– И знаешь, что самое интересное? – делилась она с матерью. – Девки, которые там давно работают, говорят, будто это самое прибыльное направление. Мол, рестораны и кафе посещают только богатенькие, и мало того что от тебя зависит твой заработок, так ещё можно подцепить какого-нибудь мужчинку при деньгах. Тут только вопрос времени и опыта. Но что-то мне кажется, что официантишка никому не интересна. У нас на прошлой неделе Надька рассказывала, как у неё один клиент попросил телефончик. Она говорит: «Зачем вам?» А он ей прямо сказал: «Ты мне понравилась, будь моей любовницей». – Света хихикнула. – А она ему: «Не люблю вторых ролей». Представляешь? Он так и съел на месте. Короче, естественно, ни копейки на чай не оставил, козёл! Я бы таких козлов отстреливала. Собирала бы в одну кучу и подвешивала за одно место. Нет, ну надо же! Понятное дело, что ты не жениться на ней собрался, но так хоть интрижку создай, а не говори прямо. Кому это понравится?

– По мне, так мужик молодец, – лениво ответила мать через зевоту, глядя новости по телевизору.

– Это ещё почему?

– А потому! Честности от них не дождёшься. А тут прямо сказал. Так он и будет честным по жизни.

– Так это получается, что и с женой он должен быть честным?

– Может, и с женой такой.

– Кто же с ним жить-то будет? – усмехнулась девушка.

– А ты бы не жила, если бы он тебя полностью обеспечивал и не врал с три короба, а говорил всё как есть?

Света призадумалась. Потом опустила ноги, поправила задравшуюся юбку и, взглянув на мать из-под взъерошенных волос, ответила:

– Жила бы, наверное, лишь бы не работать.

– Ну вот. А ты говоришь. Хороший мужик оказался, честный. С ним страдать не будешь. Либо сразу соглашаешься на его условия и живёшь спокойно, всегда зная, где он и что он. Да он и прятаться от тебя не будет. Зато ты всем обеспечена. Растишь себе спокойно детей, а он пусть там кобелится сколько влезет. Для тебя это не будет ударом. Да и пойми ты, лучше выйти замуж за богатого. Проблемы во всех семьях есть. И бедные мужики изменяют так же, как богатые, и скандалы в обоих случаях будут всё те же. Только уровень жизни у тебя будет другой.

Света часто делилась с матерью сердечными делами. Хотя по-настоящему ни в кого никогда не влюблялась. Она искала себе мужчину холодной головой, который устраивал бы её финансово и ярко выраженной мужественностью. Её привлекали мужчины гораздо старше, и как-то она призналась себе, что не против стать даже любовницей, если кавалер будет отвечать всем её запросам. Влюблена она была лишь однажды – в Володю. Но чувства быстро прошли, когда Света встретила Аслана. Володя, её ровесник, воспитывавшийся строгой матерью, сумевшей задушить в нём волевые качества личности, был слишком романтичен и мягок для Светы, характер которой требовал грубой мужской силы и властности. С Асланом её женская суть окончательно сформировалась и стала заточена на уверенных в себе суровых мужчин.

Через месяц девушка втянулась в работу. Её больше не беспокоила ноющая к вечеру спина и отёкшие ноги. Она деловито разносила подносы, встречала посетителей, улыбалась им задорной, кокетливой улыбкой, при которой её тёмно-зелёные глаза светились хитрым прищуром. С дамами была холоднее, к столикам же с мужской компанией подходила, упруго виляя полноватыми бёдрами. Света носила на работу исключительно узкие юбки, ткань которых сильно натягивалась на изгибах её фигуры, и глубокое декольте, притягивающее взгляд к пышной груди.

На аппетитную рыжеволосую официантку заглядывались повар Роман и бармен Костя. Над молоденьким парнем, который смешивал коктейли, готовил кофе и разливал пиво Света немного подтрунивала. Она часто подходила к его рабочему месту, опускала локти на стойку бара и, немного подавшись вперёд, высказывала свои просьбы: «Костюш, будь душкой, а сделай мне кофейку?» Или просила чай, или немного сока, пока начальство не видит. Костя прожигал её серьёзным взглядом и безропотно делал кофе, отвлекаясь от необходимых дел.

К Роме же она пока присматривалась и осторожничала. Он был старше её лет на пятнадцать: здоровый, угрюмый на вид, необщительный. Рома вызывал во многих брезгливость тем, что работал с мясом: резал туши, извлекал внутренности, рубил, жарил, варил. Его рабочее место всегда было наполнено жаром, паром и вонью пригоревшего жира. После полуденного наплыва гостей от беспощадной готовки Рома покрывался потом, стекавшим по его грубым щетинистым щекам и капающим со лба на засаленный фартук, из-под которого торчал большой круглый живот. В минуты отдыха он вытирал лицо свалявшимся пожелтевшим полотенцем, залпом выпивал стакан воды, брал сигарету и выходил через чёрную дверь во внутренний дворик покурить. Там он сталкивался с рыженькой официанткой, всегда встречавшей его испуганным взглядом.

– Ну что, красавица, – обращался к ней Рома, неуверенно подходя ближе, – как дела?

Света отшучивалась, отвечая глупостями. Ей нравилось повышенное внимание в стенах этого маленького мрачного кафе. Она наслаждалась своей мнимой женской властью и ещё не решила, нужен ли ей этот скучный тип со средним финансовым достатком. Возможно, она найдёт себе получше и побогаче.

В конце сентября, в обычный школьный день, произошло событие, которое сильно повлияло на ещё не окрепшее душевное состояние Мая. В школьном расписании была указана замена английского языка. Прозвенел звонок, ребята зашли в привычный класс. И за ними следом вошла Юлия. В кабинете моментально воцарилась тишина. Все взгляды остановились на новом учителе, Юлия немного сконфузилась, бегло взглянула на наручные часы и поспешила занять своё место за учительским столом.

– Меня зовут Юлия Александровна, сегодня я буду заменять вашего преподавателя, – обратилась она к ребятам, почти не глядя на них. Немного помедлив, подняла взор: – Хорошо. Начнём наше занятие. Кто скажет мне, что вам задавали на дом? – Взгляд её из растерянного тут же стал сосредоточенным и уверенным.

Май сидел как оглушённый, испуганно глядя на молодую хорошенькую учительницу. Вокруг него зашелестели тетрадями, зашумели молниями на рюкзаках, зашептались. Кто-то громко шлёпнул учебник на парту. Краем уха он слышал, как позади него двое одноклассников перешёптываются о чём-то непристойном.

Юлия обвела взглядом класс. Дети продолжали молча шелестеть, словно эти звуки могли оттянуть необходимость отвечать. Затем в воздух взметнулась тоненькая ручка одной ученицы. Юлия в знак разрешения кивнула.

– У нас было задание прочитать, перевести текст на странице двадцать три, и к нему первые пять упражнений.

Учительница надела аккуратные, в серебристой оправе, очки, нашла нужную страницу, пробежала текст глазами.

– Так… Хорошо. Кто хочет прочитать текст?

Снова зашелестели листы, ученики опускали взоры в книгу, некоторые принялись что-то записывать в тетрадь. Май сидел на третьей парте беззвучно. Его сердце стучало в висках. Он то напряжённо смотрел в учебник, пытаясь прочесть и осознать текст, который прыгал английскими буквами и не складывался в понятные для ума предложения, то на учительницу, пытаясь вглядеться в её образ, и делал это так настойчиво, что Юлия почувствовала на себе пристальный взгляд. Она посмотрела на третий ряд и увидела удивлённое бледное лицо подростка, пойманного врасплох, с большими выразительными глазами, широко распахнутыми и с надеждой смотрящими на неё. Май очнулся, судорожно отвёл глаза и уставился в книгу. Ему стало стыдно. Он почувствовал, как зашумело в ушах, как запылали щёки и на пропечатанный иностранными словами лист учебника упала капля крови. В испуге он схватился за нос, и новая капля, просочившись между пальцев, жирно бухнулась на книгу.

– У Маячка из носа кровь пошла! – раздался чей-то выкрик.

Все посмотрели на одноклассника. Не дожидаясь реакции учителя, молодой человек пружиной вскочил со своего места и, держась за нос, выбежал из класса. Он мчался по коридору в диком волнении, роняя капли крови на паркетный пол. И лишь в туалете, наполнив ладошки прохладной водой и опустив в них горячее лицо, почувствовал облегчение.

Юлия выглянула из кабинета. Коридор был пуст.

– Кто-нибудь сходите в мужской туалет, посмотрите, как он там, – обратилась она к ребятам.

Все продолжали молча сидеть.

– Хорошо, – кивнула учительница. – Как его зовут?

– Май, – сказала школьница с первой парты.

– Как интересно, – тихо произнесла Юлия и вышла из класса.

Услышав шаги, молодой человек отошёл от раковины и с бьющимся сердцем спрятался в глубине туалета за стеной, покрытой белым кафелем.

– Май! – услышал он голос учителя.

Он затаил дыхание, чтобы не выдать себя. Но от волнения не смог долго продержаться и стал тихонько дышать ртом. Грудь сильно вздымалась и опускалась, с влажного лица стекали капли воды. Учительница сделала ещё два шага внутрь туалета, остановилась, послушала тишину и, не решившись идти дальше, ушла. Молодой человек сполз по стенке вниз и, сев на корточки, обхватил голову руками. В висках стучало выпущенное на свободу сердце. Он ещё долго не мог прийти в себя, спасаясь лишь блаженным ощущением холодной плитки за спиной, утихомиривавшей биение пульса. Вернуться в класс было выше его сил.

Так он и сидел, пока не прозвенел звонок на переменку. Затем встал и, внутренне весь сжавшись, пошёл в класс за вещами. Его била мелкая дрожь, словно он замёрз, но в груди, в самой её глубине, полыхал пожар. Учительница сидела за столом, заполняя классный журнал. Ребята выходили из кабинета, с интересом поглядывая на одноклассника, по бледному лицу которого блуждал страх. Юлия, завидев вошедшего ученика, с волнением на него посмотрела. Май потупил взор. Он направился к своей парте, взял вещи и, проходя мимо учительницы, не стерпел – посмотрел на неё. Юлия поджидала его взгляд, желала его поймать.

– Постой, – окликнула она Мая. – Подойди, я посмотрю на тебя.

Не помня себя, не чувствуя ног, он подошёл. Её внимательный, тревожный и ласковый взгляд бегал по его лицу. Он посмотрел на неё ещё раз и заметил нежный светлый пушок над её верхней губой.

– Всё в порядке? – спросила она.

– Да, – еле выдавил из себя ученик, не соображая, что делать дальше – уйти или стоять.

– Хорошо, – сказала учительница, отпуская его руку.

И только сейчас молодой человек осознал, что она держала его за руку. Он поправил на плече широкую лямку рюкзака, выбежал из класса и понёсся по коридору в самый его конец, далее по лестнице на четвёртый этаж, и остановился там у окна, в самом углу, рядом с закрытым актовым залом. Он смотрел в окно, на желтеющие листья деревьев, ничего не соображая. Не мог утихомирить волнение, мысли разбегались. Юлия держала его за руку, рассматривала его, он видел её глаза и губы так близко… и дальше всё – туман, расползающийся в его голове. Затем мысли снова прыгали, путались, смешивались. Он хотел задержать видение, возвращался снова и снова к обрывкам этого дня.

И уже дома перед сном ещё долго смаковал эти фрагменты, восстанавливал их в памяти, собирая разбежавшиеся пазлы. Каждую чёрточку её лица, своих эмоций и чувств, дорисовывал как дотошный художник, наполняя свою картину яркими цветами. Пережёвывал всё это снова и снова, пока плёнка минувшего дня не затёрлась и не потускнела. Тогда, наевшись этими впечатлениями, опьянённый, заснул.

Жизнь молодого человека наполнилась новыми красками, новой высотой, на которую он вряд ли мог подняться сейчас. В этом была его трагедия – в умении испытывать слишком сильные, глубинные чувства, с которыми он ещё не умел справляться, а может быть и никогда не справится.

С этого дня Май вставал рано, раньше, чем полагалось, чтобы успеть в школу. Теперь его день начинался с музыки. В шесть тридцать утра, неумытый, растрёпанный, с радостными, предвкушающе распахнутыми глазами, он выползал из-под одеяла, ступая босой ногой на прохладный пол. Тихонько включал магнитофон, бухался обратно под одеяло, следом закрывал глаза и предавался сладким мечтам. Так он лежал ещё некоторое время, а после вставал и одевался на выход.

В школу молодой человек приходил также рано, часам к восьми, и садился на узкую, длинную скамейку у раздевалки. Теперь он не мыслил свой школьный день без новой порции вдохновения, которое находил во встрече со своей любовью. Вечно опаздывающая на первые уроки Юлия забегала в здание вся запыхавшаяся, с растерянным видом, никого не замечая вокруг.

В эти моменты молодой человек жадно провожал её взглядом, наслаждаясь всем её образом, словно музыкой. Он любил её суетливые движения, когда она на ходу расстёгивала плащик, отряхивала с зонта капли осеннего дождя или стягивала платок, скользивший мягкой тканью по шее и груди. Любил эмоции её лица. В этот момент оно было озабоченным, сосредоточенным. Учительница хмурила лоб и, недовольная собой, поджимала губки. Она всегда так торопилась, что её высоко подколотая причёска сползала, трепалась у шеи, и некоторые освободившиеся от заколок-невидимок завитки расправлялись на плечах.

От этой картины по телу школьника бежали мурашки и лёгкая, сладкая истома возбуждения. Ему казалось, что в общей суматохе утра, в шуме разбуженного школьного улья, который пытался скомкать эти утренние минуты наслаждения, он даже слышит шуршание её одежды, стук невысоких каблучков, щёлканье зонта. Всё это длилось пару минут, не больше. И далее он проживал время на волне музыки, рождавшейся в его душе от всего того, что было собрано в эти мгновения.

Бывало, что утро проходило в душевной пустоте. Юлия не появлялась в школе, и расстроенный ученик неохотно поднимался в класс. Но он не терял надежды увидеть её позже. На переменке, в учительской, в столовой, в длинных коридорах. Он не мог прожить без неё уже и дня. И если не видел, то вечер и ночь были непомерно тоскливы и бесконечны. Поначалу в такие пустые дни он впадал в уныние, не находя себе места. Бродил по квартире, брал книги и не мог прочесть ни страницы, садился делать уроки, но голова не желала запоминать материал, брал гитару и лишь ненадолго отвлекался. И потом снова пустота, время, тянувшееся вечно.

Но вскоре выход был найден: Май стал ходить гулять. Он шатался по улицам, растворяясь в воспоминаниях о тех минутах, когда видел свою возлюбленную. Те краски давно потускнели, но он усилием воли воскрешал их, даря им новый свет. Куда бы он ни шёл, за чем бы ни наблюдал, в каждом предмете, в каждой виденной картине звучало её имя. Весь город был наполнен его любовью, сакральным смыслом, её сладкозвучным именем. И всё вокруг становилось прекрасным, всё дарило надежду. Но на что? Он даже не задумывался.

Однажды, так гуляя, он зашёл в один из просторных дворов среди высотных домов, выстроенных вдоль набережной, где была небольшая площадка за сетчатым ограждением. Зимой на ней заливали лёд, и ребята играли в хоккей, летом – в футбол. Молодой человек шёл мимо «коробки», когда его внимание привлекли суета, крики и смех. На поле гоняли мяч. Он задержался взглянуть на игру. Тут кто-то из игроков сильным ударом выбил мяч за пределы ограды. Мяч пролетел несколько метров и, ударившись о землю, вприпрыжку покатился, шурша опавшей листвой.

– Слышь! Подай, пожалуйста! – раздался голос светловолосого паренька за сеткой.

Май поднёс мяч.

– О, спасибо! – поблагодарил футболист и, взяв его, пошёл обратно к своей компании.

Подойдя, о чём-то зашептался с ребятами. Потом крикнул:

– Не хочешь с нами сыграть? У нас одного игрока не хватает!

– Не знаю… Ну можно, – неуверенно ответил Май.

Когда-то давно он играл в футбол на уроках физкультуры ещё в младших классах. Играл без особой охоты, потому что не любил спорт. Ни одно спортивное соревнование не разжигало в нём юношескую дерзость и дух соперничества. Но сегодняшняя игра с ребятами его увлекла. Молодой человек почувствовал, как его голова тут же опустела от навязчивых мыслей, посветлела, он с удовольствием бегал и смеялся с остальными. Ребята гоняли мяч несколько часов, пока совсем не стемнело. Уставшие, но довольные, они стали расходиться по домам.

Светловолосый паренёк по имени Саша жил в соседнем дворе. Какое-то время им было по пути, и они шли вместе – Май и его новый приятель. Они были ровесниками, обоим было по пятнадцать, но Саша выглядел помладше. Он был худее, с очень простым, открытым и понятным лицом, на котором выделялся широкий рот с немножко приплюснутыми губами. Над светло-серыми глазами расходились широкие брови в цвет шевелюры. Довершал облик невысокий лоб и густые, коротко стриженные волосы.

– Ты, это… приходи к нам играть? – предложил Саша, остановившись на перекрёстке, где настало время им разойтись.

– Да, можно, чё, – ответил Май, глядя на приятеля уставшими, но счастливыми глазами.

– В субботу. Мы обычно к четырём собираемся. Ха, мы почти соседи?! Я вон в том доме живу, – показал Саша в сторону двенадцатиэтажного здания с эркерными окнами.

– Ну почти, – ухмыльнулся Май. Он жил за проспектом, тянувшимся параллельно набережной.

– А ты в какой школе учишься? – спросил Саша, просовывая руки в длинные карманы спортивных штанов.

– В сорок пятой.

– Я почему-то так и подумал. А Тайку не знаешь?

– Нет, а что?

– Да просто. Я в семьдесят первой. Здесь рядом с «коробкой». Тая – это моя девушка. Она в твоей школе учится, странно, что ты её не знаешь. Ты в каком классе?

– В девятом, – ответил озадаченный Май.

– Не в «Б», конечно же?

– Не, – улыбнулся молодой человек – В «А».

– А, Тайка – в «Б». Ну покеда! – И он протянул руку.

Ребята попрощались, и вдохновлённый этим днём Май побрёл домой.

В субботу он снова пошёл играть в футбол. И ходил ещё не раз, увлечённый новыми друзьями.

– Ты не заболел? – спросила как-то сестра, увидев вернувшегося домой брата с грязными коленками, раскрасневшегося от долгого бега, с всклокоченными волосами.

– Нет, – серьёзно ответил Май, развязывая шнурки на кроссовках.

– Ты странный какой-то. Чумазый весь, непривычно видеть тебя таким.

– Я в футбол играл.

– Ты – что? – Света громко засмеялась, Май почувствовал в этом смехе издёвку. – Мам, ты слышала? Он в футбол играет! – крикнула сестра в дальнею комнату, где была мать.

– Заболел, – проскрипела женщина.

– Не говори, – усмехнулась Света, уткнув руки в бока, и сияющими, смеющимися глазами уставилась на брата.

– Чего ты на меня так вылупилась? – тихим голосом огрызнулся обиженный подросток.

– Да просто, на тебя это не похоже. Обычно в комнате сидишь, не расстаёшься со своей дурой, – сказала она про гитару.

Май ничего не ответил – прошёл мимо сестры, которая проводила его таким же насмешливым взглядом.

Теперь мысли молодого человека порхали от любви, вдохновлявшей и возвышавшей его до самых высоких шпилей башен, – любви к друзьям, общение с которыми выстилалось в его сердце тихой, светлой радостью дружбы. Он сравнивал себя с остальными ребятами и проигрывал в этом сравнении. И это его не обижало. Наоборот, приукрашая их качества, Май получал удовольствие от такого мысленного альтруизма. Саша для него был не просто открытым и весёлым. Он был самым душевным и верным другом из всей компании, и у него была девушка! Женя в глазах молодого человека был смелым, дерзким на выдумки, а ещё он, бесспорно, забивал самые лучи голы. Лёша всегда смешил их спортивную компанию. Без его шуток не представлялось полного веселья. И у него тоже была девушка. Ваня – самый старший парень, фанат футбола, играл серьёзно и обижался, когда игра шла в шутливой форме, с ребячьей вознёй вместо дела. Эльдар, пожалуй, самый неприятный тип: с острым языком, часто подтрунивавший над всеми. Это был единственный парень, которому Май не приписывал идеализированных черт.

– Ты, конечно, дерьмово играешь в футбол, – с безобидной усмешкой сказал как-то Эльдар новому товарищу.

– Мне уйти? – серьёзно спросил Май.

– Да ты достал! – засмеялся Лёша, стоявший рядом. – Шуток не понимаешь? – Он петлёй накинул руку на шею друга и стал прижимать его к земле.

Занялась ребячья разборка. Оба смеялись, валяя друг друга в пыли.

– Харэ уже! – крикнул Ваня.

Май и правда плохо играл в футбол, и когда к ним присоединялись ребята постарше (в некоторые дни приходили Ванины друзья), он предпочитал наблюдать за игрой со стороны, сидя на корточках в углу «коробки», рядом с разбросанными вещами: куртками, школьными рюкзаками. Сильнее всего он сдружился с Сашей. Точнее, этот светленький, весёлый паренёк необъяснимо тянулся к нему сам. Они были полной противоположностью друг друга. Открытый, лёгкий на общение Саша и закрытый, погружённый в себя Май. И неизвестно как бы их отношения складывались дальше, если бы Саша не был главным двигателем этой дружбы.