ФИНАЛ

Чёрными каплями падает яд,
чёрные птицы над пашней летят,
чёрной дорогою стелется пыль,
снова и снова сбывается быль.

Жесты знакомы, рисунок бровей,
небо расчертят изломы ветвей.
Пальцы не дрогнут, но хладны, как лёд.
Все предсказания – в круговорот.

Ворот, воронка, крушенье и крошево,
даже в финале не будет хорошего.
Жёсткая корка, сухой переплёт;
жанром предписан суровый исход.

Ну а герои, предсмертно хрипящие, —
будем же взрослыми! – ненастоящие.
Был бы сюжет и словарный запас…
Только обломки придавят и нас.

Мы, рисовавшие жизнь как градацию,
сможем сполна оценить кульминацию.
И очевидность проглянет из тьмы:
боги-создатели – это не мы.

В руны сойдутся изломы веков.
Необъяснимы причуды богов.
Ночь, расколовшись, сверкнёт, как сапфир;
за нами
ветвями
протянется мир.

2005

«Жарко. Еле слышный ветерок…»

Жарко. Еле слышный ветерок.
Пыль тихонько топчется на месте.
Что за счастье – посреди дорог
выбирать свою на перекрестье!

Всё молчит вокруг. Молчу и я.
Помолчи, послушай вместе с нами,
не пытайся эту тишину
разбивать натужными словами.

Всё и так понятно: травы, даль,
холод молока из гулкой крынки.
Чаша лета – золотой грааль,
путаные тонкие тропинки.

Где б ты ни был – распахни окно,
сон сметая на размахе жеста.
Столько счастья было нам дано —
остальному не осталось места.

2002

«Кто что скажет – всё неважно…»

Кто что скажет – всё неважно.
Знаешь, я живу однажды.
Нет пути назад.
Здесь в весеннем исступленье
гроздья буйные сирени
рвутся в небо – и, конечно,
это искренней, чем вечный
дивный райский сад.

Быть кустом чертополоха —
слушай, разве так уж плохо?
Если ж там, где смерть,
ничего – совсем – не будет…
Что с того? Мы только люди,
нам ли сожалеть?

Дар короткий и бесценный,
жизнь была как откровенный
долгий разговор.
Ну а если не хватило —
значит, я жила вполсилы,
верен приговор.

Без оглядок и сомненья
принимаю продолженье
и конец пути —
как безумие растущих
дерзких короткоживущих
помнить и цвести.

2003

«То время тяжело далось…»

То время тяжело далось,
что ни беда – всё было мало,
и день пронизывал насквозь,
а ночь почти что добивала.
одна держала на плаву
любовь – неведомая сила.
А я любила жизнь свою,
твою – тем более любила.

Но было всё, и всё – зима,
и снег, и незакрытый ставень…
И жизнь – отмерена сполна,
и каждый час был жизни равен.

А мир, как будто незнаком,
сиял нездешней новизною…
Наш город синим февралём
плыл над спешащею толпою.

2002

«Всегда проездом. Что сказать…»

Всегда проездом. Что сказать,
небесный, Боже?
Но даже этого не ждать —
тоска изгложет.

Всегда под вечер. Что ещё?
Иной ли доли?
Висок вжимается в плечо
почти до боли.

Лежать, страницами шуршать,
молчать дремотно.
Но утром надо уезжать —
бесповоротно.

И ни намёка – испокон, —
и ни ответа.
А ночь глядит через балкон
полоской света.

И ветви, и насквозь – луна,
первооснова,
и стоит эта тишина
любого слова.

2001

«Луна ли, осень или просто…»

Луна ли, осень или просто
тоска под горло… Как в бреду,
мимо старинного погоста
бреду и плачу на ходу
о тех, кого уже не встречу
и с кем ещё не разминусь,
о том, что здесь никто не вечен
и я однажды не проснусь,
но буду знать: немного значит
сталь окровавленных рапир;
и лишь любовью, не иначе —
я измеряю этот мир.

2009

«Мы встретимся, когда не ожидаешь…»

Мы встретимся, когда не ожидаешь,
в толпе, под моросящий мелкий дождь.
Другой, чужой, меня ты не узнаешь
в лицо и головы не повернёшь.

Когда бы там, в прошедшем, не запали
случайно в память несколько примет —
и я тебя узнала бы едва ли
теперь, по истеченье стольких лет.

Так прожитое оседает пеной
холодной, нескончаемой тоски.
Идут года – и множат перемены,
и сединой ложатся на виски.

2008

«Электрички…»

Электрички
разлетаются воробьями с твоих вокзалов.
Здравствуй, город.
Ты опутан круго'м сетями, и современно
бьётся пульс твой,
не только стрелки передвигая
на переездах —
но в каждом атоме-человеке
жизнь тяготеет упрямо к преодоленью.

Люди передвигаются. Люди едут.
Шлют телеграммы. Включают электрочайник.
Не говоря уж о сотовых телефонах,
ну и конечно, куда же без интернета.

Тысячи мыслей, направленных в запределье,
держат вернее, чем все провода на свете.
Город, стремящийся вырваться из окраин,
бдительно дремлет, покачивая плечами.

2005

«Странно: я не чувствую разлуки…»

Странно: я не чувствую разлуки,
будто не она в ночи зовёт;
медленно плывут слова и звуки,
и неспешен времени полёт.

Я не слышу крыл его, шуршащих
перьями тугими по щекам;
дни, свечей соцветия горящих,
недвижимый озаряют храм.

Я не ощущаю расстоянья,
тысяч километров тяжкий гнёт;
отчего-то лёд скупого знанья
дальше мысли – к сердцу – не идёт.

Средь земли, застывшей во вселенной,
вдруг прервавшей свой незримый ход,
чувствую тебя лишь – неизменно,
слышу, как душа твоя живёт.

2003

«Кончилось лето. Дожди разбежались…»

Кончилось лето. Дожди разбежались
стайкой весёлых шумливых мальчишек.
Кончилось лето. Мы долго прощались,
слушая шелест иголок и шишек.

Здесь, среди сосен, в зелёном молчанье
мы вспоминали брусничные кочки,
звон комаров над палаткой, за чаем
с дымом костра невесомые строчки.

Мы вспоминали закаты над Волгой,
хвои опавшей волшебную вязь…
Сказка была удивительно долгой.
Лето окончилось. Жизнь началась.

1999

«Не сошлось. Не срослось. Не осталось…»

Не сошлось. Не срослось. Не осталось.
Но ведь – Господи! – и не ушло.
Не разбилось, не расплескалось
ледяное моё стекло.
На мгновение прислониться:
только капли бегут с руки.
(Ты по-прежнему будешь сниться…)
Как немыслимо далеки!
Как безудержно виноваты,
как бессильны перед судьбой.
Как же мы на земле когда-то
разминуться могли с тобой.

Не сошлось. Не срослось. Не осталось.
Никуда уже не уйдёт.
Я слепым паучком впаялась
в заколдованный звонкий лёд.

2002

«Бурьяна запах душный, прелый…»

Бурьяна запах душный, прелый;
туч раздобревших хоровод…
Тягучий август сладко-спелый,
как твой мучителен приход.

Закатов буйство, тишь рассветов
и глубина небес ночных —
а ты потерян меж ответов,
значений и теней немых.

Покоем полон мир до края,
лишь ты один томим тоской,
словно из внутреннего рая
был изгнан собственной рукой.

Но греет память: день настанет,
в срок мука вызреет твоя;
ладони тяжело оттянет
запретным плодом бытия.

2011

«Чёрное – белое. Холод – жара…»

Всем моим посвящается

Чёрное – белое. Холод – жара.
Вечно звучащее: «Надо. Пора».
Вечно-родное, летящее мимо.
Дверь закрывается – неотвратимо.
Верить – не верить, запомнить – забыть.
Это посмертное право – любить.

…Знаешь, любое прощание – смерть.
Не выходи за порог смотреть.
Просто ли видеть, как вдалеке
тает фигурка? Так на песке
белом прибрежном – тают следы,
так уплывают весенние льды,
так замерзают зимой в холода,
так забывают меня – навсегда.

Время, я тоже училась жить.
Проще остаться, чем уходить.
Тупо, бессмысленно, глядя на пламя —
проще, чем так вот – своими руками!
Проще, чем, первым шагнув в пустоту,
крылья успеть отрастить на лету.

Многие я не постигла науки,
так не давалось забвение в руки.
Так зачастую я наперёд
знала откуда-то – не приведёт
встретиться снова придирчивый случай
(зная, что с кем-то не встретиться – лучше),
просто и радостно, трудно и сложно —
помнила – бережно, страстно, тревожно —
каждую каплю в мерцании вод,
каждую встречу и каждый уход.

…Что ты, ведь я не просила иного.
Жизнь моя, память, синее слово,
если б не это – я, падая вниз,
не захотела б, наверно, спастись.

2002

ВОЛНА

«Стихи пришли. И вдруг молчанье…»

Стихи пришли. И вдруг молчанье
прошедших дней – тяжёлый смог,
а их приход живым дыханьем
внезапно лёгкие обжёг.

Живя забавами чудными,
не ждёшь, как манны, не зовёшь,
но лишь сейчас и только с ними
ты понимаешь, что живёшь.

Нащупав ритм, звучащий гулко,
ты настороженно весь день