Глава 3. Поиск призрачной надежды

Окунувшись во тьму своей каморки, Леон прижимался спиной к стене и губами беззвучно повторял ведомую только ему одному фразу. Усталость велела мыслям ходить по кругу, но он заставлял себя держать глаза открытыми и не сводил взгляда с едва различимого силуэта фотографии.

«Вот оно, так близко, но все еще непонятно», – думал он, поглаживая пальцем шершавую текстуру снимка.

И действительно, казалось, что они приблизились к разгадке, но тем не менее ни он, ни Николь, ни Викери понятия не имели, что им делать дальше. На секунду он поддался внутренней меланхолии и опустил голову на руку. Леон чувствовал, что его старания бесполезны… Его дух ломался на куски от желания найти ответы и невозможности отыскать к ним пути. Николь помогла им пробраться в библиотеку, Викери взялся расшифровать записи в дневнике, а что сделал он?

В раздражении Леон ударил кулаком по крышке сундука. Возможно, именно поэтому он не хотел привлекать их к поискам? Знал, что они могут помочь больше, чем он того хотел. Может, в глубине души он жаждал чувства вовлеченности? Как капитан тонущего корабля, готовый погибнуть на дне вместе со своим судном, но сохранивший тлеющую в груди мысль, что он сделал все, что мог, даже если рядом проплывал корабль, способный помочь.

Устав сидеть в темноте, Леон достал из кармана спички и зажег керосиновую лампу на углу стола. Огонек вспыхнул, а потом посеял в комнате приятный глазу полумрак. Со вздохом Леон вернулся к прежнему занятию. До этого он не рассматривал других людей на фотокарточке, но сейчас его внимание привлек ребенок. Он стоял с самого края, одетый в брючки и свободную рубаху, и, словно маленькое приведение, терялся на фоне взрослых. Лицо едва можно было рассмотреть: черты на выгоревшей фотобумаге размылись, и единственное, что оставалось ярким и четким, – это его глаза: нетипично светлые и пронзительные. Они утаскивали в забытье.

Что-то в его груди колыхнулось. Словно по наитию Леон протянул руку к фотокарточке и коснулся ребристой поверхности. Мысли помутились, и в следующую секунду он уже не видел старых стен своей каморки, облепленных листами с записями и рисунками, пропали составленные башенкой книги, и утихло потрескивание пламени в лампе. Перед ним появился цветущий сад в солнечном свете дня, дивной красоты лабиринт из зеленых кустов тянулся на много ярдов^[7], а за ним стоял старый, но ухоженный особняк в три этажа, на красной черепичной крыше которого на ветру колыхался флюгер с буквой «К», вот только смотрел он в одну сторону – на запад, – хотя ветер гулял в разных направлениях.

Но прохлада не смущала компанию, раскинувшуюся в саду на белых деревянных лавочках. Они беседовали на легкие темы и смеялись, позабыв о строгих правилах этикета. Все здесь были почти по-родственному близки, а Леон стоял среди них, словно призрак, – никем не осязаемый и невидимый.

Он блуждал по саду, как неприкаянная душа, и лишь из мимолетного интереса рассматривал гостей. Все они были хорошо одеты: мужчины – в аккуратные костюмы, женщины – в простые, но элегантные платья или дневной ансамбль. Находиться в столь изысканном обществе Леону не слишком-то нравилось. Если бы эти господа видели, во что одет молодой человек, то оскорбились бы до глубины души.

С новым порывом ветра задрожала листва на высокой плакучей иве. Только тогда Леон заметил на тонких ветках привязанные ленты. Их было так много, что издалека они походили на разноцветную гирлянду. Их вид напомнил Леону об одной традиции: люди вверяли свои желания старому дереву и повязывали ленту, чтобы оно сохранило мгновения их веры.

«Есть в этом свое очарование», – подумал юноша и провел пальцами по темно-синей ленточке.

И пусть ему хотелось узреть написанное на ленте, Леон предпочел остаться в неведении. Его отвлек звонкий женский смех буквально в паре шагов за его спиной. Он развернулся так резко, что едва не запутался в собственных ногах. Глаза уцепились за счастливые лица родителей, и, не сдержав порыв, он подбежал к ним. Но ладонь прошла насквозь. Ему не суждено было их обнять. Он был незваным гостем в этой истории.

Однако ему было плевать, что происходит и как он попал сюда. Все, что он мог, это запечатлеть улыбку дорогих ему людей в памяти, увидеть, как любвеобильно они сюсюкаются с малышом на руках и щиплют за пухлые розовые щечки. Леон едва смог подавить слезы, но губы предательски продолжали дрожать, и сердце щемило от мимолетности этого мгновения. Он уже и не помнил, когда видел родителей такими… счастливыми?

– Этан! Алексис! – добродушно поприветствовал их мужчина. Судя по неформальности обращения, он либо являлся хозяином дома, либо был весьма близок с ними, чтобы позволить нечто подобное. – Мы успели вам наскучить?

– Что вы, лорд Кассерген. Ничуть! – рассмеялся Этан. – Но боюсь, еще один бокал, и я растеряю все свое достоинство перед вами.

– Достойнее человека, чем вы, мне еще не доводилось встречать, и потому я уверен, что не случится ничего страшного, если его станет чуточку меньше. – Лорд Кассерген по-дружески похлопал Этана Самаэлиса по плечу.

– И все же, если вы предложите, мне придется отказаться. Боюсь, моя дорогая жена не одобрит, если ее муж опьянеет раньше, чем придет время ужина, но, надеюсь, вы не откажите мне в просьбе сыграть с вами в шахматы вечером. Такого соперника, как вы, нужно еще поискать.

– Не откажу, друг мой! – расхохотался лорд. – И, по правде, я понимаю причину твоего отказа… – Он взглянул на ребенка. – Дети – цветы нашего будущего. Отрадно видеть, что ты так заботлив. Не каждый отец в наше время уделяет столько внимания своему отпрыску.

– Боюсь, в будущем я не смогу быть рядом, когда он будет во мне нуждаться, – честно признался мистер Самаэлис.

Остановив наполненный любовью взгляд на своих жене и ребенке, он заглянул за спину лорда Кассергена. Делая вид, будто не подслушивает разговор взрослых, мальчик прятался за высокой и статной фигурой отца. Заинтересованность выдавали лишь бегающие глаза. В мальчике Леон узнал того ребенка со светлыми глазами с фотографии, только теперь он казался еще прекраснее. Темные длинные волосы оттеняли бледность кожи, а сквозь пряди сияли яркие голубые глаза, похожие на два кусочка чистейшего льда. Взгляд у ребенка был не по годам умный и пронзительный. Своей фигурой он закрывал маленькую девочку – сестру – и держал ее за ручку. Едва ли ей можно было дать два года. Приятно было видеть, что этот маленький мужчина растет настоящим джентльменом.

– Мне стоит равняться на вас, – вежливо подметил Этан. – Ваши дети не только воплощение очарования, но и обладатели прекрасных манер.

Лорд лишь хрипло рассмеялся в ответ на его слова.

– Боюсь, вы слишком высокого мнения о моих отцовских подвигах. Их воспитание – заслуга моей дорогой жены, а не моя.

К ним подошла невысокая худая женщина. Она только что закончила разговор с другими гостями и поспешила присоединиться к мужу. Лорд приобнял ее за плечи, а она сохранила вежливую полуулыбку.

– Надеюсь, мой муж не слишком утомил вас разговорами? – поинтересовалась она. Голос у нее был мягкий и нежный, приятный слуху.

– Что вы, леди Кассерген, – вступила в разговор Алексис Самаэлис. – Редко встретишь человека, который с таким восхищением говорит о своей жене.

– Да, это он любит, – рассмеялась она. – Могу я поинтересоваться, вы уже выбрали имя ребенку?

Этот вопрос леди Кассерген заставил Леона задуматься. Обычно имя ребенку давалось в течение пары недель после рождения, а то и сразу, но он родился в середине декабря, а сады дома Кассергенов не были укрыты снегом. Не могли же его родители затянуть с выбором имени до самой весны? Стало быть, и место, где они находились, было отнюдь не Лондоном.

– Мы еще не объявляли об этом официально, но да, выбрали, – кивнула миссис Самаэлис. – Признаюсь, было сложно, но мы с Этаном пришли к общему решению и назвали его Леоном.

– Прекрасное имя! – восхитилась леди Кассерген. – Леон Самаэлис – как гордо звучит.

– И вправду, – согласился лорд Кассерген и пожал руку Этану. – Поздравляю!

– Спасибо! – принял поздравление мистер Самаэлис.

Ко всеобщему удивлению, вперед выступил сын лорда. Он немного замялся, не зная, как правильно преподнести свою просьбу, но после того как отец ласково погладил его по волосам, произнес:

– Могу ли я взглянуть на него?

– Конечно.

Алексис присела. Младенец на ее руках сонно причмокнул губами и открыл веки. Видимо, яркие глаза мальчика привлекли его внимание, и маленький Леон тут же потянул ручки. Но сын Кассергенов замер в недоумении, очевидно, не понимая, что ему делать. Он не мог отвести взгляд от ребенка, но и взять за руку не смел.

– Ты можешь сделать это, – тихо и ласково произнесла Алексис.

И получив согласие, мальчик осторожно коснулся ладошки ребенка и тут же был им схвачен. Малыша повеселило это, и он улыбнулся, стиснув его палец обеими руками. Сначала сын Кассергенов растерялся, а потом и сам ненароком обронил смешок.

– У него красивые глаза, – воодушевленно признался он.

– Класивый, – смущенно повторила сестра, высунувшись из-за его плеча.

– Наверное, нам стоит уже начинать выбирать дату свадьбы Джоанны и Леона, – в шутку произнесла леди Кассерген.

Взрослые рассмеялись. Все они поняли шутку, в которой каждый видел долю вероятной правды. И даже взрослого Леона это позабавило. Опершись спиной на ствол ивы, он принялся наблюдать за разворачивающейся сценой.

Однако сын Кассергенов, вероятно, воспринял шутку матери чересчур серьезно. Закрыв Джоанну руками, он надул щеки и громко объявил:

– Джоанна не выйдет за него!

– И почему же? – с потешной ухмылкой поинтересовался лорд Кассерген.

– Она ему не подходит… – неуверенно заявил ребенок.

– А кто тогда ему подходит? – Его матушка присела рядом и погладила по плечу.

– Тот, кто будет защищать его, кто не даст проронить ни одной слезы и подарит улыбку… – Мальчик состроил задумчивое выражение лица. – Тот, кто отдаст свое сердце и никогда не пожалеет об этом!

После этих слов его щеки покраснели, и мальчишка опустил взгляд, а взрослые рассмеялись.

– Где ты научился такому красноречию? – полюбопытствовал отец.

– Няня рассказала, – смущенно пролепетал парнишка.

– Это были слова клятвы анхеле, мой дорогой, – с умилением ущипнула его за щеку леди Кассерген. – Я буду защищать тебя до конца своих дней, подарю твоим губам улыбку на долгие годы и не позволю ни одной слезе упасть с ресниц. И даже если годы не будут к нам благосклонны, я отдаю тебе свою вечность в это мгновение и никогда не пожалею о своем выборе. Да услышат мои слова боги, да скрепят они нас лентой алой, что во веки веков не развяжется… Эту клятву дают самому близкому человеку, будь то друг, возлюбленная или член семьи, как знак искренности своего намерения защитить его перед любыми невзгодами.

– Дети так быстро растут, – рассмеялся лорд Кассерген. – Едва исполнилось три, а уже рвется давать клятву вечности.

– Это точно, – поддержал Этан. – Того гляди и потеснит вас на месте лорда.

– Тогда… – всерьез задумался мальчик, – я должен защищать его всю свою вечность? Я ведь дал клятву!

Мужчины рассмеялись, но Алексис продолжала смотреть на мальчика с сомнением. Ласково взяв ладошку сына Кассергенов, она погладила ее большим пальцем и тихо произнесла:

– В нашем мире это невозможно, милый.

– А мы и не в вашем мире, – уперто парировал мальчик.

От такого нахальства Леон даже рассмеялся. Этот мальчишка оказался даже умнее, чем он мог себе представить. Конечно, ему, как и его матери, подобные заявления казались детским лепетом, но если уж говорить серьезно, то он вырос в суровом Лондоне с его строгими правилами, где подобные клятвы считались смехотворными. Их все равно никто и никогда не выполнял. Но сейчас выходка юного лорда показалась ему забавной.

Мальчик же решил не отступать. Он повторил жест миссис Самаэлис, перехватив ее ладонь двумя своими, и, смотря прямо в глаза, заявил:

– Лорду не пристало отказываться от своих слов! Раз уж я поклялся, то буду верен этой клятве до конца!

– Я очень на это надеюсь.

Она провела рукой по его убранным в хвост темным волосам и заправила за ухо выбившуюся прядь, после чего с прежней улыбкой присоединилась к разговору взрослых. Сын Кассергенов проводил ее взглядом и хотел что-то сказать сестре, прижимающейся к его руке, но всех гостей отвлек внезапный восторженный крик:

– Скорее сюда!

Это был молодой Тобиас Реймонд – отец Викери. Высокий, статный, но с такой же глупой и ребяческой улыбкой, как и у его сына. Рыжие короткие волосы переливались на солнце золотом, а россыпь веснушек к теплому времени года покрывала почти все лицо.

Тобиас одернул голубой клетчатый жилет и пояснил:

– Все уже готово. Фотограф ждет нас.

– Прелестно! – прихлопнула в ладони леди Кассерген и, подхватив под руку Алексис, повела вдоль аллеи.

Мужчины и дети двинулись вслед за ними. Там, среди раскидистых ветвей и цветущих кустов розовой камелии, уже собрались остальные гости. Весело смеясь, они ожидали появления четы Кассерген. Леон шествовал за ними на расстоянии пяти шагов, но издалека приметил светлоголовую фигуру Натаниэля Аверлин, разговаривающего с невысоким мужчиной с ухоженными завитыми усами и в шляпе.

– Надеюсь, мы не заставили вас ждать? – Лорд Кассерген сперва пожал руку Натаниэлю, а потом фотографу.

– Нисколько. Прошу сюда.

Фотограф вежливым жестом проводил их до места и вернулся к фотоаппарату. Все замерли с довольными улыбками. Секунда, и вспышка ослепила Леона. Голова закружилась, голоса людей отозвались звоном в ушах, мир поплыл цветными пятнами. На мгновение земля ушла из-под ног, а когда Леон распахнул глаза, то вновь очутился в своей комнате, тяжело хватая губами воздух, словно вытащенная на сушу рыба.

«Сон, это просто сон», – повторял про себя он, но это нисколько не звучало убедительно.

Леон попытался встать на ноги и краем глаза уловил блик света, мелькнувший в зеркале. Он уставился на собственное отражение. Желание закричать захватило его, но из последних сил Самаэлис заставил себя сцепить губы. Из полумрака на него глядел юноша, и его разноцветные глаза сияли ярче огня лампы. В эти секунды он действительно поймал себя на мысли, что эти глаза принадлежат самому дьяволу.