Глава 11

Я выросла без мамы, она умерла, когда я родилась. Наверное, я ее и убила. Если бы меня не было, она бы точно еще жила.

Я не знаю, каким человеком мама была, но на всех фото она улыбалась, а в шкафу я однажды нашла несколько платьев, которые она сама сшила.Я видела в старых черно-белых альбомах ее фотографии, у нее так же, как и у меня, были темные волосы, большие голубые глаза. Она работала в ателье.

Отец никогда не любил говорить о матери, ничего мне о ней не рассказывал. Это была запретная тема, после которой он неизменно начинать пить, так что я старалась это подавить в себе, забыть, не думать.

Порой я просто представляла, каково это, когда есть мама. Когда она может подойти и обнять, дать совет, вкусно накормить, ну… ну хоть что-то. У всех были мамы, бабушки, ну или тети. У меня же был только отец, и то по праздникам. У него сложная работа, а я мешала. Всегда. И по любому поводу.

И вот сейчас я попадаю в этот прекрасный теплый дом, где на кухне порхает женщина, она в домашнем фартуке, и здесь так пахнет сладкой корицей и выпечкой, что клянусь, я готова умолять, лишь бы мне дали хотя бы кусочек того, что там у нее в духовке.

– Виктория, это Мила. Мила – Виктория. И наш сын Константин. Костя, поздоровайся.

– Привет.

– Здравствуйте.

Я стою рядом с Сергеем, как соседский родственник, и пошевелиться не могу. Они все здесь чужие люди, а я словно резко стала ярко-зеленого цвета: все внимание на меня, сканируют, точно радары.

Не шевелюсь, задерживаю дыхание, хочу увидеть реакцию этой женщины. Она не такая уж и молодая, на вид ей лет тридцать пять, не худая, довольно упитанная блондинка с пухлыми губами, маленьким носом и обилием золотых украшений, точно разом обнесла половину ювелирки у завода.

Она удивленно смотрит на меня, на Охотника и снова на меня, а после расплывается в добродушной улыбке:

– Привет, Мила! Проходи, присаживайся, не стесняйся!

Меня усаживают за стол. Наливают что-то горячее в тарелку, рядом пододвигают еще парующий пирог с яблоками. Это шарлотка, я ела такой однажды у подруги. Мама ее пекла. Я чуть не рыдала тогда, я такой пирог ела впервые.

Напротив меня сидит парень вразвалку. Блондин, чертовски похож на мать.

– Кушай, дорогая, я знаю, ты с далекой дороги.

Эта Виктория начинает меня обхаживать, точно я какая-то важная гостья или как минимум принесла гостинцы. И бутерброды мне с ветчиной, и даже какие-то заморские фрукты.

И она такая добрая, что мне аж неловко. Святая простота, просто душка. Такая теплая, хорошая, заботливая. Как будто мама.

Сергей при этом пьет кофе, стоит у окна, Костя что-то бубнит про учебу. И такая идиллия тут у них, что мне аж тошно, хотя, наверное, я просто первый раз оказалась в полной семье. Настоящей, а не такой, какая была у меня.

У нас с папой было вообще не так. Кардинально. Он привозил продукты, я что-то по-быстрому готовила, или чаще мы ехали куда-то есть.

Пироги, понятное дело, он мне не пек, да и дома редко появлялся. Я сама обычно со всем справлялась – к слову, весьма недурно. Отец от меня много не требовал, кроме как ходить в школу, да и сами уроки никогда не проверял. Я чувствовала тотальную свободу… ну или ему было не до меня просто, тут как посмотреть.

Да, я росла как трава в поле, но как-то же выросла. Благо наличие погон у отца частенько убирало лишние вопросы от училок.

Мы были семьей, пусть неполной, но папа любил меня и заботился. Как мог. По-своему. Иногда он ругался, особенно когда я не хотела в очередной раз переезжать или попадалась ему под горячую руку, тогда да, мог ударить. Иногда ощутимо, тогда мы не разговаривали. В последнее время он срывался, однажды сказал, что я обуза, что только мешаю ему.

– Почему ты ничего не ешь, Мила? Тебе невкусно, наверное, не нравится?

Виктория складывает свои пухленькие руки на большой, плотной груди, а у меня в животе точно камень. Не хочу ее обидеть, но и заставить себя не получится. Я когда нервничаю, кусок в горло не лезет, всегда так.

Нет, я голодная, клянусь, слона бы умяла, но при них есть не могу. Не лезет мне. Ну что непонятного? Так и сижу перед этим супом, ложку даже не взяла.

– Нравится. Все вкусно, – выдавливаю, едва хватая воздух. Сглатываю, в горле дерет, но не могу я так. Не привыкла. Как на суд меня привели, со стыда помереть хочется.

Кто я здесь, что я… какие у меня обязанности? Сергей так и не сказал. Он буравит меня взглядом сейчас. Блин, хоть под стол залезай, да и стыдно. И Костя этот палит так, что хочется отвернуться. Он в дорогих шмотках, а я в простом спортивном костюме, хоть и новом, с бирками.

Кажется, я нарушила их семейную идиллию, я что-то делаю не так. Осторожно встаю, смотрю на Охотника. В окно, что ли, шугануть? Так схватит же, да и их трое, я одна, еще и ноги мои перебинтованные – поймают.

Задираю голову, осторожно смотрю на Сергея:

– Можно выйти отсюда?

Он коротко кивает, и в этот момент Виктория снова вырастает передо мной. Как липучка.

– Пошли, дорогая, я тебя провожу! – лепечет его жена, и я иду за ней по длинному коридору, поднимаюсь на второй этаж, держась за хитроумные красивые перила.

Хоромы, конечно, тут царские, хоть и у нас с отцом недолго был хороший дом.

Эта тетя приводит меня в одну из комнат на втором этаже, и я вижу в ней завал из коробок, а еще крошечное окно. Я такие на зоне видела, когда один раз с отцом там была. Точь-в точь такое было.

– Ну чего смотришь? Да, тут не убрано, но ты, честно говоря, как снег на голову! Ну все. Тут сиди! И чтобы тихо! – шикнула на меня и быстро захлопнула дверь. На стене обвалилась штукатурка.

Усмехаюсь: понятно теперь. А я думала, чего это с ней, а она просто играет.

Эта святая простота – напускная для мужа, но я не злюсь. Я ведь и правда как снег на голову, да и не племянница я никакая, а так… добыча из леса, сувенир ее мужа с охоты.

Прохожу внутрь комнаты, хотя тут особо не развернешься. Она большая, но тут все коробками заставлено, в углу рядом стоит кровать. Маленькая койка на пружинах, матраца даже нет.

Тут никто не живет, не спальня, а кладовка. Ну ладно, крышу дали – и на том спасибо. Могло быть хуже, мог быть просто лес.

Я осторожно опускаюсь на это койко-место и обхватываю себя руками. Из окна виднеются ворота. Не рад тут мне никто, и так понятно. Надо валить отсюда, пока еще цела.

***

Прошло три часа, Сергей уехал, за ним закрылись автоматические ворота, и я вижу из окна, как по периметру прошел охранник, а затем еще один. Тюрьма это, а не дом, на зоне и то веселее.

Наличие охраны слегка усложняет задачу уйти отсюда по-тихому, но я найду подходящий момент, потому что здесь мне все чужое и я не знаю, зачем я вообще Охотнику сдалась.

С первого этажа доносятся какие-то голоса, но вылезать я не рискую. Сижу как мышь в этой комнатушке среди коробок до самого вечера, а после не выдерживаю и, дождавшись, когда все окончательно стихнет, вылезаю из норы. Есть хочется, хоть на стену лезь, голова аж кружится.

Сглатываю слюну, хуже только становится, хоть плачь, честно. Надо было поесть, когда предлагали, но я не смогла, а теперь аж плохо мне, я третий день уже без завтрака.В доме, наконец, спокойно, а у меня живот урчит, требует хотя бы чего-то съестного.

Там была у них куча просто еды, наверняка что-то осталось.

Спускаюсь на кухню и вижу там Викторию. Она украшает торт. Кремом – таким вкусным на вид, что мне еще хуже становится. Бисквит испекла со сливками взбитыми и апельсином. Красивое блюдо, как из магазина.

Вот что делать? Попросить кусочек этого торта? И еще, как назло, салаты пахнут с колбасой копченой, и рулеты, и котлеты, и сыры всякие. Столы ломятся – они реально каждый день так едят?

– Здравствуйте.

Она молчит. На меня ноль просто внимания. Занята, не до меня, ну я-то привыкла. Отец именно так на меня и реагировал, так что ничего нового.

– Виктория, можно мне чего-нибудь поесть? Пожалуйста. Бутерброд или что угодно. Что не жалко.

Давлю стыд, но ведь есть все равно хочется. Жена Охотника бросает на меня сухой взгляд, даже голову не поднимает.

– Есть захотела, да?

– Да.

– Ну так время ужина давно окончено, и да, у нас нет служанок подавать еду, когда тебе вздумается. Вон пошла.

Прямо, доходчиво и весьма логично. Зажала, если по-простому, фыркнула, но ведь это ее дом. Что я могу сделать в чужих хоромах?

У меня нет прав, я просто ничейная, точно подобранная дворняжка. И да, моя жизнь ее мужу принадлежит – как-то так, в общем.

Коротко кивнув, я разворачиваюсь и забираюсь к себе в берлогу, где, свернувшись в калачик, укладываюсь на этой кроватке, стараясь согреться на пружинах без простыни, одеяла и подушки.

Их хозяйка дома тоже, видать, по расписанию выдает.

Глава 12

Я не впервые ложусь спать голодной, но в этот раз почему-то сложно особенно. Меня мучает жажда, хоть бы каплю воды, так что сплю я плохо и просыпаюсь в пять утра, когда весь дом еще мертвецки дрыхнет.

Спускаюсь на цыпочках на первый этаж – и, о чудо, кухня свободна, а на столах пир! Желе залитое, пироги, в холодильнике куча салатов и самое главное – торт! Огромный пушистый торт с целой горой белого крема! Я такого торта ни разу не видела, и выглядит это как какое-то чудо.

Куда уж мне до приличия, я есть хочу, живот скоро совсем к спине прилипнет, или это Охотник решил меня голодом наказать, не знаю.

Нет, я обычно не ворую, но мне так хочется есть, что я не удерживаюсь.

Подхожу к торту и сгребаю пальцем верхний слой крема. Сладкий, маслянистый и о-очень вкусный, так и тает во рту.

Смотрю на дверь. Никого нет, так что я смелею, отламываю кусок торта и начинаю есть его прямо руками.

Наглею, выгружаю из холодильника остальное добро. И салаты ем, и желе это прекрасное, и котлеты – все, короче, уминаю, до чего могу дотянуться.

Не знаю, что на меня нападает, но ощущение такое, точно это в последний раз.

– М-м-м, боже, вкуснятина…

Облизываю свои пальцы, закатывая глаза от удовольствия, все же мы не из цветочков созданы, а из плоти и крови.

– Что ты творишь?

Вздрагиваю от низкого мужского голоса и, резко обернувшись, вижу Сергея. В пять утра он уже полностью одет в строгий синий костюм и белую рубашку с галстуком. На запястьях платиновые запонки, на ногах – начищенные до блеска туфли.

Становится не по себе, меня поймали на месте преступления, а на моих пальцах все еще виднеется крем.

– Я ничего. Просто…

– Что просто? Почему ты ешь как животное?!

– А че такого-то?

– Про вилку с ножом не слышала? – басит, и я вся сжимаюсь. В окно шугануть не выйдет, да и собаки там, охрана.

При этом Сергей кивает на мои пальцы. Они в масле, креме и майонезе одновременно…

Боюсь представить, как я в целом выгляжу сейчас. Неумытая и непричесанная, ну уж простите, не до парада мне было! Это он, поди, спит в костюме, а у меня такого нет. Я же спала на пружинах, и они, к слову, ни разу не мягкие, так и кололи мне бока.

– Слышала. Ваша “эта” мне ужин не дала! Я есть хочу! – огрызаюсь, вытирая руки о штаны и только после замечая жирные пятна. Теряюсь, Волкодав так смотрит, что под землю провалиться хочется.

– Не “эта”, а Виктория. И если ты голодна, достаточно было просто попросить нормально.

– Да я нормально… А как тогда просить вас надо? На колени перед вами встать? Я не встану!

Становится сложно дышать, я понимаю, что хожу по лезвию, но пасовать не буду. Один раз покажу слабость – буду слабой всегда.

Смотрю на Охотника не моргая. Между нами война, и пока я не знаю своего противника настолько, чтобы давать ему отпор.

Сергей делает шаг ко мне, но я не пасую. Если отступлю – увидит, поймет, что боюсь, ну уж нет, увольте.

– Ты встанешь на колени, если я прикажу. И из миски будешь еду хлебать покорно, а не качать права, которых у тебя нет!

Молчу, сцепив зубы и стараясь не зарыдать. Ненавижу его. Не-на-ви-жу.

Я думаю, хуже быть не может, но нет. Может, еще как.