Слава прогулялся до противоположного края деревни, где располагался и храм. Никаких позолоченных куполов, богато украшенных витражей – простая церквушка, разве что не деревянная. Он не стал близко подходить, не решил пока, хочет ли побывать там внутри, а развернулся и пошел обратно до дядиного дома. Однако у дома культуры заметил вдруг несколько селян, окруживших никого иного как отца Бориса. Перед священником был стол с кастрюлей, из которой тот черпал суп – он раздавал страждущим еду. Пеструнов хмыкнул, собираясь пройти мимо. По его мнению, это была странная затея с учетом того, что всякий любит бесплатно поесть, а уж в поселке таких навалом. Так и разбаловать деревенских лодырей недолго. Но Славе не удалось уйти, его окликнули:

– Славка!

Рыбакин собственной персоной – тот, кого Славе меньше всего хотелось бы видеть. Один из тех знакомых, которых лучше не знать. Но Рыбакин был одноклассником Пеструнова, и они даже дружили прежде, потому разговор был неизбежен. Приехав сюда, Славка надеялся, что большая часть его бывших товарищей разъехалась, как и поступали выпускники здешней школы, но с «Рыбой» это едва ли было возможно.

– Ты чего здесь? – спросил Слава, неохотно останавливаясь возле бывшего друга, который не знал, что стал «бывшим». Небритый, дурно пахнущий, в каких-то лохмотьях Рыба лишь отдаленно напоминал себя самого, потому задерживаться рядом с ним еще хоть на минуту Пеструнов решительно не желал.

– Да вот, коли бесплатно кормят, че не поесть? – хихикнул Рыба. У него в руках была пустая, но грязная тарелка. То ли он уже получил свою порцию и стоял за второй, то ли принципиально не пользовался водой, чтобы очистить посуду.

– Действительно, – не нашел, что возразить Славка.

– Струнный, ты как у нас, надолго? – заметно оживился Рыбакин. Он почесал нос грязным пальцем, и Слава разглядел на костяшках татуированную надпись «Рыба».

– Нет, – мотнул головой Пеструнов, делая шаг назад от не меньших забулдыг, чем Рыба, что толпились в очереди. – Имя свое подписал, чтоб не забыть?

– Ну да, а то знаешь, как оно бывает…

Слава знал, да вспоминать не хотел. Рыбакин – это была крайняя степень того, каким мог стать и Пеструнов, но он пока, к счастью, умел вовремя остановиться и избежал подобной участи. От алкоголя, правда, было уйти не так-то просто, но Слава старался.

Очередь Рыбакина подошла, он утратил интерес к общению и жадно взялся уплетать полученный суп прямо руками, прихлебывая бульоном. Пеструнова передернуло.

– Присоединяйтесь, – приглашающим жестом предложил отец Борис, завидев его.

– О нет, я не стану отбирать еду у по-настоящему нуждающихся, – он хотел употребить другое слово, глядя на собравшихся, но не стал материться при священнике. – Вы сами готовите?

– Нет, – усмехнулся священник. – Матушка Ольга постаралась для этих добрых людей, – Пеструнов отвернулся, намереваясь уйти. – Слава, вы мне не поможете?

Обращение отца Бориса к нему удивило Славку, и он обернулся с вопросом в глазах.

– Я? – озвучил он свое недоумение. Пеструнов полагал, что отпугнул батюшку своим видом, однако тот совсем не выглядел устрашившимся, хотя Слава и не переодевался.

– Мне еще нужно зайти с этим поздним обедом к больным. Вдвоем было бы сподручнее, если вы не заняты.

– Нет, не занят… – растерялся Слава. – Ладно.

– Дорогие братья и сестры, оставим же немного еды и для других ваших собратьев, – обратился к очереди, что никак не кончалась, отец Борис, закрывая кастрюлю крышкой.

– Батюшка, а как же мы? – спросил кто-то из толпы.

– Ты приходишь всего раз в две недели, а больницу каждый день! Где твоя хваленая божья справедливость? – выкрикнул второй.

Отец Борис стоял, бледнея, плотнее прижимал крышку, которую уже норовил отобрать стоящий ближе всех наглый пузатый мужик в майке и драных штанах. За ним едва держалась на ногах женщина, которая негромко подначивала его не только забрать крышку, но и кастрюлю. Славка обалдел от такого неуважения народа к своему же священнику и прекрасно представлял себе, какой бардак развернется дальше. Они, конечно, вряд ли прихожане, но отца Бориса-то знать должны и относиться как к «своему», а не «чужому».

– Братья и сестры, должны мы быть человечными и уметь делиться, – он мягко отстранил загребущие руки мужика. – Вашему фельдшерскому пункту, где содержатся больные, не хватает средств.

– А мы что, хуже них? – заорали люди. – Долой этих немощных, сильный побеждает слабого!

– Это ведь ваши соседи…

Славка смотрел, как у мужчин чешутся кулаки, а у женщин в глазах пробуждается жажда крови. Рыбакин хищно поглядывал на него, собираясь увлечь за собой. Но Пеструнов и не думал помогать в создании хаоса, у него, в отличие от этих людей, были принципы и четкие понятия о том, что недопустимо.

– Эй, вы, вечно голодные, а ну расходитесь! – громко заявил Слава.

– А ты что за черт такой выискался? – ополчились на него.

– Это кореш мой! – крикнул Рыбакин. – Струнный, давай лучше с нами, отстоим свои права!

– Ты свои права уже отъел! – пылко бросил ему Слава. – Как и вы! – остальным. – Человек для вас постарался, доброе дело сделал, а вы в него плюете! Ну-ка, взяли и разошлись по-хорошему!

Он видел их горящие ненавистью глаза, но и не думал отступать.

– Поколотим этого слюнтяя и возьмем свое! – предложил пузатый мужик.

Ему хором ответили «да!». Славка принялся закатывать рукава куртки, тогда как отец Борис вышел и загородил его собой.

– Не нужно насилия, – сказал он. – Забирайте, что хотели, а мы уйдем.

– Батюшка, – воспротивился Пеструнов, выходя из-за его спины, – я хочу защитить ваше достоинство.

– Нет, Слава, мне такая защита не нужна.

Рыбакин погрозил Славке кулаком. Пеструнов почти показал тому средний палец, но отец Борис вовремя опустил его руку.

– Ради Христа, уйдем, – шепнул он.

Глаза, полные мольбы, заставили Славу передумать воевать и послушаться здравого смысла – священника. Более двух десятков жителей уже занялись опустошением кастрюли, позволив отцу Борису и первому их на селе врагу уйти.

Они отошли на достаточное расстояние, чтобы не ощущать злобных взглядов на своих спинах и не слышать чавканья. Славка злился, но не на них, а на отца Бориса, что позволил им так с собой обращаться, а ему не дал защитить себя. Обидно было за это. Тем не менее, наблюдая за возвращающимся к батюшке умиротворением и за легкой улыбкой на устах, он и сам угомонился. Пеструнов даже не осознал, что они движутся к церкви, и он почему-то все еще не оставил священника одного.

– А как же больные? – спросил Слава.

– Слава Господу, что их всего пятеро сейчас, – ответил батюшка. – Матушка Ольга успеет сварить для них кашу вместо супа.

– Я не помню, чтобы в нашей больничке кто-то, кроме родственников, носил еды. Там кормили и вовсе всего дважды, да так отвратно, что легче было доползти до дома самому. У меня так было, когда я сломал ногу. Плевал на все режимы и боль, плелся домой за нормальной жратвой, а потом обратно за уколами.

– Поэтому мы и предложили помощь, медики не против, – с улыбкой ответил отец Борис. Они остановились у низеньких ворот церкви. – Продуктов и средств на них, правда, не всегда хватает. Но ничего, прихожане более понимающие, чем эти на площади… Помогают содержать и церковь, и своих односельчан, временно недееспособных. Районная администрация тоже выделяет нам средства.

– А местная?

– Местный глава – неверующий, так что ждать помощи не приходится, а просить – ни к чему.

– Я понимаю больных кормить, а этих-то обормотов зачем? Это же первые бездельники, которые только и ждут бесплатной подачки. Они неблагодарные.

– Ваш крестный тоже часто об этом говорит, – усмехнулся батюшка. – Однако Христос учил не отворачиваться от слабых духом, а помогать им. Я совсем недавно начал раздавать еду на улице. Поначалу приходило меньше людей, и проблем не возникало. Но очереди стали длиннее. Придется что-то придумать, как это разрешить. Вы вмешались вовремя и вели себя смело, но такие методы не подойдут.

– Против быдла именно такие и подойдут, – возразил Слава, выражаясь напрямую, в лоб, – Вы их развращаете. Они и без того ничего не делают, а станут еще хуже.

– Я так не думаю, – ответил отец Борис, но прозвучало не очень уверенно.

– А надо бы, – добавил Слава. Он успел окончательно остыть, и робость перед человеком в рясе начала к нему возвращаться. Особенно после того, как Пеструнов практически отчитал его. Он не считал себя верующим, хотя и знал Библию, тянулся к ней, потому и испытывал почтение к священникам. Однако определенного мнения насчет религии у него пока не сложилось. Как и отношения к деятелям церкви. У него был негативный опыт общения с попами, чего он ждал и от отца Бориса. Но общаясь все дальше и дальше, Слава убедился, что этот священник другой. И с ним в самом деле хотелось говорить, хотя их точки зрения разнились. Возникало совсем новое чувство к батюшке и религии, которого Пеструнов пока не осознал, потому немного боялся и робел. Весьма личный вопрос также вертелся у Славы на языке.

– Вы с Рыбакиным приятельствуете? – спросил отец Борис внезапно.

– Да с таким другом и врагов не надо. Были когда-то хорошо знакомы, – честно сказал Слава.

– Он – в моем приходе.

– Серьезно? А за еду готов был первым бросить в вас камень.

– Я знаю, что он не самый искренний прихожанин… Другие верующие его обходят стороной. У меня были сомнения насчет веры каждого из них. Но на самом деле даже Рыбакин верит, просто не может побороть свои искушения, – поделился отец Борис, поражая своей откровенностью. – Поэтому я в большей степени верю в людей, в их доброе начало. Столкнувшись с теми, кого не встречал на службах, я стал больше ценить своих прихожан, – добавил батюшка. – И по-другому взглянул на мирян в целом. Вот, для чего я выхожу кормить обездоленных на улицу – они все заслуживают шанса на любовь и внимание. Только таким образом мой диалог с ними, не посещающими мою церковь, возможен. Даже если они меня пока не слышат.

– Батюшка, ради куска хлеба они растерзают вас, как волки, – проговорил Слава. Речь священника воистину вдохновляла, но Пеструнов не мог согласиться с ним. Он знал эту реальность с изнанки. – Придумайте другой способ общения. Я серьезно, долго вы не проживете.

– Я не хочу отворачиваться от них, когда только-только повернулся… – озадачился отец Борис. – Но нужно хорошо подумать, правда. Зайдете в церковь?

– В другой раз, – Слава почувствовал, как першит в горле. Он и не знал, чем объяснить, почему не может переступить за порог, но это действительно казалось трудной задачей.

– Мне нужно продолжить с больными. Вы все еще готовы помочь?

– Вам же еще готовить? Давайте я приду позже.

– Да, думаю, уйдет около часа. Будет хорошо, если вы придете, Слава. С вами интересно вести беседу.

– Взаимно, – не стал кривить душой Пеструнов. – До встречи.

Он спешил полакомиться своим особым печеньем и чем-нибудь посущественнее. Недавний запах супа разбудил его аппетит.