Среди таких трудов один раз встретил Ефрема какой-то благочестивый старец из соседнего с городом монастыря. Услышав беседу его с язычниками, инок удивился, найдя в таком месте и с такими людьми истинно христианского мудреца, и с некоторым огорчением спросил Ефрема: «Откуда ты, сын?» – как бы показывая, что ему надлежало бы быть не среди толпы порочных и неверных. Ефрем рассказал ему историю своей жизни. «Для чего же, – говорит ему инок, – будучи христианином, позволяешь себе оставаться в толпе язычников? Или ты намерен жить в мире?» Ефрем отвечал отрицательно, и инок предложил ему совет вступить в один из монастырей в окрестностях Едессы, под руководство какого-либо мудрого старца. Ефрем объявил, что жизнь иноческая есть единственное его желание, и последовал за иноком в гору, где обитали иноки.

Едесса так же, как и Низибия, имела своих великих подвижников, главное занятие которых состояло в молитвах, псалмопении и славословии Богу, которые не имели другого убежища, кроме пещер, не употребляли и обыкновенной пищи, а питались единственно растениями. С такими людьми скоро могла сблизиться душа пустыннолюбивого Ефрема. Он нашел себе друга в одном из подвижников – Иулиане, близком к нему и по келлии, а еще более по духу, столь же сокрушенному, как и у Ефрема, и столь же неослабному в подвигах. Умилительно благоговейное сокрушение, с которым читал слово Божие сей старец, обращенный с пути погибели благодатию Божиею. «Однажды, – говорит преподобный Ефрем, – пришедши к Иулиану, я увидел, что книги его не только мокры, но где встречаются слова Бог, Господь, Иисус Христос и Спаситель, там буквы почти изглажены. Я спросил его: „Кто так испортил книги?“ – „Не скрою от тебя ничего, – отвечал Иулиан. – Когда грешная жена приблизилась к Спасителю, она омыла ноги Его своими слезами и власами главы своей отерла их; так и я, где нахожу написанным имя Бога моего, орошаю его слезами, чтобы получить от Него прощение грехов моих“. – „Бог благ и милосерд, – сказал я ему. – Он приимет твое благое расположение, но, – прибавил я дружески, – прошу поберечь книги“».

Ефрем и сам в уединении пещеры не переставал заниматься словом Божиим, почерпая из него умиление и мудрость. Но сокровища его познания по большей части оставались сокрытыми от других, по смирению Ефрема. Вскоре тот же прозорливый старец, который привел Ефрема к инокам едесским, указал в нем богопросвещенного наставника. Старец поведал братии, что в одну ночь, выйдя из своей пещеры, он увидел лик Ангелов, блистающих небесным светом. Один из них держал в руках большую книгу, или свиток, снаружи и внутри исписанный, и, обратясь к другим, говорил: «Кому, думаете, я отдам эту книгу?» И когда одни указывали на Иулиана, вероятно, того подвижника месопотамского, который во время господства арианского был опорою православных в Антиохии, другие на других, Ангел сказал: «В настоящее время никто столько не достоин сей книги, как Ефрем Сирин», – и в то же время вложил в уста его таинственную книгу. Это видение, напоминающее собою в некоторых чертах видение, бывшее пророку Иезекиилю (Иез. 2, 9 – 3, 2), может быть, и дало Ефрему наименование «пророка Сирского». Оно вызвало Ефрема к трудам на пользу общую.

Ефрем начал писать толкование на Пятокнижие Моисеево. Уже написано было изъяснение на книгу Бытия, как посетил его тот же старец. Прочитав написанное и усмотрев в творении Ефрема обилие благодати Божией, излившейся на него, старец пришел в удивление и, вместе, уверился в истинности бывшего о нем видения. Взяв у Ефрема рукопись, старец показывал ее клиру едесскому и ученейшим лицам в городе. Все разделяли со старцем удивление в мудрости писателя и, почитая виновником сего труда самого старца, благодарили его. Старец принужден был объявить имя действительного писателя и, желая еще более уверить в справедливости своих слов, рассказал о видении, бывшем ему о Ефреме. Это привлекло общее внимание к иноку, дотоле неизвестному; начали посещать его.

Для смиренного инока тяжела была слава; любовь к уединению не могла примириться с многолюдством приходящих, и Ефрем решился оставить свою пещеру, скрыться на близлежавшей горе, в густом лесу. Но Богу не угодно было его бегство от народа, для которого он был нужен. На пути явился ему Ангел и сказал: «Смотри, чтоб к тебе нельзя было приложить сказанного в Писании: Ефрем юница наученая, еже любити прение (Ос. 10, 11). Не вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице (Мф. 5, 15)». Покорный воле Божией, Ефрем не только возвратился в свое место, но и стал посещать город. Его духовная опытность и ревность о благочестии сделали его наставником иноков, а нужды Церкви – помощником пастырей едесских, особенно в борьбе с еретиками.

«Вера рождает добрую мысль; а добрая мысль – река воды живой. Кто приобрел ее, тот наполнится водами ее». Слова сии преподобного Ефрема справедливо могут быть приложены к нему самому. Душа его, напоенная живою водою слова Божия, изливалась неудержимым потоком умилительных наставлений. Согретые живым чувством, исходившие от полноты сердца, освященного благодатию Божиею, слова его были исполнены помазания духовного. Чудно плодились в устах его самые убедительные увещания, трогательные обличения самому себе и другим, мудрые правила и советы, и часто вдруг – неожиданным полетом – благоговейная мысль его возносилась к Богу, вечному, благому, чтоб исповедать славу Его любви беспредельной или просить у Него прощения грехов. Примеры и изречения библейские, опыты из жизни подвижнической, притчи и сравнения из царства природы – все было готово и являлось само собою в его простых, безыскусственных беседах.

В кругу иноков Ефрем всего чаще беседовал об обязанностях иноческих. Для некоторых писал и особые наставления, давал ответы на предложенные вопросы, предлагал уроки и новоначальным инокам и настоятелям. Замечая ослабление правил строгой монашеской жизни, он старался восстановить прежнюю ее чистоту. Сам стоя на высоте совершенства духовного, он желал возвести и всех туда же. Так в одной беседе, говоренной, вероятно, в первые годы его пребывания между едесскими иноками, напоминая о бедствиях, постигших страну, как то: о землетрясениях и опустошении от персов, он призывал своих слушателей к исправлению и указывал им на высокие древние образцы. «Отцы наши, – с болезнию сердечною говорил он, – как светила осияли всю землю; по причине высокого и чистого жития их самые враги сделались их подражателями… Наше же учение, оставив прямые пути, идет по стремнинам и местам негладким. Ибо нет человека, который бы ради Бога оставил имение и для вечной жизни отрекся от мира. Нет ни кротких, ни смиренных, ни безмолвных. Никто не воздерживается от оскорбления, никто не терпит злословия… Земля, приходя часто в страх от лица Господня, колеблется под нами к устрашению нашему, а мы и этого не убоялись. Города поглощены и селения опустошены гневом Божиим, а мы и того не устрашились. Воздвигнуты брани персами и варварами, и опустошили нашу страну, чтоб мы, убоясь Бога, пришли в раскаяние; но и это нас не изменило…» С тою же целию, чтоб возбудить ревность к подражанию первым пустынножителям, он не раз изображал в беседах своих правила и образ жизни «отпев скончавшихся».

Не менее озабочивала Ефрема судьба Православия в Церкви Едесской, которая, по значению города и кафедры Едесской, могла иметь влияние и на всю Месопотамию. Тогда как в других странах пали или ослабли гностические лжеучения, обуревавшие Церковь во втором столетии, в Едессе еще держалась секта Вардесана, последователя Валентинова и Маркиона; потом лжеучение Манеса, распространившееся из Персии, также оставило свои следы в Месопотамии. В четвертом веке не только угрожала ей зараза общею болезнию времени – арианством, но и возникли в самой Месопотамии и отсюда распространились по другим странам заблуждения Аудия и мессалиян.

Вардесан, ученый едесский, живший при дворе владетеля озроенского Авгаря, сына Маанова (152–187 гг.), известен по своей борьбе против учения астрологов о влиянии планет на нравственное состояние людей и даже против Маркиона; но вместе с сим он и сам проповедовал учение о двух началах: о Боге непостижимом и о материи вечной, об исшедших от Божества эонах и их сочетаниях (suzugiai), об устроении ими мира и человека и о пришедшем для искупления человека одном из эонов, Христе, в видимой, но не вещественной, а небесной плоти, и проч. Чтобы привлечь к себе народ, он излагал свое учение в поэтической форме; написанные увлекательным языком, по изобретенным самим Вардесаном размерам, песни его, равно как и песни сына его Гармония, получившего образование в Афинах, распространили его учение даже за пределы Месопотамии и надолго укоренили его заблуждения.

Для того чтобы рассеять заблуждение, довольно было противопоставить ему истину. Но для привлечения заблуждающихся к истине Ефрем видел нужду облечь ее в те же приятные формы, какими прикрывалось заблуждение. Поборнику истины нетрудно было усвоить простую метрику стиха Вардесанова. Богатые дарования природные, постоянная возвышенность духа Ефремова, неистощимо обильное чувство, навык представлять свою мысль в светлых и выразительных образах, то же чистое наречие, на котором писал Вардесан, – все это обещало успех предприятию. Остальное довершит сила истины и дух благодати, изливавшийся во всех словах святого поэта.

Сколь ни тяжко, сколь ни оскорбительно было для святого чувства строгого инока знакомиться с хульными мнениями лжеучителя и читать в его песнях грубые изображения сладострастной фантазии, но Ефрем не отрекся от горького труда, чтобы тем вернее поразить своего противника. «Я нашел, – говорит он в одном из своих песнопений, – книгу Вардесана и смущен был на время скорбию, потому что она осквернила мой слух и сердце зловонием своих хулений. Я слышал в стихах его хулы, и в его чтениях злословия… Для рассеяния мрака заблуждений, которые раздавались у меня в ушах, я обратился к Священному Писанию». Вардесан не отвергал ни Ветхозаветных, ни Новозаветных книг Писания, потому Ефрем в своих песнопениях находил достаточным изложить только чистое учение слова Божия о Боге и Его отношениях к нам, чтобы обличить суемудрие и лжетолкования еретика. Воодушевленный ревностию к истине, он смело предает позору и проклятию тайны мнимой мудрости Вардесановой и от скопищ еретических призывает в недра Церкви – хранительницы чистого учения. «Мы не полагаем упования нашего в семи (планетах), в которые верует Вардесан, – говорит Ефрем в одном из своих песнопений. – Да будет проклят, кто будет говорить, как Вардесан говорил, что от них исходят дожди и роса, снег и голоть^[1], семена и плоды земледельцам, что от них голод и изобилие, лето и зима. Да будет анафема тот, кто отверг твердое упование на Господа, усвояет всемогущество семи (планетам) и на них полагает упование. Да будет проклят читающий Писания и противоречащий им, читающий апостолов и противящийся их учению. Блаженна ты, Церковь верных, ибо Царь царей утвердил в тебе Свое жилище. Твои основания никогда не поколеблются, ибо Господь страж твой; и врата адова не одолеют тебя, и хищные волки не могут сокрушить или ослабить твоей крепости. О как велик ты, дом Божий! Как ты прекрасен! Как великолепна ты, дщерь народов».

Так как лжеучение Вардесана в некоторых пунктах сходилось с еретическими мнениями Маркиона и Манеса, то часто Ефрем, опровергая одного, касался, вместе, и других. Так, например, когда говорил против вечного существования материи, против учения о причине зла в материи, о раздроблении Божества на эоны.

Оружие, избранное Ефремом для поражения ересей гностических, оказалось верно. Народ с жадностию внимал песнопениям святого отшельника и забывал песни Вардесана. Потому Ефрем употребил то же оружие и против новых лжеучений, распространившихся в четвертом столетии. Под покровительством Констанция многие престолы епископские на Востоке были заняты арианами. Лжеучители, восставшие против Божества Иисуса Христа, дошли наконец до такого безумия, что самое Божество не считали для себя непостижимым. С гордым презрением к смиренной вере, которая не дерзает переступать за указанные человеку пределы, они утверждали, что, признавая существо Божие, а равно и образ рождения Сына от Отца неведомым, нельзя именоваться и христианами. «Вы не знаете, кому кланяетесь», – говорили они в упрек верующим. Провозвестниками таких ложных и вредных начал были Аетий и ученик его Евномий. Сверх того, господство ариан на Востоке сопровождалось множеством разделений и распрей церковных. Все это отвлекало внимание от предметов, касающихся жизни христианской, и святое дело – благоговейное размышление о тайнах Божественных – часто обращалось в предмет праздного, а иногда и нечестивого суесловия.

С горестию сердца смотрел на такое несчастное положение дел преподобный Ефрем; с пламенною молитвою обращался он к Господу, чтобы умиротворил Свою Церковь. А чтобы заразительная болезнь, свирепствовавшая в Сирии, не коснулась и его страны, он дал в своих песнопениях предохранительное и, вместе, целебное против нее врачевство! Оплакивая бедственное состояние Церкви, он говорил: «Призванные в Церковь спорят и пред лицем Истины обращаются к праздным вопросам; зависть и ревность ожесточили людей; в бешенстве они поражают друг друга; но и звери хранили мир в ковчеге (Ноевом)! Под предлогом защищения истины напрягают лук, метают стрелы; страсть к прениям и ссорам стала колчаном, всегда готовым давать стрелы сражающимся. Лукавый враг посмеялся над простотою и неопытностию; отведши людей от истинного учения, запутал их неразрешимыми вопросами; возбудил в них стремление к недоступному для них знанию, чтоб отвлечь от дозволенного занятия полезным учением. Занимаются Писанием, но не для того, чтобы, читая, преспевать в благочестии, а для того, чтобы свободнее проповедовать свои заблуждения и быть искуснее в спорах. Неразумные люди удалились от столпов путеуказательных и, чтобы блуждать беспрепятственнее, обратились в дебри и пустыни. Но только тому дано будет узреть Царя и получить от Него воздаяние, кто верно будет идти путем царским». Неоднократно в подтверждение своих обличений Ефрем указывал на грозные суды Божии – губительные нападения персов. «Дело ясно – сами видите, как наказывает нас Бог посредством нечестивых, – говорит он в одном из своих песнопений. – Вместо того, чтобы быть пшеницею, мы стали пылью, – и вот внезапный сильный ветр от Востока развеял нас. Мы не искали убежища в едином убежище спасения; и нас не спасли самые укрепленные города. Наши пастыри из суетной славы стремились к высшим степеням, – и вот они лежат поверженные на земле или отводятся в страну магов».

Особенно Ефрем восставал против дерзких покушений суемудрия – постигнуть непостижимое. Бесконечность Божества и ограниченность ума человеческого, тайны мира духовного и тайны природы видимой, свидетельство слова Божия и голос собственного сознания каждого – все приводит он к тому, чтобы уверить в безрассудстве тех, которые усвояют себе или мечтают приобресть знание сокровенного существа Божия. «Спроси мудрых и взвесь внимательно слово их: есть у человека другая душа – вера (а не знание). Тело оживляется духом, а дух верою: без веры он труп».

Не довольствуясь сим, Ефрем внес в свои песни духовные и разрешение обыкновенных возражений ариан против учения о Божестве Иисуса Христа. «Мудрый исследователь, – говорит он в одном месте, – умеет восстановить согласие между такими местами Писаний, которые людям безрассудным кажутся противоречащими; соединяет их, своим разумением соглашая разногласное, и водворяет мир между раздраженными слушателями». И сам выполнил сей долг.

Как глубоко действовали наставления ревностного защитника Православия на жителей Едессы, об этом всего лучше может рассказать следующее событие, засвидетельствованное историками Церкви. Когда Валент, покровительствовавший арианам, изгнал из Едессы православного епископа Варсу (373 г.), тогда православные отреклись от всякого с ним общения и учреждали свои молитвенные собрания за городом. Вскоре прибыл в Едессу Валент и приказал префекту претории Модесту разогнать их в случае нужды даже оружием. Но когда Модест отправился для исполнения такого повеления, ему перебежала дорогу одна женщина с младенцем на руках. «Куда спешишь ты?» – спросил ее префект. «Я узнала, – отвечала женщина, – о замыслах ваших против рабов Божиих, и потому спешу к своим единоверцам, чтобы вместе с ними принять от вас смерть». «Зачем же с тобою ребенок?» – спросил ее еще Модест. «Для того, чтобы и он был участником вожделенной смерти», – сказала ревнительница веры. Такой ответ слабой женщины ясно показывал, чего можно ожидать от прочих сынов Церкви Православной. Модест немедленно донес о том Валенту, и приказание было остановлено: Валент повелел только сослать в заточение до восьмидесяти восьми человек из клира едесского. Такою твердостию в исповедании Православной веры и готовностию умереть за нее жители Едессы, без сомнения, много были обязаны живому одушевлению песнопений пророка Сирского.

В некоторых песнопениях преподобный Ефрем касается и других лжеучений, возникавших в Церкви, но по большей части мимоходом. К числу таких принадлежат заблуждения Аудия и мессалиян. Аудий (по-сирски Удо) сделался известным в Месопотамии (около 340 г.) как лжеучитель по своим антропоморфическим представлениям о Божестве. Грубо понимая слова Писания о первом человеке, созданном по образу и подобию Божию, и опираясь на те места священных книг, где человекообразно приписываются Божеству члены тела и действия человеческие, он утверждал, что и Бог имеет тело. Можно думать, что одно из песнопений преподобного Ефрема, где объясняется библейский, человекоподобный образ выражения о Божестве, направлено было к рассеянию сего заблуждения, хотя здесь и не встречается имя Аудия. «Восхвалим, – говорит он, – Того, Кто усвоил Себе именование наших членов: ушей – чтобы знали, что Он слышит нас; очей – чтобы знали о Его пребывании с нами и умели смотреть за собою», – и так далее.

Заблуждение Аудия хотя и грубо, но не столько могло быть опасно, сколько лжеучение мессалиян, или евхитов. Их мнимо духовное направление вело к разрушению существенных оснований Церкви. Отвергая силу таинства крещения, они приписывали освобождение человека от духа злого единственно молитве внутренней; в ней только находили средство к привлечению Духа Святаго в человека; облагодетельствованному таким образом усвояли полную свободу от греха и от всех подвигов борьбы с грехом, созерцание Божества и ве́дение будущего. Такие вредные мнения проповедовали в Едессе Аделфий, Евстафий и другие. Преподобный Ефрем укоряет мессалиян в праздности и развращении; все исследования о мессалиянах, какие производились потом на Соборах в Малой Азии и Сирии, совершенно оправдывают