Установки по умолчанию

– Доброе утро, Палладина! Ну что, как обычно? – разбудил Иру Женечка сначала пением мобильника, а затем собственным голосом.

Ира уже собиралась спросить: «Что, как обычно?», – но тут в сознании пронеслось воспоминание «сна».

– - -

Обычно по выходным Ира, Женечка, Зив и Лоренц, независимо от погоды, бродили по окрестностям. Нередко им составляли компанию Влад, Алина и Дана, но чаще только Дана, к которой Женечка, что называется, в няньки записался. Благодаря ему, Алине не пришлось переводиться на заочку, и занятия в институте она почти не пропускала.

Само собой, Женечкино рвение до конца понимала только Ира.

Наташа, периодически натыкаясь в соседней квартире на Женечку с Даной на руках, как-то высказала сомнение в отцовстве Влада. Сие замечание, сделанное в форме язвительной шутки, лишь шуткой и было воспринято. Внешнее сходство юной леди с родителем с каждым днём становилось всё более явным.

Влад воспринимал повышенный интерес Евгения Вениаминовича к своей дочери, как само собой разумеющееся, даже не пытаясь задаваться вопросом: «с чего бы это?».

Бабушки и дедушки, которым честь понянчить внучку почти не выпадала, единодушно втолковывали Женечке, что ему давно пора жениться и обзавестись собственным чадом. Женечка отшучивался, явно наслаждаясь.

Алина же откровенно радовалась. Совмещение материнства с учёбой давалось ей нелегко. Без Женечкиной помощи она вряд ли бы справилась. Алина понимала, что не отдавай Евгений Вениаминович столько времени и сил её дочери, и в рвении бабушек с дедушками было бы куда меньше энтузиазма.

Собственно, весь энтузиазм как раз-таки и произрастал из отсутствия необходимости участвовать в процессе заботы о грудном ребёнке.

Алиночкина мама квохтала больше и громче всех, но Ира не помнила, чтобы хоть раз видела Дану у неё на руках.

Алиночкин папа строил из себя жутко занятого крутого бизнесмена, изо всех сил рвущегося к внучке, но крайне редко имеющего возможность воплотить своё рвение в жизнь. Вообще-то, на уровне сочинского ларёчного бизнеса он неплохо держался на плаву, но делом был занят не настолько, насколько сие демонстрировал.

Валентиныч и Галина Андреевна исполняли бы роли дедушки и бабушки с куда бо́льшим успехом, а главное, желанием, если бы ими всецело не владели нежные чувства друг к другу, чувства с солидной выдержкой и совершенно нерастраченные.

Так что на самом деле, Женечкино активное участие в заботах об их внучке бабушек и дедушек очень даже устраивало. В первую очередь, конечно, отпавшей необходимостью самим заниматься этим хлопотливым процессом, но не последнее место занимала и представившаяся возможность безопасно выказывать свою невостребованную готовность.

То, что Женечка лихо умеет управляться с грудными детьми, Ира заметила ещё в прошлом году на примере Тенгиза – сына Нодара и Риты. Но теперь она поняла, что Женечка – это Арина Родионовна высшей категории.

Правда, Ариной Родионовной высшей категории Женечку впервые нарекла Алина за то, что он – неважно спала Дана или бодрствовала – непрерывно рассказывал ей сказки.

Для себя Ира снабдила слово «сказки» кавычками. Притчи, звучавшие из Женечкиных уст, ничем не отличались по стилю от архаичного фольклора. Говорил их он на манер древних сказителей. Разумеется, Ира понятия не имела, как «говорили сказки» древние сказители, но отчего-то была твёрдо уверена, что именно так, как делал это Женечка.

– Евгений Вениаминович, она ведь ещё ничего не понимает, – сказала Алина как-то Женечке.

– Это имеет значение? – спросил он с загадочной улыбкой и, словно в ожидании ответа, поднял глаза на Алину. – Ей нравится, – добавил Женечка, после нескольких мгновений, потраченных на созерцание смутившейся Алины. – Разве ты сама всегда понимаешь то, что тебе нравится? Разве ты отказываешься от того, что тебе нравится, лишь из-за непонимания?

Алина попыталась что-то возразить, но Женечка уже снова таинственным полунапевом выводил:

– Слово твёрдо, думы строги, как по горонькам высоким, через реченьки-скоротеченьки скачут зубрицы сребророги.

Вроде как всецело занятая новой зелёно-жёлтой погремушкой Дана недовольно захныкала во время попыток Алины выяснить, зачем ребёнку, ещё не понимающему человеческой речи, что-то рассказывать. Едва Женечка продолжил, Дана вновь принялась за всестороннее изучение погремушки.

Может, Алина и сочла это совпадением, но больше к Женечке с подобными расспросами она не приставала.

Чего нельзя было сказать об Ире.

Более всего её интересовал истинный смысл туманных присказок, но Женечка, сославшись на «не в меру разыгравшееся у Палладиной праздное любопытство», отказался объяснять. Зато принялся рассказывать о другом:

– Ира, ты когда-нибудь пробовала общаться с растениями? – Женечка взглядом подтвердил, что вопрос риторический. – Растения воспринимают звуковые волны, которыми является человеческая речь, но воспринимают их иначе, нежели животные и, само собой, люди в том числе.

Растения, как и подавляющее большинство животных, да и людей, говорящих на другом языке, не идентифицируют информационно-смысловую сторону речи. Сама по себе речь для них несёт не больше информации, чем для человека, к примеру, тактильное ощущение изменений вибрации воздуха от шелеста листьев.

Человеческая речь для растений ничто, но они понимают человека. И, поверь, гораздо лучше, чем человек их. Если вообще допустимо считать возможным, что человек их хоть как-то понимает.

Растения понимают человека, когда он говорит с ними. Но понимают не речь. Разговор в общении человека и растения необходим человеку, а не растению. С помощью разговора человек входит в нужное настроение. То есть, создаёт определённые параметры излучений, о которых сам не подозревает. Именно эти излучения являются информационными носителями для растений.

Излучения, являющиеся для растений информационными носителями, исходят от человека постоянно. Правда, они, из-за отсутствия со стороны человека к ним внимания, очень слабы и усиливаются в обычных условиях лишь во время переживания сильных эмоций. На слабые сигналы растения реагируют так же, как человек на неразборчивый шёпот. Однако некоторые непреднамеренные импульсы они улавливают и принимают меры.

Люди и не догадываются, как часто растения вмешиваются в их жизнь и насколько сильно влияют.

Но всё это так, к слову. Я, вообще-то, о том, что не только речь способна выполнять коммуникативные функции. Просто о других возможностях люди, овладев речью, напрочь забыли и вспоминать, похоже, не собираются.

Исключение составляют дети в первые месяцы жизни.

Сенсорные особенности младенца по своим свойствам, безусловно, кардинально отличаются от сенсорных особенностей растений, но в своей сути, гораздо больше похожи на них, нежели на сенсорные особенности взрослого человека.

Дана не понимает ни слова из того, что я ей рассказываю, но не понимает лишь так, как понимаешь, к примеру, ты.

– Если на то пошло, то я, хоть и знаю значение каждого слова из твоих сказок, общий смысл уловить не всегда в состоянии.

– Это потому, что смысл сказок невероятно многослоен и заключён не только и не столько – в разы не столько – в привычном смысловом значении слов. Он складывается из целого комплекса излучений различных спектров.

Сказки учат Добру. Но добру не в смысле этической и морально-нравственной категории. Сказки учат Добру в смысле Истине. Невыразимой Истине.

Даже если рассказывающий или читающий ребёнку сказку ни сном, ни духом о столь многогранном и глубоком значении, оно не теряется и достигает цели. Да, воздействие, в данном случае, бывает слабее. Но лишь бывает, и лишь в тех случаях, когда рассказывающий или читающий сам не проникается или недостаточно проникается тем, что он рассказывает или читает. А такое происходит крайне редко. В полном объеме лишь, если сам взрослый – непробиваемое быдло. Но подобные индивиды редко читают детям сказки.

Как ты, надеюсь, понимаешь, я говорю не обо всех сказках, а лишь о тех, которые входят в состав эпоса, мифологии, фольклора. И даже не обо всех из них, а лишь о тех, которые принадлежат к определённому пласту. Его принято считать самым древним, но нередко сказки из этого пласта рождаются и сегодня.

– В виде импровизаций, – вставила Ира. – Я рассказывала подобные своему Лёше.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Даже собирался намекнуть тебе, но ты сама догадалась.

Женечка улыбнулся то ли Ире, то ли Дане, помог последней вновь завладеть выпавшей изо рта пустышкой и продолжил:

– Первые месяцы жизни человеком – самое загадочное и таинственное время. Подавляющее большинство людей – практически все – имеют информацию о нём только по рассказам родителей. А это – лишь внешние данные ничего не говорящие о субъективных переживаниях.

Этот период даже от АЗ скрыт почти непроницаемой пеленой. О внутриутробном периоде АЗ информирован гораздо лучше, чем о первых месяцах жизни.

– Почему?

– В период внутриутробного развития человеческого тела, АЗ наблюдает за формированием, а в некоторых случаях и участвует в этом процессе.

Вообще-то, наблюдение тоже является участием в процессе, но пассивным.

Сразу после рождения начинается формирование «Я». И вот это – нечто поистине загадочное и таинственное.

– Знаешь, на что это похоже?

– На что? – спросил Женечка, всем своим видом подчёркивая крайнюю степень удивления.

– Я не уверена, что это так, – Ира растерялась от Женечкиной высокоэмоциональной реакции и замялась, – но мне кажется, что, наверное, всё же некоторое сходство есть.

– Говори, говори! – подбодрил её Женечка.

– Это непросто. Это – целая история.

– Так рассказывай!

– Это было, когда я ещё училась в Академии. Гене для какого-то номера понадобилась марионетка. Он мне подробно описал, как она должна выглядеть и что должна «уметь» делать.

Художественная сторона не вызывала у меня вопросов. Но вот техническая…

Чисто теоретически, я знала принцип механики марионеток. Со стороны кажется, будто сложного ничего нет. Подумаешь, кукла на нитках подвешенная. Но сделать так, чтобы её движения выглядели естественно, не очень-то просто.

Я стала отказываться и посоветовала Гене обратиться на кафедру театральных художников. Он не захотел, и мне пришлось взяться за работу.

Думаю, что процесс изготовления куклы чем-то похож на внутриутробное формирование тела, но это не самое интересное.

Чтобы добиться от движений куклы всех тех тонкостей, которые требовались Гене для его номера, в процессе изготовления я пробовала с ней работать. И вот настал момент полной боевой готовности, а следовательно, и первых полноценных испытаний перед передачей в Генино пользование.

Я и десятой доли того, что потом выделывал с ней Гена, воспроизвести не могла, но это неважно.

Управление куклой полностью захватило меня, и в какой-то момент я ощутила, что чувствую себя ею. У меня словно нервные окончания в неё проросли, словно нет нитей, словно я – эта кукла, и я сама двигаюсь.

В момент, когда я это осознала, наваждение прошло, и я снова оказалась сама собой с марионеткой в руках.

Я помню, как я взяла куклу в руки и начала ею управлять. Потом, помню, как чувствовала себя этой куклой, но сам переход, сознание никак не констатировало, а процесс «прорастания нервных окончаний» происходил постепенно. В этом я не сомневаюсь.

Не уверена, но мне кажется, что момент перехода ощущений в куклу чем-то похож на процесс формирования «Я». Хотя бы тем, что именно он никак ничем не фиксируется.

– Очень может быть. Не будет ошибкой сказать, что никто – ни как «АЗ», ни как «Я» – не помнит первых месяцев своей жизни человеком.

И всё же я знаю исключения. И даже сразу два.

Это – вышеупомянутый тобой Логинов Геннадий Васильевич и, – Женечка многозначительно выдержал паузу, – Стас. Попытай их при случае. Вдруг что расскажут.

Все обычные разговоры Иры с Женечкой, так или иначе, касались темы первых месяцев жизни человека, периодически слегка разбавляясь новой партией статей для будущего альманаха, которые поступали к Женечке от Гены, а от Женечки Ире.

Она даже не проглядывала их. Бумажные варианты складывала в стопочку на столе кабинета, а электронные – в папочку на рабочем столе компьютера. Гена ведь сам сказал, что это не срочно, а Женечка, передавая порции распечаток и новые файлы на флешке, подтверждал его заверения.

– - -

Воспоминание «сна» пронеслось в доли секунды. Женечка после своего «Доброе утро, Палладина! Ну что, как обычно?», по ощущениям Иры, не почувствовал паузы. Для него ответ прозвучал в режиме обычного разговора:

– Нет, Жень, хочу сегодня положить начало работе над вашим с Геной альманахом.

– Ира, он и твой тоже, – заметил Женечка.

– Пока нет. Но, возможно, уже сегодня вечером будет.

– Ир, что-то случилось?

– А что?

– У тебя тембр голоса изменился.

– На какой фразе, если не секрет?

– Да прямо на первой.

– А в какую сторону, если не секрет?

– Рад сообщить, что в обнадёживающую. Так, что случилось?

– Я проснулась.

– В смысле?

– Ты разве не заметил, я почти полгода чувствовала, будто мне всё только снится. Если честно, то не уверена, что все воспоминания, оставшиеся от этого полугодия, смогу безошибочно разложить по полочкам: что было в истинном сне, а что в реальности, прикидывающейся сном.

– Что ж, тогда ещё более торжественно поздравляю: С добрым утром, Палладина!

В трубке послышался недовольный голосок Даны.

– О-о! – с улыбкой воскликнула Ира. – Ты уже не один?!

– А то ж!

– Тогда, хороших сказок, Арина Родионовна!

– А тебе – плодотворного знакомства с творениями светлых умов нашего времени.

– - -

Во время утреннего похода к водопаду и за завтраком Лоренц вёл себя ещё нервознее, чем вчерашним вечером. Притом настолько, что даже Зив перестал притворно веселиться. Он то и дело огрызался на язвительные реплики не в тему и даже пару раз лязгнул зубами в непосредственной близости от кошачьего хвоста, когда его обладатель производил обычно ему несвойственные телодвижения.

В конечном итоге, Лоренц свалил на пол чашку, расплескав её содержимое.

– Слушай, кошак, а по осторожней никак нельзя? – хихикая, «наехала» на Лоренца Ира, вытирая с лица капли кофе.

– Во блин! – Лоренц выгнул спину, вздыбил шерсть и поднял хвост трубой. – А наша девочка начинает хамить! Зив, по-моему, это издержки отголосков пубертатного периода. А ты как считаешь?

– Я считаю, что котам с нестабильной нервной системой следует обращаться к ветеринару, – проурчал Зив, не скрывая, что завладевший Лоренцем психоз напрягает его не меньше, чем Иру.

– Вот собака! – раздражённо мяукнул Лоренц.

Зив, слегка подергивая верхней губой, глухо зарычал.

– Между прочим, это – чистая правда, – язвительно-сладковатым тоном поспешил добавить Лоренц. – А на правду, ведь, не обижаются, правда? – выплеснул он ещё одну порцию яда и со всей дури вцепился когтями в спинку кресла.

Терпение Зива лопнуло, и он с оглушительным лаем, в котором Ира, к своему удивлению, не услышала ни единого слова, бросился на кота. Сквозь рык клацнули челюсти и видимо-таки зацепили спину Лоренца, судя по тому, что он взвизгнул и скрылся в цоколе.

– Вы чего это?! – в неприятном изумлении воскликнула Ира.

– Не обращай внимания, – проурчал Зив и с грустным вздохом улёгся на ковер.

Ира принесла щетку с пятновыводителем и, стараясь успокоиться после неприятной сцены, принялась ликвидировать кофейные брызги с ковра, кресла и дивана.

Когда она закончила, в гостиную вернулся Лоренц.

– Прошу прощенья, – неловко промурлыкал он и ткнулся головой в плечо Зива.

Зив, тяжело вздохнув, повернулся к нему и лизнул.

– Что тут у вас происходит? – спросила Ира.

– Не обращай внимания, – промурлыкал Лоренц.

– Как знаете, – Ира обвела их ничего не понимающим взглядом и отправилась знакомиться со статьями для будущего альманаха.

– - -

За окном сгущались прохладные предлетние сумерки. Ира попыталась определить, чего ей хочется больше: продолжить чтение или спуститься поужинать; и тут запел мобильник.

– Здравствуй, Ирчик! – приветствовал её Гена. – Извини, видел, что ты звонишь, но не мог ответить. Только сейчас освободился.

– Ничего страшного. Привет!

– Что новенького?

– Не поверишь! Сегодня весь день знакомилась с содержанием будущего альманаха.

– Супер! И как тебе?

– На мой взгляд, он обещает быть больше популярным, нежели научным.

– Ты ожидала другого?

– Судя по регалиям авторов, да.

– В таком случае, Женичу полагается премия. Видишь ли, погружаясь в какую-либо область, человек становится настолько зависим от принятой в этой области терминологии, что порой, даже искренне желая изъясняться понятно для большинства рода людского, ничего не может с собой поделать. Так что Женич занимается переводами не только с одного языка на другие, но и в пределах одного языка с научного на общечеловеческий.

– Он великолепно потрудился. По моим ощущениям получается любопытная околовсяческая вещица с лёгким налётом научности.

– Ирчик, ты поставила наивысшую оценку!

– Кстати, Ген, я, конечно, догадываюсь, но всё же хочу уточнить. А кто главный редактор?

– Я, – как само собой разумеющееся ответил Гена.

– Ты???!!! – Ответ Гены Иру ошеломил.

Гена расхохотался.

– А ты, небось, думала, что Гаров? – сквозь смех спросил он.

– Я не думала. Я в этом не сомневалась.

– Ир, Женич действительно тащит на себе бо́льшую часть работы, но последнее слово я оставляю за собой. Дело не в том, что я ему не доверяю, или жажду главноредакторских лавров. Видишь ли, у меня есть своя, СУГУБО ЛИЧНАЯ заинтересованность в этом издании. Так что я и только я буду определять его форму и содержание, а в графе «главный редактор» будет стоять моё имя, в подтверждение того, что вся ответственность целиком и полностью лежит на мне.

– Ген, – произнесла Ира дрожащим голосом.

– Что тебя смутило?

– Что ты имел в виду, говоря «СУГУБО ЛИЧНАЯ»? – Ира говорила очень медленно.

Гена таинственно усмехнулся.

– Ты поняла меня верно, – проговорил он столь же медленно, как и Ира, только, в отличие от неё, в его голосе звучал не трепет, а уверенность. И в себе, и в том, что его намёк понят.

– Генка, ты начинаешь пугать меня не хуже Радного! – энергично воскликнула Ира, пытаясь унять колотящееся в глотке сердце.

Гена рассмеялся и долго не мог остановиться.

– Ирка! – наконец совладал он с приступом смеха. – Поверь, только одно существо во всей Вселенной и за её пределами способно тебя напугать. Ты сама. Так что сядь и разберись, на кой ты себя пугаешь Стасом, словами «сугубо личное» и ещё не знаю там чем.

– Насколько я знаю, страх – это проявление инстинкта самосохранения.