Глава 6

Весь день я лежу в кровати, не вставая. Вся в каких-то трубках и проводах. Кислород мне уже убрали, и в нос больше ничего не дует, но на пальце еще есть датчик, и что хуже всего – катетер.

Нет, тот, что в руке, не беспокоит меня. Другой. Мочевой.

Чуть ли не ору, когда случайно нащупываю его между ног. Боже, какой кошмар. Вообще-то я сама в туалет могла ходить, и после операции тоже.

Трубка небольшая, но длинная. Даже представлять не хочу, что кто-то видел меня между ног, когда его устанавливал. А он видел. По-другому бы не получилось, поэтому я всеми силами надеюсь, что катетер устанавливала мне медсестра.

По крайней мере, когда я была в сознании, я не видела, чтобы тот врач-мужчина что-то делал у меня между ног. Кирилл Александрович. Он рядом был со мной на операции, и говорил со мной. Пусть строго, но и это помогало мне не сойти с ума от страха.

Чувствую себя какой-то развалюхой, хоть мне всего восемнадцать. Не привыкла я что-то болеть. Это просто отвратительное чувство.

Периодически заходят медсестры и колют мне, наверное, обезболивающее, так как вскоре после них боль в ноге отступает.

У одной из медсестер я выпрашиваю немного воды и, наконец, могу утолить жажду, однако, сколько не пью, хочется еще.

Я еще в реанимации, поэтому здесь не пускают посетителей к пациентам, хотя даже если бы и пускали, ко мне никто бы не пришел. Бабушка сильно болеет в последнее время. Ей самой уход нужен, а не мне супчики таскать в больницу.

Корю себя, наверное, уже в сотый раз за глупость. Если бы я не упала со сцены, если бы не перецепилась, ничего бы этого не случилось. Тренировалась бы снова себе сегодня, а не лежала в больнице с перебинтованной поломанной ногой.

В животе урчит. Мне хочется кушать, но встать я пока не могу. Как мне еды достать…Никак.

Насколько я понимаю из слов медсестер, в больнице есть питание, но только для тех, кто в отделениях лежат. В реанимации только тяжелые, обычно без сознания. Меня в отделение травмы должны перевести только завтра. Значит, придется потерпеть. Ничего. Я вообще-то не хрустальная. Не рассыплюсь.

Дальше надо будет Надюше позвонить. Подруга моя лучшая. Попрошу ее хоть орехов мне передать. Хоть что-то.

Я конечно люблю диеты и все такое, чтобы форма для балерины держалась, но голодать как-то не привыкла.

Под вечер в реанимации становиться еще более тихо и жутко. Из разных палат доносится пищание приборов. Кажется, тут лежат особо тяжелые пациенты и я, которая вроде как, уже оклемалась.

Лежать под одеялом довольно жарко, но раскрыться я не могу. Я же голая там! Все еще. Честно говоря, даже не знаю, куда мои вещи подевались все. Меня скорая вчера привезла. Штаны на сломанной ноге разрезали сразу до колена. На мне кофточка еще была, ну и белье, конечно.

Честно говоря, я была в таком шоке после падения, что мало соображала, и только ревела. Когда же в больницу уже привезли, помню, что делали снимок ножки моей горемычной. Дальше сделали какой-то укол, раздели. А после я сразу же поехала в операционную, где увидела его…

Доктора этого зеленоглазого, высокого. Как он назвал меня там в операционной тогда… Солнце? Хм. Улыбаюсь. Мне понравилось. Очень даже.

Кирилл Александрович. Это имя мне быстро запоминается, но лица его я почему-то сейчас припомнить не могу. Только глаза красивые, черные брови и ресницы длиннющие, густые, закрученные. Остальное лицо было маской закрыто.

Он смотрел на меня строго и прямо, так…Ой, Ляля, хватит. Что-то совсем не туда меня понесло.

Нет, я была симпатичной и нравилась себе, смотрясь в зеркало, но с парнями совсем не везло. Я по шесть часов на тренировках пропадала, а потом училась. Как-то не до этого было, хоть и хотелось, конечно, тоже в кино сходить или хотя бы в парк.

Прикусываю губу. Ага. Уже сходила. С ногой своей этой ковылять теперь только буду, точно зайчишка перебитый, недострелянный.

На меня теперь никто даже смотреть не будет, пока ходить нормально не начну, но это все ерунда.

Балет. Вот, о чем я переживаю. Если вступительные через месяц не сдам, это на следующий год сдавать придется заново. Время потеряю, а я терять я его не могу.

Я бабушке обещала, что поступлю. И падать со сцены я как-то вообще не планировала.

Смотрю на ногу. Даже пальцами шевелить больно.

Ничего, я поправлюсь за месяц. Наверное…

***

Ближе к вечеру у меня сильно затекает спина. Как-то не привыкла я лежать весь день, и ничего не делать. Уж просто жду не дождусь, когда меня в обычную палату переведут. Может хоть там веселее будет, да и питание будет, хоть какое.

В животе периодически ноет от голода, но это ерунда. Завтра меня в отделение переведут. Там может, супчик больничный получу. Уже предвижу его вкус, но все равно, лучше, чем ничего.

Нога уже меньше болит. Наверное, обезболивающие помогают, но есть другая проблема. Катетер. Сволочь. Мочевой катетер. Он как-то не так повернулся, или что, я не знаю. В общем, между ног начинает сильно щипать и жечь.

Я бы могла сама, наверное, вытащить его, если бы до чертиков не боялась себе там навредить что-то. Я девственница. У меня не было еще никакого парня, и конечно, я как-то не привыкла там лишний раз лазить.

Еще зацеплю что-то…Да ну его!

Первые три часа я еще терпела эту боль, но постепенно она стала еще сильнее. Такой, что уже невозможно просто терпеть.

– Медсестра…Медсестра, подойдите!

То самое чувство, словно ты словно на необитаемом острове, и отчаянно просишь помощи, а ее нет. Кричишь, умоляешь, а она, сволочь, не приходит.

В реанимации кто-то шумит. Кажется, у них пересменка, или что. В конце коридора слышится какой-то галдеж, гогот и смех. Они что там, веселятся? В реанимации прямо?

Сцепляю зубы. Похоже, что да.

Пока эти курицы медсестры там ржут, как кони, я же едва ли на стену не лезу от жжения. Да, мне стыдно, но, черт возьми, мне больно между ног. Этот катетер, будь он неладен! Да что с ним не так…

В какой-то момент боль уже переваливает за рамки, и я начинаю реветь, крепко сжав простынь руками. Слезы стекают по щекам. Такой несчастной я давно не была. Наверное, когда родители умерли. Тогда только.

– Как дела, Ромашкина?

Быстро глаза открываю, и вижу доктора. Тот самый. Анестезиолог-реаниматолог.

– Кирилл Александрович…

Закусываю губу, чтобы не всхлипнуть в голос. Живот еще сильнее болит при виде его. Я узнаю этого врача сразу по голосу и осанке. Сегодня я впервые могу отчетливо видеть его без всей этой хирургической экипировки, и наркоза в моей голове.

Он и, правда, очень высокий. Широкий в плечах, подтянут, никакого намека на живот и близко нет.

Строгий синий медицинский костюм сидит на нем, как влитой. V-образный вырез на рубашке немного открывает его грудь. Лицо очень симпатичное, такое…мужественное. Кожа смугловатая. На мощной шее перекинут стетоскоп.

Сколько ему лет? Просто интересно. Кирилл Александрович явно намного старше меня, но все же еще очень молод, по сравнению с моим лечащим врачом. Ему, лет тридцать, наверное. Может тридцать с хвостиком…

Отворачиваюсь. Почему-то мне жутко стыдно, но боль никуда не уходит. Всхлипываю. Как же мне неловко и стыдно, а еще больно. Очень больно.

– Что за потоп?

Слышу, как Кирилл Александрович подходит ближе, а я лишь сильнее ноги смыкаю. Катетер, зараза. Чтоб он провалился пропадом!

Поворачиваю голову, и вижу, что мужчина уже совсем рядом со мной. Он подошел прямо к моей кровати, и сейчас сканирует меня строгим взглядом.

В нос ударяет его аромат. Приятный, мужской, сильный. Не знаю даже, что это такое. На сирень и мускус похоже. Мне нравится. Приятный запах, будоражащий.

Поднимаю глаза, и смотрю на него. Да, мне стыдно, но блин, надо что-то делать. Я не могу терпеть эту боль, а медсестры, похоже, ушли в разгул сегодня.

– Кирилл Александрович, мы можете…Врача моего позвать, Геннадия Петровича? Пожалуйста!

Говорю уже из последних сил, роняя слёзы. Уж лучше пусть Климнюк мне поможет, чем этот мужчина-анестезиолог, который стоит сейчас совсем рядом, но я…стесняюсь его. Очень.

– Он уже домой ушел. Что такое? Болит что-то?

Закусываю губу.

Этот высокий врач смотрит на меня пристально, и я невольно глаза поднимаю, смотря его лицо. Красивый овал лица, прямой нос, ухоженная короткая щетина, брови с изломом, глаза зеленющие и губы. Такие строгие, но мне прикоснуться пальцами хочется к ним почему-то.

– Нет. Нормально все. Спасибо.

Доктор коротко кивает, разворачивается и уходит, и в последний момент я не выдерживаю. Слезы уже градом просто катятся из глаз. Я ведь умру так до утра. Не выдержу просто такой боли.

– Подождите, Кирилл Александрович!

Мужчина останавливается, и оборачивается, смотря прямо на меня.

– Если честно, у меня болит. Очень сильно жжет и болит там, внизу…Катетер.

Буквально выдавливаю это из себя, заливаясь краской смущения.

Боже, до чего же стыдно.

Глава 7

Еще более неловко и стыдно мне в жизни не было, но сейчас боль реально такая, что уже вовсе не до смеха.

Кирилл Александрович как-то странно откашливается, и подходит ко мне.

– Тебе что не сняли мочевой катетер до сих пор? Утром еще должны были.

– Нет. Не сняли. Наверное, забыли.

Бубню себе под нос, невольно сильнее натягивая одеяло. Как-то колко мне, и неправильно что-ли…В общем, я жутко, просто до предела стесняюсь этого врача.

Сама не знаю, почему. От него веет приятным запахом и мужественностью просто за версту.

Прикусываю губу. Как-то теряюсь я рядом с ним.

Дура. Лучше бы молчала. Сейчас бы не сидела красная, наверное, уже как рак, с горящими щеками.

– Ложись. Давай я сниму.

– Вы? Неет!

Тереблю пальцами край одеяла. Это ж ему туда надо будет смотреть. Еще чего.

– Если не хочешь, чтобы я это сделал, сиди, и жди своего врача до утра.

Кажется, его обидели мои слова.

Доктор уже разворачивается, чтоб уйти, но я буквально в последний момент хватаю его рукой за край медицинской рубашки.

– Стойте! Пожалуйста. Хорошо…Сделайте вы. Это же не больно?

– Нет. Не больно.

В его голосе какая-то сталь прослеживается, и даже раздражение, отчего мне становится еще более неловко. А он с характером. Чисто врачебным. Таким…как черствый хлеб. Сухарь, называется.

– А вы… смотреть не будете?

– В смысле?

– Ну, это, смотреть туда.

Кажется, мое сердце сейчас просто выпадет, и домой поскачет. Мне страшно. Еще ни один мужчина ТАМ не смотрел меня…

А вдруг там что-то не так? Мало ли.

Вижу, как от моих слов Кирилл Александрович поднимает одну бровь. Похоже, я что-то не то сказала, или что.

Я ожидаю, что сейчас он начнет смеяться надо мной, но что-то ему не весело. Мужчина смотрит сейчас на меня, как на…дурочку.

– А как, по-твоему, я должен снять катетер с тебя, не смотря туда, где он находиться?

Пожимаю плечами.

– Не знаю… Глаза закрыть.

– Так все, Ляля. Или я делаю, или терпишь до утра.

Сглатываю. Перспектива мучиться, и лежать до самого утра с этой трубкой между ног меня совсем не привлекает.

– Хорошо! Делайте вы. Пожалуйста. Я не вытерплю до утра.

Слышу шумное дыхание, после чего Кирилл Александрович подходит к раковине в углу палаты, и тщательно вымывает руки с мылом. После промакивает их бумажным полотенцем, достает из медицинского шкафчика стерильные перчатки, надевает их, и идет прямо ко мне.

Замираю. Что-то мне уже страшно.

– Одеяло убери.

Закусываю губу, но слушаюсь. Боль уже просто на грани.

Медленно тянусь к одеялу, и откидываю его, зажмуриваясь.

Боже, как мне стыдно! Кажется, даже дышать перестаю. Я же голая там. Совсем голая перед этим взрослым мужчиной.

Ну и что, что он врач! Он также и мужчина. Взрослый мужчина, от которого у меня почему-то сильно учащается дыхание.

Вздрагиваю, когда Кирилл Александрович подходит очень близко, и прикасается к моему бедру. Не больно. Буквально двумя пальцами в перчатках.

– Ножки шире немного. Не напрягай живот.

Преодолевая просто вселенское уже смущение, делаю, как он говорит.

Вскоре по телу проходит разряд оголенного тока, когда я чувствую, как к нежным складочкам промежности прикасаются умелые руки врача в перчатках. Что он делает, что…

– Аай! Больно. Больно!

Громко вскрикиваю, когда ощущаю, как анестезиолог одним махом вытащил мочевой катетер из меня. Сразу же замечаю, что болеть там стало меньше. Сглатываю. Смотрю на врача, жадно хватая ртом воздух.

– Чего ты кричишь? Не больно ведь. Страху было больше.

Доктор выбрасывает катетер, и снимает перчатки, а я быстро натягиваю одеяло, чувствуя, что щеки уже просто горят огнем.

Странно, почему я так реагирую не него…Он же врач. И, наверняка, ему вообще было все равно, что он ко мне прикоснулся.

– Жечь еще может немного, но болеть уже не будет.

– Спасибо…Вы могли не делать этого.

– Чтобы ты мне на всю реанимацию кричала от боли? Нет уж.

Сухо и холодно.

Поджимаю губы. Понятно теперь, зачем он сделал это. Чтобы я не тревожила других больных своими криками.

– Кирилл Александрович, спросить можно?

– Смотря что.

Он смотрит на меня строго, и я невольно сильнее натягиваю одеяло, стараясь защититься от пристального взгляда врача.

– Геннадий Петрович говорил, что я на операционном столе болтала. Я ведь ничего такого не сказала там? Мне почему-то кажется, я говорила что попало, и даже…в любви вам там призналась.

Невинно хлопаю глазками. Ну, а что? В адекватном состоянии я могла такое сказать только под действием сильных препаратов, и уж точно не при первой встрече с мужчиной.

Я вообще не влюбчива. Ну, по крайней мере, до сих пор не влюблялась ни в кого.

Врач смотрит на меня, и после я впервые вижу, как он улыбается. Мамочки мои.

Боже, какой он…красивый! Лучезарная улыбка просто. Такая, от которой колени бы подогнулись, если бы я сейчас стояла перед ним.

– Тебе не кажется.

Сердце пропускает пару ударов. Что я наделала?!

– Простите, я не…

– Все нормально. Ты была под препаратами. Мне пациенты и не такое на операционном столе выкладывают. Один как-то номер карты продиктовал. Не бери в голову, малышка.

Обнимаю себя руками. Почему-то мне теперь еще более неловко перед ним.

“Малышка”. Произносит так, словно я ребенок. А я не ребенок! Мне восемнадцать, вообще-то, уже. Интересно, а ему сколько…На вид он взрослый мужчина.

– Спасибо.

Доктор входит, а я нервно тереблю край одеяла.

Видимо, это все же был не сон, и я реально молола черти что на операционном столе.

Становится мега неловко уже перед ним.

Этот мужчина уже видел меня всю голой, а я ему в любви призналась. Да уж…

И еще. Я не заметила обручального кольца на безымянном пальце Кирилла Александровича. Получается, он что, не женат? Так, чисто интересно.

***

Сегодня Загорский был на сутках, и делал обход. Как обычно, реанимация шла первой по очереди. Смена медсестер как раз сменялась, и он в очередной раз увидел, как они строят ему глазки. Конечно, это было приятно, но за годы работы Кирилл уже адаптировался к подобному вниманию, и попросту его игнорировал.

Из самого конца коридора он услышал сдавленные крики, и сразу направился туда.

Ромашкина Ляля. Звуки исходили из ее палаты.

Та, чудная девочка, и немного с прибабахом, как казалось Кириллу. Он запомнил ее голос еще с операционной. Очень тонкий и ласковый, завлекающий, но сейчас срывающийся от криков.

Загорский вошел в палату, и увидел пациентку на кровати. Ляля лежала с закрытыми глазами, и что есть сил, сжимала простынь пальцами, что те аж белели.

Он понял, что ее что-то беспокоит, хотя девчонке по-любому должны были колоть еще обезболивающее каждые четыре часа.

Пациентка выглядела измученной. Она часто дышала, и грызла свою нижнюю пухлую губу, что не могло не привлечь внимания Кирилла.