Облегченно выдыхаю и беру мазь. Пока Бакиров отворачивается, быстренько обрабатываю синяк на груди и заново обматываюсь покрывалом, тут же согреваясь. А еще меня как-то в сон клонит и плакать хочется, и еще уткнуться в плечо Михаилу, но я этого не делаю. Я все еще не понимаю, если честно, почему он привез меня сюда.

– Михаил Александрович, что со мной будет теперь?

– Здесь пока побудешь, дальше решим.

– Почему вы помогаете мне? Я не понимаю, вы же прогнали меня.

Бакиров поднимается, окидывая меня строгим взглядом.

– Потом поговорим. Ложись, Ангел.

– Мне не хочется спать. Куда вы?! Не уходите, пожалуйста!

Почему-то за руку Бакирова хватаю, но тут же отпускаю, прихожу в себя. Нельзя же. Нельзя к нему вот так прикасаться. Поломойка-врунья этого не заслужила, и ему наверняка неприятно.

– Извините.

Бакиров как-то странно смотрит на меня, после чего поправляет мое одеяло.

– Не бойся ничего. Я рядом буду, маленькая. Давай просто полежи спокойно.

***

Я смотрел на нее, и мне хотелось орать в голос. Твари! Все тело Ангела было покрыто красными ссадинами с уже начавшими поступать синяками. Малая жутко стеснялась меня, но все же с трудом дала себя осмотреть.

Синяки были везде, но на бедрах особенно, а еще на груди. Когда на нее Ангел указала, я едва сдержался, чтобы не сорваться и не вернуться в ту квартиру. Мне хотелось отрубить головы тем сосункам и скормить собакам. Буквально.

Ее бледные пальцы дрожали, но плед она все же стянула. Сначала грудь прикрывала, но после опустила руки, как-то виновато отводя взгляд, дико смущаясь меня.

Я же постарался не глазеть на нее, однако не мог не отметить, что даже в таком состоянии Ангел очень красива. Нежная, хрупкая, юная. У нее молочная кожа, небольшая грудь с розовыми сосками и плоский живот. Девочка почти не дышала, когда я смотрел на нее, и смущать ее сильнее мне не хотелось.

Лицо ее я обработал, а грудь… она самостоятельно смазала мазью.

Суки! Они ее бы там убили. Места бы живого не осталось, и даже не посмотрели, что она работает у меня, работала, точнее.

Совсем скоро я замечаю, что Ангела повело от алкоголя. Она краснеет и буквально начинает засыпать на ходу, что мне и нужно. Успокоить ее, расслабить, сделать так, чтоб перестала содрогаться от истерики.

Как она за руку меня хватает. Крепко, а после распахивает губы и резко убирает ладонь, словно обжегшись об меня. Странная, но я понимаю, что она сейчас не в адеквате, тем более после коньяка, и хоть было его там всего две капли, кажется, ей этого хватило.

Ангел еще что-то лепечет про то, что не хочет спать, однако, как только я на подушку ее укладываю, она сразу же отключается, а я быстро принимаю входящий вызов.

– Да, Тоха.

– Вы добрались, Бакир? Как там малая?

– Доехали. Спит.

– В больнице?

– Нет. На дачу к себе забрал. Не успели они ее… – Горло сжимается. – Не успели поиметь. Избили только, поиздевались, суки. Что у вас там?

– Тут, похоже, задница, братан. Соседи ментов вызвали, нам пришлось свалить. Серого забрали в травму. Остальные в реанимацию сразу попали. Один тяжелый. Твой пациент.

– И? Мне их должно быть жаль, издеваешься?!

– Да нет, не в том дело. Тот Савелий, которого ты уложил, так и не пришел в себя. Только что док отзвонился. Он в кому упал.

– Мне похуй! На малой места живого нет! Если очнется, я эту суку и так добью. Они уже трупы, Тоха. Все трое.

– Да понятно, но щенки эти не просто решили ее поиметь. Серый им тупо Линку продал. За бабло он ее привез этим хуям, чтоб они с ней поигрались, ну и чтоб тебе отомстить, что выгнал его. Признался уже, Хаммер его все же дожал. Бедренная кость больно ломается.

– Тварь. Пусть молится, чтоб сдохнуть в больнице!

– Это еще не все. Савелий этот не зря нарисовался. Видать, приказ папочки тебя взбесить исполнял.

– О чем ты?

– Бакир, его фамилия Тураев. Савелий Тураев.

– Что, блядь?!

Сжимаю трубку до хруста. Не дай бог этот щенок имеет к нему отношение хоть какое, задавлю голыми руками.

– Это сын Тура. Единственный и особо ебанутый. А дружок его – братец двоюродный Костя. Брат, они точно знали, на кого шли, что Лина твоя протеже, и не побоялись, специально над ней хотели поиздеваться, чтобы тебя вывести, а теперь и папочка знает, почему его сынуля под аппаратами лежит и чья это работа.

– Блядь… Сука! Сука!

– Сидите пока на даче, про нее никто не знает. Я постараюсь разрулить. Вещи Лины забрал, платье порванное выкинул, но рюкзак еще был. Завезу скоро.

Глава 38

Я просыпаюсь как-то резко, подскочив на кровати, но, открыв глаза, понимаю, что я вовсе не на кровати и даже не в своей квартире. Картинки недавнего ада проносятся перед глазами, и я вспоминаю, что моя квартира сгорела, а я осталась без дома.

Как только поднимаюсь, кривлюсь от острой боли. Губа жжет, а все тело… будто танком переехали. Болит каждая мышца, но хуже внутри. У меня нет теперь документов и вещей, нет фотографий и сбережений, которые я откладывала на учебу последние полтора года работы у Бакирова. У меня теперь нет ничего… даже своей обуви.

Закутавшись в плед, поднимаюсь и выхожу из этой комнаты, попадая на кухню, а там он. Тот, кто прогнал меня, и я все еще не понимаю, почему я здесь. У Бакирова. Мужчина пьет кофе, его сильный запах разливается по всей кухне. У Михаила волосы еще влажные, и он сменил одежду явно после душа.

– Проснулась?

– Да.

– Иди душ прими. Слева вторая дверь. Возьми.

Кивает на приготовленное сложенное полотенце на комоде. Большое, явно свое. И футболку тоже на нем. Огромную.

– Спасибо.

Осторожно беру вещи и к груди прижимаю. Кое-как доползаю до душа. Нахожу там все необходимое и смываю с себя чужие руки, отвратительные прикосновения, болезненные удары. На тело хлещет вода, кожу жжет до мяса, но боль не проходит, почему-то снова хочется плакать.

Выйдя из душа, вытираюсь полотенцем и замечаю жуткие синяки. Больше всего на бедрах, груди, на лице справа тоже есть. Господи.

Натягиваю футболку, достающую мне почти до колен. Как только из ванной выхожу, плетусь на кухню.

– Садись сюда.

Слушаюсь, осторожно сажусь за большой деревянный стол.

– Твое.

Михаил Александрович передает мне рюкзак, который я тут же узнаю. Это и правда мой. Его отобрали звери на той квартире.

– Спасибо, откуда…

– Тоха завез час назад.

Странно, я даже не слышала. Настолько крепко, что ли, спала? И, повернувшись к окну, замечаю, что уже темно, а когда я засыпала, не было даже обеда.

– Я долго спала?

– Десять часов, – чеканит строго, а я невольно на руки Бакирова смотрю. Смуглые, сильные, здоровые. Он меня как пушинку ими поднимал и к себе прижимал, вынося из той квартиры. Он меня вытащил оттуда, не бросил, хотя мог вообще не приезжать.

Сглатываю, облизывая сухие губы. Смотрю на свои руки и мельком на Михаила Александровича.

– А те…

– Не думай о них! – как-то резко чеканит мужчина, и я опускаю голову. Его кулаки сжимаются, и я прикусываю губу. Бакиров очень зол. На меня, кажется, но если он не хочет видеть меня здесь, то зачем забрал? Зачем он вообще поехал на ту квартиру…

– Как вы узнали, где я?

– Соседка твоя. Запомнила номер машины Серого. Если бы не она, Ангел, ты понимаешь, что могло бы быть? – Михаил Александрович с силой сжимает чашку так, что та начинает трещать. Кажется, мою голову он сейчас хочет сжать так же. Он силен и жесток, я видела, что он сделал с тем Савелием тогда, он даже уже не шевелился.

– Спасибо, что спасли. Снова.

Бакиров игнорирует, усмехается как-то только совсем невесело. Его лицо такое мужественное и красивое, но сейчас немного пугает меня. Он жутко злится, я это вижу прекрасно и понимаю, что он тоже может сделать со мной все что угодно здесь. Реально все.

А еще почему-то становится стыдно. Сколько раз Бакиров меня уже спасал, не сосчитать просто.

– На, пей.

Ставит передо мной большую чашку черного чая и коробку шоколадных конфет. Вишня в спирте.

– Завтра нормальную еду привезу. Пока только это.

– Завтра? Я… что, я не вернусь домой сегодня?

Начинаю нервничать, это же мы наедине с ним останемся, а я так не могу. Боюсь чего-то, сама даже не знаю чего. Всего. Он ведь злится на меня. Вон сидит какой угрюмый здоровенный мужик, и я в одной только его футболке.

– Нельзя тебе домой, да и некуда.

Прикусываю щеку изнутри, чтобы не разреветься. Бакирову не нужны мои слезы, как, собственно, и я. Ночью он доходчиво мне это пояснил в клубе.

Осторожно беру рюкзак, ставлю на колени. Похоже, это единственное, что у меня осталось из вещей.

– Скажи мне, Ангел, на кой хрен ты поперлась с Серым? – поставив огромные руки на стол, прямо спрашивает Бакиров, и мы встречаемся взглядами.

Поправляю влажные волосы, чувствуя, как подрагивают руки.

– Он сказал, что от вас… что вы хотели извиниться…

Затихаю. Ничего он не хотел. Как я вообще могла в это поверить?

– Я говорил уже тебе, чтобы ты не была такой дурой! Нельзя быть такой доверчивой и наивной! Когда ты уже повзрослеешь?! – взрывается криком, с силой ударяет кулаком по столу, а я вздрагиваю, расплескиваю горячий чай на себя дрожащими руками. Ставлю чашку обратно.

– Я уже взрослая! И я не дура! Хватит со мной так обращаться! Захотели – приручили, погладили, захотели – выкинули, прогнали! Я не щенок ваш!

– Блядь, ты хоть понимаешь, что они могли сделать там с тобой?! Что было бы, если бы мы не приехали вовремя?! – Бакиров рычит, испепеляя меня просто взглядом, а я пугаюсь. Резко вскакиваю и, роняя эти проклятые слезы, выпаливаю:

– Так не надо было приезжать! Не надо было забирать меня, утруждаться, вы же сами меня прогнали! Я вам не нужна! И те деньги, что я у вас заработала, я все отдам до копейки, мне ничего от вас не надо! Ничего!

Подрываюсь и несусь на выход, размазывая слезы. Какая же я дура.

– Стой! Я не разрешал уходить! – из-за спины голос Бакирова доносится, однако я игнорирую его и чисто по памяти бегу на выход. Наивная. Я плохо знаю этот дом, и от бандита далеко уйти мне не удается. Он ловит меня в ту же минуту, настигая, как хищник.

– Пустите!

– Стой, да что ты делаешь?!

Михаил Александрович резко за руку меня хватает, останавливая, а у меня крик звериный вырывается из груди.

– Не трогайте меня! Нет, не трогайте меня!

– Блядь, да успокойся! Куда ты идешь?

Бакиров горой нависает надо мной, держит крепко. Почти до боли, а я от прикосновения этого просто задыхаюсь.

– Домой! Я все верну, все отдам вам, мне надо домой, домой! Пустите! Боже…

Его руки невероятно сильные. Михаил Александрович крепко держит меня за талию, не давая вырваться, упасть, и я уже сама не знаю, хочу ли, чтоб он так держал меня, или нет. Он очень близко, поймал меня в капкан своих рук и не выпускает. Я как мотылек попалась и, как ни стараюсь, вырваться совсем не могу. Трепыхаюсь только, бьюсь об него, но он, конечно, сильнее.

– Не трогайте…

Бью его по груди, но, кажется, Бакирову мои удары как поцелуи бабочки. С места даже не сдвигается. Как медведь, меня обхватил сильно, но совсем не больно. Стойко выдерживает мою дикую истерику.

– Ну все. Тихо! Ну какие деньги, успокойся, Ангел. – Ловит большой рукой мое лицо, за подбородок поднимает вверх. Смотрю на его красивые глаза сквозь слезы. Обида гложет меня, в груди болит, и я все еще помню, как он выгнал меня из клуба. – Прости меня, девочка! Я не должен был так кричать на тебя, не должен был прогонять. Прости, маленькая, – его голос срывается, тембр будоражит каждую клетку. И моя обида растворяется, камень падает с груди, и слезы катятся по щекам.

– Хорошо… Я не сержусь. Я не хотела вас расстраивать, Михаил Александрович.

– Ангел, как я испугался за тебя, как я испугался! – Смотрит на меня как-то страшно, его глаза блестят, и я прямо чувствую, как он весь дрожит… словно одержимый чем-то. Я его таким еще не видела. Ошалевшим, опасным, дрожащим. – Ангел мой, Ангел…

В какой-то момент этот огромный бандит обнимает меня, к себе с силой прижимает, и я чувствую его огромную руку на своей спине.

Боже, он что… успокаивает меня? Кажется, да.

Мы одни в этом доме стоим в полутьме.

Вздрагиваю, когда мужчина ладонь прикладывает к моему лицу, слезы мои вытирая большим пальцем. Я поднимаю голову, и мы взглядами встречаемся. Мои глаза полны слез, а его, кажется… снова злости.

– Не надо было вам забирать меня, не жалели бы теперь.

Бакиров как-то едко усмехается, и его взгляд темнеет.

– А кто тебе сказал, что я жалею?

– Я вижу…

– Ни черта ты не видишь! Не видишь!

Всхлипываю, чувствуя дорожки слез на щеках.

– Я не понимаю…

– Я и сам не понимаю уже. Тихо, девочка. Успокойся. Успокойся, Ангел, – говорит Бакиров, но я все равно плачу, и тогда он наклоняется и накрывает мои губы своими.

***

От шока я замираю и даже плакать перестаю. Этот поцелуй смешан с солью слез, но мне очень сладко, ведь Михаил Александрович впервые целует меня сам. Не потому, что я под руку попалась, и не потому, что пьян. Он целует меня сам по-взрослому, буквально впечатав в стену, и я отвечаю.

Очень осторожно, робко, но все же отвечаю. Мне так больно сейчас внутри, сердце прямо кровоточит, и я птичкой лечу сейчас к нему одному только.

Я чувствую его тепло и запах, который мне очень нравится. На мне нет обуви и почти нет одежды, поэтому вскоре чувствую тысячи мурашек, расползающихся по телу.

Хорошо. Пожалуйста, целуй еще…

У Бакирова теплые губы и очень колючая щетина. Это длится всего миг, после чего мы оба глаза открываем.

– Прости, маленькая.

– Пожалуйста, пожалуйста…

Смелею. На носочки поднимаюсь и скулой трусь об его грудь. Туда, куда достаю. Он на полторы головы выше меня.

– Я не маленькая уже. Не маленькая… – шепчу тихо, но Михаил Александрович слышит. Думаю, сейчас прогонит меня в шею, как обычно, но он руку свою огромную кладет мне на талию и сильнее прижимает к стене. Второй за подбородок подхватывает, поднимая мою голову, заставляя посмотреть себе в глаза. И я чувствую, как ломается эта стена между нами, трещит она прямо в этот самый момент.

– Жалеть будешь, дурочка.

– Нет. Никогда.

Договорить не успеваю, потому что в следующий миг Бакиров наклоняется и снова целует. На этот раз совсем иначе. Сильнее, глубже, напористее. Словно долго сдерживался и теперь отпустил себя. Я же, тоже изголодавшаяся, принимаю его поцелуй. Жадно, будто пустыня, которая сотни лет не видела воды, так же и я сейчас. Жажду его поцелуя.

Михаил Александрович касается меня. Касается везде как девушки! Я чувствую, как он сжимает мою талию, ласкает грудь, опускается и накрывает руками мою попу.

Не сильно, не давит на синяки, только ладонью проводит, а меня как током обдает. Сколько месяцев я ждала этого и сейчас поверить не могу. Как сон какой-то, который безмерно нравится мне.

Сама тоже его касаюсь, пока он меня целует, вжав в стену собой. Осторожно руки кладу ему на пояс. По торсу его провожу, по плечам широким, однако прикосновения мои скованные, и, если честно, я боюсь сделать даже лишнее движение и разбить это хрупкое счастье.

В какой-то момент Бакиров поднимает мои руки и, держа их одной своей над моей головой, сдирает с меня футболку. Миг, и я предстаю обнаженная перед ним. Совершенно. С незащищенным телом и открытой наивной душой.

Тут же руки тяну, чтоб скрыть синяки, но мужчина их опять перехватывает, заводя над моей головой.

– Не смотрите…

– Ерунда это, пройдет. Все, Ангел, не могу я больше сдерживаться.

Смотрит на меня прямо, а я ловлю стайки мурашек снова, снова и снова. Аж дрожу рядом с ним от какого-то восторга, неописуемого счастья, предвкушения и чуть-чуть страха.

– Вы… раньше сдерживались?

– Да, ждал, пока подрастешь хоть немного. Полтора года ждал тебя, Ангел, – басит Михаил и целует меня в шею, жадно в грудь, а после наклоняется и целует меня… туда прямо. В промежность, обхватив мои бедра руками и вызывая у меня одновременно испуг, трепет и восторг.

Между ног сладко ноет от его прикосновений, таких взрослых, откровенных, запретных. Коленки дрожат, дыхание сбивается от восторга.

Бакиров целует мою промежность, и я не сдерживаю стона, когда он быстро находит мой клитор, проводит языком по нему и по нежным складочкам, провоцируя у меня дикую эйфорию. Чтобы не упасть, хватаюсь за его плечи, перед глазами бабочки, не иначе, и я вся… вся как куколка в его сильных опытных руках! Как та шоколадная конфетка на столе. Я таю, я беспомощна, и я… я совсем не принадлежу себе сейчас. Только ему, вся его, для него. Я хочу, так хочу его, мамочка.

– Иди ко мне, малыш.

Еще миг, и Михаил поднимается.

– Что случится?

– Взрослой буду делать.

Бакиров подхватывает меня на руки и несет куда-то. Точно не на тот диван, на котором я спала днем.

Глава 39

Приняв душ, я слышу, как она просыпается, по ее копошению. Ангел выходит бледная, с красными глазами, хоть я и вижу, что сдерживается при мне. Она греет руки о чай, но так его и не пьет и почти не смотрит на меня.

После душа ей вроде легчает, вот только ни на какие вопросы малая не отвечает, тогда как я дурею. Видя эти синяки на ней, ссадины, следы от ударов, я хочу снести башку тем тварям, а потом и ей. За то, что позволила, сглупила, и приедь мы с парнями на пять минут позже, забирать бы было уже некого.

Разговор не клеится, девочка вся дерганная просто до предела, еще и про бабло какое-то начинает вспоминать, тогда как я уже ни хрена не понимаю. Гаркаю на нее, хочу, чтоб поняла уже наконец, что я, блядь, охренеть как сильно испугался за нее, но получается херово. Я ее только пугаю.

Ангел как-то резко вскакивает и пятится к двери, убегая от меня в моем же доме, наивная. Я догоняю ее в два счета, но тут с ней какая-то чертовщина начинает твориться, так как малая начинает отбиваться от меня.

Она дерется, как слабая кошка, и при этом ревет, задыхается, и, черт возьми, я не знаю, как ее успокоить. Я думал, что истерика прошла уже, но хрена с два. Даже близко нет, и тогда я ее просто целую. Не могу уже сдерживаться, я хочу ее безумно, и, на удивление, это работает.

Ангел затихает, замирает в моих руках, а я просто кайфую. От ее губ сладких, от нежности кожи, запаха, шелка еще влажных волос – да от всего!

Не сдерживаюсь, не могу уже просто. Меня так в жизни ни с кем не накрывало, как с ней. Когда не до тормозов уже и церемоний, когда я забываю, что это, на хрен, такое.

Я жду гневных обвинений, слез и ее страха, но, на удивление, девочка молчит, не шевелится даже, замирает в моих руках. Отстраняюсь, ловлю ее реакцию, но Ангел сама тянется ко мне и просит еще. Касается меня осторожно руками, прикрывает глаза, мурчит и просит, мать ее, еще. В голос!

Для меня это уже просто зеленый свет, и я понимаю, что все. Не могу больше сдерживаться и не стану. Слишком долго ждал, хотел и сейчас хочу как безумный, вот только понимаю, что Ангел еще девочка самая настоящая, а меня ведет уже от нее. По-крупному. Всерьез.

Кроет так, как ни с одной опытной бабой не накрывало, с этой девочкой, смотрящей на меня во все глаза.