваше высокоблаг…», – обрадовался Шевченко. «Уж не смастерить ли нам что-то вроде…? Есть у нас в мастерской подходящий материал?» Шевченко засиял весь и закивал головой: «Есть, есть как же-с. Я хороший товар заготовил, когда в Марселе стояли, обязательно надо шкафчик сработать, уж как девочка радоваться будет!» – «Вот как море успокоится, начнём, готовь инструменты», – сказал капитан и от удовольствия предстоящей работы потёр руки.

Я была потрясена: капитан, такой важный начальник громадного корабля, перед которым все трепетали, – и будет сам строгать и мастерить из дерева кукольный шкаф! Вот здорово! Он и это умеет!

Теперь надо ждать тихой погоды. Скорей бы! А ждать нам пришлось недолго. На следующий день было уже спокойно. «Пошли, поработаем часок, сказал капитан. – Там всё готово?» – «Так точно!» – рявкнул Шевченко. Забрали меня в коробке и пошли.

Девочки! Чего только я не увидела в тесной комнатушке-мастерской. Сначала неинтересное: доски, какие-то щепки, пилы, ножи и всякие инструменты… Но зато и какие прекрасные вещи! Вот, шкатулочка для драгоценностей блестит лаком.

Но самое чудесное кораблик. На нём и мачта с парусом, и маленькие матросики в разных положениях: кто бежит, кто стоит навытяжку, а кто лезет по верёвочной лестнице. Там и спасательные лодочки, и пушки, и крохотные ядрышки в кучке. Чудо! Всего не рассказать.

А я сижу на полочке, привязанная, конечно (а вдруг буря), и любуюсь, как ловко капитан без кителя, засучив рукава, строгает, режет ножом, оттачивает всё-всё умеет. А про себя мурлычет какие-то песенки. Тут же и Шевченко на подхвате, что полегче, и больше с клеем возится, да ловко так, забыл, что не все пальцы.

А время от времени прибегает матросик, такой молоденький, «юнга» называется, почти мальчик и, вытянувшись, докладывает: «Разрешите доложить. На корабле всё в порядке!» А глаза так и бегают с любопытством. Остановились на кораблике и оторваться не могут. «Ступай, ступай!» – строго сказал капитан. Убежал. Через некоторое время прибежал другой, такой же молоденький. Докладывает, что всё в порядке, а сам уставился на кораблик – не оторваться. Видно, первый юнга ему про кораблик рассказал. И тут уж ему здорово попало. И за что? «Ты что, не знаешь, что юнгам при докладе начальству надо в глаза смотреть?!» Да строго так. Юнга испуганно вытянулся: «Так точно, ваше высокоблагородие, в глаза смотреть», – повторил он. «Кругом марш!» – приказал капитан. А когда дверь за ним закрылась, рассмеялся и сказал: «Вот увидишь, третий прибежит, кораблику «в глаза смотреть»». Так оно и было. Но тот уж, бедный, так и не посмотрел на кораблик, уставившись при докладе на капитана. Мы все долго смеялись.

А мой шкафчик скоро был готов. Вы бы видели, девочки, какой он стал красивый, когда его покрыли лаком. Створки открываются, внутри медные крючочки (чтобы платья вешать), блестят, как золотые. Ну, просто настоящий гардероб, как капитан его назвал.

А я всё думаю, зачем меня принесли в мастерскую? Неужели для того, чтобы я на их работу смотрела? И вот, оказалось, что после шкафа капитан задумал мне креслице сделать. А ведь нужно сначала смерить, как мне в нём удобно поместиться. И даже сначала нарисовать «начертить» называется. Но рисунок мне как-то не понравился: непохоже капитан нарисовал. Я даже огорчилась, какое некрасивое. Но когда сделали, все части скрепили, Шевченко их склеил, получилось так красиво! Чудо! И как удобно в нём! Жаль, что потом приходилось опять в коробку ложиться. Вот приедем домой, – всё время в нём сидеть буду.

Скорей бы! А ехали ещё долго, заходили в разные порты (так морские города матросы называют). Но ничего интересного не покупал капитан. Так хотелось, чтобы ещё какую-нибудь куклу купили, с кем бы поговорить. А то всё люди да люди, не слышат, не понимают. Уж я рада была бы Полишинелю, хоть и дразнилка он. Скучно! Но наконец…

Приехали

«Наташенька! Папа приехал!» – первые громкие слова, которые я услышала, а ещё в коробке лежу. Потом радостные крики, всё женские голоса. Давно не слыхала, на корабле ведь женщин не бывает.

И вот – торжественный момент – открывают коробку, – встреча с первой мамой-девочкой. Уже знаю, что зовут Наташей. Передо мной светлые голубые глазёнки, смотрят, ещё не улыбаются, а с любопытством. Вот уже ручки взяли меня, обняли, глаза заулыбались и восхищённый голосок: «Спасибо, папа!» А капитан: «Ну что? Нравится?» – «Очень, очень!» – целуются.

Я дома! Но мне интереснее всего узнать, есть ли ещё куклы, с которыми поговорить можно. Да, да, вижу – есть! Вот кукла Катя. Не такая нарядная, как я, но улыбается, и мы знакомимся. Вот маленькая Тамара. Немножко капризное лицо, кажется, не очень довольна, что я появилась. Вот в кроватке лежит куколка-бэби, укутана в одеяльце. Тут же и Мишка, одет в штаны и даже с галстуком. Отвернулся, пока стесняется, но, наверно, будем дружить. И ещё не очень красивая, тряпочная, чернилами нарисованы на носу очки, – учительница, будет нас учить, – Наташа сказала.

И началась новая жизнь. Ведь мы, куклы, оживаем, девочки, когда с нами играют, с нами разговаривают, хотя мы не отвечаем, всё понимая. А особенно любим, когда нас переодевают в новые платья, когда нас моют (мне можно только лицо), и особенно – когда нас показывают другим детям. Вообще-то мы и без людей веселимся, болтаем меж собой. Я решила рассказать новым подругам про мое путешествие, про бурю: как было страшно и как меня спас Шевченко. Только бы он не остался на корабле, ещё вдруг уедет куда-нибудь в другую страну… Нет, не уедет, пошёл на кухню здороваться с прислугой и кухаркой. Значит – свой человек. Не уедет.

Все разошлись; с нами, куклами, остались Наташа и няня, которая всё не может налюбоваться на моё платье, трогает очень осторожно мои руки, ноги: «Ах, какая красавица! А как же назовём-то её?» – спрашивает. А быстрая Наташа уже придумала:

«Назовём её так, как Папа называет Маму: Шура или Шурочка». – С этой минуты и по сей день, все сто с лишним лет, меня и зовут Шурочка.

А вот на следующий день нянины слова меня очень удивили. Вот послушайте. Говорит: «Дома-то нужно бы платье другое Шурочке надеть, не то запачкаются кружева да ленты. Вот приедет из Петербурга тётя Лиля, нашьёт ей живо всяких – мастерица она».

«Как, – думаю, – значит, мы ещё не в Петербурге? И опять будем плыть по бурным морям? Куда же мы приехали? А ведь все на корабле – и матросы, и Шевченко – только и радовались: «Подходим к Петербургу! Петербург уже виден! Ура! Скоро дома!»».