Глава 9. Анна

На перекрестке загорелся красный. Тихое жужжание автомобилей, приходивших в движение, становилось острее. Я крепко сжимала руку брата, нетерпеливо топотавшего рядом. Ваня возбужденно вертел головой, провожая разноцветные машины, а иногда, очень редко, но все же вытягивал руку вперед, возможно, надеясь коснуться гладкого металла. Я была уверена, что глаза его в этот момент горели. И тут же тухли, потому что я непременно его одергивала. Ради его же безопасности. Но разве это объяснишь семилетнему слабослышащему пацану в огромной толпе на перекрестке, где мой голос просто тонет в мощном моторном реве? Позже я, конечно, поговорю с ним. А пока…

– А-ня, – окликнул меня до боли знакомый и уже в восемь утра пьяный голос. Я нехотя обернулась. Еле волоча ноги, шатаясь и спотыкаясь, к нам приближалась мама. Она была в грязном, местами засаленном платье и когда-то белых кроссовках. Темные нечесаные патлы соломой торчали в разные стороны, а заломы от следов подушки на лице говорили, что она только проснулась. И мне неинтересно, где же именно она спала.

Люди, стоявшие рядом, завидев ее, с отвращением отходили подальше. И я их не виню, мне и самой хотелось сбежать.

Я дернула Ваню за руку, и он, разочарованно отводя взгляд от дороги и замечая маму, принял такой страдальческий вид, что мне стало его жаль. Но я, как бы ни хотела, никак не могла изменить того факта, что эта неопрятная неприятная женщина – наша мать. Я посмотрела на часы и решительно направилась к ней. Она же, вспомнив поговорку о сене и корове, наоборот, остановилась на полдороге и прислонилась плечом к столбу.

– Доченька, милая, – залепетала она, поднимая руку в попытке коснуться моей щеки.

Я, морщась, брезгливо одернулась. Неизвестно, что она трогала этими пальцами. И вновь взглянула на часы, минутная стрелка которых неслась быстрее обычного.

– У меня нет денег, – стараясь сохранять спокойствие, твердо произнесла я. Мягкая улыбка на мамином лице сменилась холодным оскалом, а заведенная рука с размаху ударила меня по лицу. Обидно, я не успела увернуться. Но не дрогнула и взгляда не отвела. То, что происходит слишком часто, однажды перестает пугать.

– Мне нужны деньги! – кричала она. Люди вокруг останавливались и с интересом оборачивались, спасибо, что пальцем не тыкали. Ведь чужое горе всегда привлекает. И никто не знает, каких сил стоит противостоять этому ненужному и обескураживающему вниманию.

Я подошла ближе, одурманенная вонью немытого тела, и, поздно затаив дыхание, обняла маму за плечи, почти не касаясь ее.

– Пошли, я отведу тебя домой, – на выходе выпалила я, отвернувшись, чтобы набрать полную грудь воздуха.

Неожиданный толчок под ребра заставил согнуться и выдохнуть все, что только что набрала. Мама рядом свалилась на четвереньки.

– Мне нужны деньги, – брызгая слюной, вопила она, – сволочь неблагодарная. Я тебе жизнь подарила, воспитала, а тебе денег жалко?

Ванины глаза наполнились слезами. Он перевел взгляд с одного осуждающего лица на другое и потянул меня за руку. В моменты дикой истерики брат мог перейти на язык жестов. Мы не знали много слов, я смогла обучить его лишь нескольким десяткам по урокам с ютуба. «Страх» было в этом списке. Раз за разом его пальцы вгрызались в грудь, ужасая меня, желающую оградить его от этого. Но единственное, что я могла сделать, – присесть на корточки, установить зрительный контакт, прижать его руки к своей груди и улыбнуться. Да так, чтобы он поверил. Хотя качающееся рядом тело вряд ли этому способствовало.

Ваня наконец робко кивнул, показывая, что он справился с тревогой, и я отпустила его руку, поднялась, обошла маму со спины и схватила ее за подмышки, силясь поднять. Она оттолкнула меня, обливая такой грязью, какую любящая мать никогда не скажет дочери. Но я привыкла. Я знала, что это не ее слова, что за нее говорит алкоголь. А еще, что когда-нибудь это пройдет, и она вернется в семью. Обязательно.

Один из маминых ударов пришелся мне по голени. Я закусила от боли губу, не желая выть в голос. Ваня поспешил на помощь, и я упустила маму, которая шмякнулась об асфальт как мешок с картошкой. Брань ее стала слышна теперь и на другом конце улицы. Ей было больно. Да и мне тоже. Но все бесполезно. Может, бросить ее здесь? Потирая рукой ушибленное место, я уставилась на часы.

Все. Больше времени нет. Если я задержусь еще на минуту, то Ваня останется без завтрака, а я опоздаю на работу. Боже, ну почему все именно так? И денег на такси, как назло, нет.

Усиленно думая, я сморщила лоб. Увещевания материи не давали сосредоточиться.

В этот момент из бесконечной вереницы машин выделилась одна и остановилась напротив нас. Я на всякий случай дала Ване руку и спряталась за маму. Ее точно не тронут, а у нас будет время сбежать. Дверь открылась, и из машины, улыбаясь, вышел Александр Сергеевич.

М-да-а-а.

А я думала, что это утро хуже быть не может.

Чувствую, как мои щеки запылали.

Мама, лежа на боку, промычала что-то невнятное, устав горланить на всю улицу, и попыталась подняться, но у нее не получилось.

– Анна, доброе утро, – поздоровался Александр Сергеевич и ступил на тротуар. Он не сразу заметил маму, а когда заметил, удивленно поднял бровь и, переводя взгляд на меня, уточнил:

– Все хорошо?

Я молча кивнула, не в силах сейчас что-то объяснять. Директор тем временем улыбнулся брату и, протягивая ему руку, представился:

– Я директор твоей сестры, Александр Сергеевич. А как тебя зовут, богатырь?

Ваня сделал шаг назад, украдкой поглядывая на мужчину в костюме и галстуке. Нечасто такие люди протягивали ему руку. Да и вообще ему раньше никто ничего не протягивал, разве что оплеуху отвесить.

– Александр Сергеевич, простите. – Я вышла из оцепенения, лишь когда директор озадаченно опустил руку. – Его зовут Ваня. Он плохо слышит.

Мама, которую я на секунду выпустила из вида, доползла до моей лодыжки и крепко в нее впилась ногтями. Я ахнула и, качнувшись, завалилась назад, но не упала, потому что Александр Сергеевич успел удержать меня. Мама перевернулась на спину, распластавшись между нами, и, наконец, увидела, что мы не одни. Едко щурясь, разглядывала моего начальника, расплылась в улыбке и промурлыкала, облизав пересохшие губы:

– Вы уж простите, что я в таком непотребном виде.

Александр Сергеевич удивленно глядел на маму. Мне было так стыдно, что я не знала, куда деть глаза.

В лучшие годы жизни она бы никогда не позволила выйти в свет ненакрашенной. Никогда не надела бы мятое, не обула бы грязное. Она могла перестирывать и переглаживать, а пеленки даже с двух сторон, до тех пор, пока не посчитала, что вещь идеальна. Она сама была идеальной. И то, что сейчас происходило на улице: было чем-то доведенным до предела испорченности. Чем-то сюрреалистичным и черным от юмора. Или белым от грязи. Как и все в наших жизнях.

– И я бы не хотела тревожить вас, но мне очень нужны деньги. – И она поспешно добавила, как само собой разумеющееся: – Я все верну.

Я озадаченно замотала головой, не ожидая от мамы такой наглости.

– Мама, успокойся, пожалуйста, я дам тебе денег. – И наклоняясь, прошептала: – Вставай, хватит нас позорить.

Александр Сергеевич помог маме подняться и предложил отвезти нас домой. Я постаралась его отговорить (кожаные сидения его новенького автомобиля не предназначены для перевозки столь «ценных грузов»), но он настоял. Только зачем?

Вместе мы усадили маму на заднее сидение, что оказалось легкой задачей только на первый взгляд. Хотя она и всячески старалась облегчить наши старания. Рядом с ней сели и мы с Ваней. Я назвала Александру Сергеевичу адрес и взмолилась, чтобы дома не оказалось ни одного из маминых ухажеров. Остановившись у подъезда, оставив мужчин разбираться с мамой, я нырнула в соседний магазин за бутылкой, и через мгновение мы под руки повели маму домой.

Дома было пусто.

Оставив ей бутылку (иначе она снова бы пошла гулять по городу), я закрыла дверь на ключ. Но зная маму, со всей ответственностью заявляю, все запреты и засовы только в нашей голове. Да и живем мы на первом этаже.

Вернувшись к машине, я поблагодарила начальника и, взяв Ваню за руку, направилась в другую сторону.

– Анна, – остановил меня Александр Сергеевич, – вы куда?

Я кивнула на осмелевшего Ваню, который уже не прятался за моей спиной.

– Мне нужно отвести его в сад.

– Так садитесь, я отвезу.

Мне и без этого хотелось провалиться сквозь землю. Моя тайна на работе никому не известна, теперь же вряд ли меня станут держать. Я горько выдохнула:

– Спасибо, здесь недалеко. Вы и так много для нас сегодня сделали.

Александр Сергеевич, обойдя машину, открыл заднюю дверь, которую я только что захлопнула, и Ваня, отпустив мою руку, стремглав бросился внутрь. Так-так. Что это за провокация? Кажется, кого-то сегодня ждет большая беседа! Я понуро опустила голову, чтобы скрыть смущение, и подошла к машине. Ведь Александр Сергеевич был прав. Иногда тот груз, что сваливается на наши плечи, становится невыносимо тяжелым. И хорошо, когда рядом есть кто-то, кто может пускай и не делом, но поддержать. Плохо, когда ты один.

Ваня тоже прав. Он устал от выходок мамы, от эффекта неожиданности, после которого хорошего ничего не жди. И с каждым разом все становится только хуже и хуже.

Я залезла рядом с братом и обняла его. Как бы я хотела ему другого прошлого и самого лучшего будущего.

Оставив довольного брата, я спустилась на улицу. Почти свернула, как обычно, в проулок, где находится автобусная остановка, но заметила, что машина Александра Сергеевича так и стояла у ворот. Я подошла ближе, а он, отвлекшись от телефона, улыбнулся и открыл переднюю дверь. Сомневаясь, стоит ли вообще садиться, я снова залилась краской. Имела ли я право на подобное отношение? Чем я его заслужила?

И все же я села на переднее сидение. Машина тут же тронулась. Глядя, как Александр Сергеевич ловко управлял автомобилем, я невольно любовалась его четкими, размеренными и уверенными движениями. Спокойствие и правильность всего происходящего теплом растекались по душе. Неужели еще остались такие мужчины, за которыми как за каменной стеной?

Так! Я стираю с лица наивную улыбку. Он просто помог. Увидел на дороге и помог. Ничего более. Он начальник, я – младший и незначительный сотрудник. И нечего придумывать себе розовые замки. Моя реальность – это пьющая мать и маленький брат.

В сумке завибрировал телефон. Маша Афанасьева, программист, с которой мы часто обедали, сообщила, что ей подняли оклад на три тысячи. Что это? Неужели Глеб Андреевич постарался? Я озадаченно потерла лоб. Что-то слишком быстро меняются декорации. Остановитесь. Я не успеваю.