Джимми

В полицейском участке ранний час выглядел ровно так же, как и поздний – часть сотрудников что-то строчила, уткнувшись в пачки бумаг, а часть угощалась кофе с пончиками. Шериф Кролл представил, что эти фигуры оживают только тогда, когда он входит в помещение, а в остальное время они сидят застывшие, словно манекены. А иначе как объяснить кошмарное количество нераскрытых «висяков», которое они накапливают каждое полугодие? Небрежно махнув рукой в ответ на приветствия, Кролл прошагал прямиком в экспертный отдел. Миновав паутину запутанных коридоров, он приоткрыл неприметную дверку. Там в плотном коконе никотинового дурмана, давно запрещенного в наших краях, под крошечным световым кружком настольной лампы горбился Джимми – единственный служащий экспертного отдела. По штату полагалось работать тут втроем, но поскольку Джимми находился за столом день и ночь и выгнать его отсюда даже на ланч являлось труднейшей задачей, то начальство махнуло рукой на штатное расписание и, решив зачем-то рьяно экономить бюджетные деньги, еще двоих сотрудников нанимать не спешило. И закрывало глаза на нарушение режима – курение в кабинете. Кролл на минутку приостановился на пороге – хотелось еще хоть немного порадоваться воздуху. Джимми в своих огромных очках с толстенными линзами, лысый и пухлый как пупс, запеленутый клубами сигаретного дыма (одна, только начатая, торчала у Джимми изо рта, а вторая, почти докуренная, коптила в пепельнице, и обе воняли ужасно), изучал при помощи лупы нечто, зажатое пинцетом. Он похож на гусеницу из «Алисы в Стране чудес», на умную гусеницу с кальяном… – только и успел подумать Кролл, как «гусеница» произнесла неожиданным дискантом:

– Входите, шериф! Что принесло вас в такую ранищу? Хотите кофе?

Джимми держал на своем столе кофеварку. Огромная кружка с дымящимся или остывшим и покрывшимся пленкой напитком являлась неизменным атрибутом его рабочего места. Равно как и коричневые круги от ее дна на всех документах, которые попадали к нему в работу. Было просто удивительно, чем Джимми, который иной день и на обед-то не выходил, поддерживает внушительную массу тела. Наверное, приходя домой, он съедает за раз пакет картофельных чипсов, тарелку кукурузных лепешек с патокой и чизкейк! – почему-то подумал Кролл, а вслух сказал:

– Интересный язык, думаю – норвежский. И положил перед Джимми свою находку – тщательно разглаженный листок бумаги с неясными иероглифами и цифрами. Джимми едва взглянул на трофей и, буркнув «русский», схватил со стола не менее грязный листок и что-то на нем нацарапал.

– Вот! Это адресок, шериф, – протянул он оба огрызка бумаги Кроллу. Толстые линзы сверкнули под лампой, а дискант пропищал:

– Русскую подружку завели, Кролл? Говорят, русские весьма охочи до секса! Такое вытворяют! Вы хоть расскажите потом, а?

И Джимми разразился радостным кудахтаньем, весьма довольный своей шуткой.

Девичник

У Лялечки в «вишневой» гостиной (это на городской квартире, а в загородном доме у нее была «белая» гостиная) гостьи весело чирикали, словно пестрые канарейки в золоченой клетке. Поскольку затронута была тема путешествий, то каждая спешила поделиться своим богатым в этой сфере опытом. Ницца, Коста Брава, Куршевель, ГОА, Канары, Багамы, Тайланд и Сейшелы были тщательно рассмотрены на предмет «идеального отдыха». Но консенсуса достичь не удалось. Лора настаивала на том, что лучше романтической поездки на яхте развлечений не найти. Виолетта возмущалась:

– Как ты можешь это выносить? Там ужасающе укачивает!

«Меньше есть нужно», – хихикала про себя Альбина. Виолетта с убеждением праведника внушала Лоре, что нет ничего интереснее, чем прогулка по парижским ресторанам. Лялечка, большая любительница горных лыж, предпочитала Альпийские курорты. Сама Альбина, объехавшая большинство престижных уголков земного шара, склонялась к мысли, что особой разницы нет, при условии, что ты проживаешь в «Хилтоне».

– Даже в Египте? – не упустила случая подразнить Альбину Лора.

Но та ловко отбрила:

– Тебе видней!

Не секрет, что Лорочка подцепила своего первого «богатого Буратино» именно в Египте! (Сейчас ее капризам потакал уже третий.) Лора сделала головокружительный прыжок из самых низов. И хотя она никогда никому не рассказывала о своей юности, но в салонах поговаривали, что именно на египетских курортах провинциалка Лариса, танцевавшая танец живота в уличных шоу, и подцепила своего первого. Нынешний ее супруг, как, впрочем, и предыдущий, вечно отсутствовал, колеся по миру и заполняя своими деньгами оффшорные зоны.

А Ольга как всегда выдала какую-то глупость. Ей очень нравится Нью-Йорк! Нет, ну это к чему? О курортах говорили, при чем тут Нью-Йорк? Но Альбина решила быть сегодня великодушной. Ведь люди, у которых только одна квартира, вполне могут не разбираться в курортах! У них, наверное, дача в садоводстве, и там они проводят лето… И нельзя их за это осуждать! От умиления собственной толерантностью Альбина даже растрогалась.

– И когда ты была в Нью-Йорке? – поинтересовалась она у Ольги. Муж Альбины владел квартирой на Манхэттене, вернее даже не квартирой, а целым этажом, но ездить туда Альбина не любила – во-первых, шумный и нелепый город, этот Нью-Йорк. А во-вторых, муж часто отправлялся туда со своей выездной секретаршей, и Альбине, которая была прекрасно осведомлена о проделках своего благоверного, не желалось находиться в местах супружеских измен.

Ольга же рассыпалась в восторгах по поводу бетонно-стеклянного царства небоскребов.

– Этот город живет! Он живет сам по себе, разговаривает, кричит, шепчет… А Бродвей! Бродвей. Это же малый отпечаток большой жизни. С ее взлетами и падениями, кричащей роскошью и аристократическим андеграундом, пафосом, китчем, разрухой. Это – организм, живущий самостоятельно, казалось бы, вне мира и пространства. Это – наполненный тысячью звуков лес человеческих страстей. Воздух на Бродвее материален: столбы энергии могут поднять тебя к вершинам сверкающих небоскребов. Бродвей говорит сотнями голосов, на всех языках мира, словно сам Вавилон, он не умолкает ни на секунду, ни днем, ни ночью. Остановиться здесь невозможно, поток людей сбивает с ног, в буквальном смысле!

– Даже не представляю, чего же хорошего в такой суете! – не выдержала Альбина, вспоминая манхеттэнскую толкотню.

– Не скажи, Алечка, там есть отличные магазины, а ювелирка на Пятой авеню стоит того, чтоб немножечко и потолкаться, – заспорила Лора.

– Да, там есть пара неплохих ресторанов, – снизошла Виолетта, придвигая к себе креманку с цветными шариками мороженого, затейливо утопленными во взбитых сливках.

– А мне кажется – там все восхитительно! – как ни в чем не бывало возобновила Ольга свои дифирамбы любимому городу.

– Ну, да, – сны Веры Павловны! – усмехнулась Альбина.

– А кто такая Вера Павловна? – заинтересовалась Лялечка. – Твоя тетя из Берлина?

– Героиня произведения Чернышевского «Что делать?», – как ни в чем не бывало отвечала Альбина, следя за реакцией подруг. Единственная в компании отучившаяся в университете всерьез (папа-профессор заставил), Альбина любила застать врасплох своих легкомысленных товарок.

– А что, ей снился Нью-Йорк? – Виолетта даже есть перестала. – Интересно, к чему бы это? Ляль, у тебя сонник есть?

– Да нет, – объяснила Ольга. – Так они до революции представляли светлое будущее! Ну, это образное такое понятие – Вера Павловна видит сны, а в снах – новое светлое будущее!

– В смысле – Нью-Йорк? – не могла вникнуть в тему Виолетта.

– Ну, вроде того, такой красивый современный город – весь из стекла и бетона…

Альбина поморщилась. Ольга – выскочка-всезнайка, надо же, Веру Павловну вспомнила… Откуда?

А Ольга уже вновь уселась на любимого конька:

– Он же потрясающий – Нью-Йорк! Идешь по узкому тротуару, а над тобой простираются те самые «стены стекла и бетона»! А какую забавную ерунду продают на улицах с лотков! Всего за доллар. «One dollar!» – кричат продавцы на ломаном английском. А слышится: «Вандала!» Это же настоящие заклинания! «Тендала!» – десять долларов. «Амба»! – это «амбрелла», зонтик. Им скучно кричать одно и то же, поэтому через раз-два они добавляют: «Шекерап!» Я знаю теперь, как родился рэп! Музыка улиц – это многоголосый хор: «Гайз, гив ми плиз э литл мани!» «Ньйорктаймс-Ньйорктаймс-Ньйорктаймс-Ньйорктаймс!» «Амба, Амба, Амбрелла!» Получается настоящий джаз!

– Здорово ты все это придумала! – восхитилась впечатлительная Лялечка.

– Почему же придумала? – удивилась Ольга. – Так и есть!

– Ни разу не слыхала никакой такой музыки… – протянула Альбина.

– Ну как же! – удивилась Ольга еще больше. – Это звуки улиц, а вообще, там прямо под открытым небом джаз играют, да еще как… Бывает, самый обычный невзрачный человек выйдет на перекресток и сыграет блюз на гитаре так, что хочется заложить душу дьяволу, чтобы хоть раз так бы получилось…

– Так ты что, по улицам пешком ходила? – осенило Альбину.

– Конечно! – Ольга даже привстала и во все глаза смотрела на подруг. – А вы разве нет?

Виолетта от неожиданности уронила мороженое прямо на платье и теперь пыталась салфеткой вытереть пятно, растекающееся промеж бисера и пайеток.

– Конечно нет! – в свою очередь удивилась Лялечка. – Мне муж ни за что не позволил бы поехать без шофера!

– А я и сама бы не пошла! – отрезала Альбина. – На улицах ужасно опасно, ты разве не знаешь?

– Но что можно увидеть и услышать из машины? – прошептала Ольга, опускаясь на стул.

– Достаточно! – категорично заявила Альбина. – Ты же знаешь – откуда и куда тебе нужно – либо шофер везет, либо навигатор.

– Но так же не интересно! – воскликнула Ольга. – Так же все известно заранее!

– А что в этом плохого? – пошла в наступление Альбина.

Тут отмерла Лялечка и, вспомнив обязанности хозяйки салона, попыталась восстановить хрупкий мир.

– Ну, Оленька наша ведь художница! – напомнила она, выразительно глядя на Альбину. – Художники, они все такие, непредсказуемые.

– Ладно, – вспомнив, что решила быть ангельски терпеливой, отступила Альбина. – Ладно. Оль, так ты опять едешь на свой любимый Бродвей?

– Нет, я в другое место, но все равно Нью-Йорк вспоминаю. Понимаете, девочки, когда я там была, я подумала, что знаю – есть место в мире, где меня нет, но оно мое. Потому что там я могу быть сама собой. В этом водовороте чужих жизней мне дышится легко. И ничего не нужно делать, просто – идти на Бродвей. Не зачем-то. Не с кем-то. А просто! А как чудесно сидеть на центральном вокзале прямо на полу! Я, бывало, сижу и читаю Хармса…

– Но сейчас-то куда вы с мужем собираетесь? – прервала ее многословие нетерпеливая Альбина.

Ольга подняла на нее чистые прозрачные глаза: «В Голливуд…»