Читать книгу «Тайны Французской империи» онлайн полностью📖 — Эдварда Радзинского — MyBook.



































































































Второго сентября семья в башне Тампля услышала набат.

В этот день в Париже началась новая Варфоломеевская ночь. Во всех тюрьмах столицы сто двадцать часов убивали роялистов и священников.

Были образованы самозваные народные суды, быстро решавшие судьбы заключенных. После коротких вопросов раздавалась команда народного судьи: «Отвезти в аббатство».


Сентябрьская резня. Неизвестный художник. 1793 г.


Несчастный шел к выходу. Его выводили за ворота тюрьмы, а там его ждала обезумевшая от крови, ревущая толпа черни с пиками, топорами и камнями… Они забивали жертву, раздевали догола, делили одежду, снимали перстни, обыскивали карманы…

У тюрем выросли горы трупов, текли ручьи человеческой крови.


Герцогиню Ламбаль разбудили ночью. Суд был обычный, краткий. Последовала команда: «В аббатство».

Как только она вышла за ворота… озверевшая толпа поработала на славу. Ее били камнями, насиловали умирающую. Потом резали тело – вырвали сердце, отрезали голову и отрубили кусок плоти.

Голову с завитыми волосами, испачканную навозом, вырезанное сердце и кусок плоти с половыми органами понесли на пиках к Тамплю – «радовать австрийскую шлюху».

Антуанетта увидела в окно ее голову и упала без чувств.


Пока шли выборы в Конвент, в Законодательном собрании разгоралась борьба. Это была обязательная борьба революционеров друг с другом. Жирондисты сражались с якобинцами. Они обвиняли Марата и Дантона в подстрекательстве к убийствам беззащитных людей. Из двух тысяч восьмисот сидевших тогда в тюрьмах половина была убита…

Дантон отвечал: «Мы будем убивать священников и аристократов не потому, что они виновны, а потому, что им нет места в будущем».

Робеспьер сказал: «Кто посмеет упрекать в беззаконии народ? Кто посмеет указать точную границу, о которую должны разбиться волны народного насилия? Насилие равновелико самой революции. Оно столь же незаконно, как и сама революция, как свержение трона и взятие Бастилии! Оно столь же незаконно, как и свобода!»


Что ж, Робеспьер был прав – великая Революция порождает великое насилие.


Двадцатого сентября в Тампле вновь услышали набат, крики толпы и бой барабанов.

Разутая, нищая республиканская армия под началом генерала Дюмурье разбила победоносную армию герцога Брауншвейгского.

Гете, присутствовавший при сражении, сказал: «Мы видим рождение нового мира».


Двадцать первого сентября собрался избранный Национальный конвент, который провозгласил: «Король низложен». Франция была объявлена республикой.

И опять непрерывно били колокола и кричала толпа…

Нация хоронила монархию.


В избранном Конвенте большинство было снова у жирондистов, но они становились безвластны. «У кого ружье, у того и сила». Национальная гвардия подчинялась парижской мэрии – то есть якобинцам.

Конвентом теперь открыто управляло вооруженное меньшинство – Якобинский клуб…

Скамьи депутатов-якобинцев в Конвенте располагались наверху, поэтому их фракция получила название «Гора». Сверху, с этой Горы, теперь будут лететь смертельные молнии, которых страшились депутаты, не примкнувшие ни к тем, ни к другим. Их называли презрительно – «болото». Жалкие болотные лягушки.


События шли предсказуемо. Революция спешила повторяться. Как английские революционеры осудили Карла Первого, так республиканский Конвент решил осудить короля.


Суд над бывшим королем Людовиком Шестнадцатым (именовавшимся теперь гражданином Капетом) символически проходил во дворце королей – Тюильри. Как и Тампль, откуда привозили короля на суд, этот дворец ныне не существует.

Это был процесс, который, по выражению одного из адвокатов короля, стал «процессом целой Нации против одного человека».

Законники-жирондисты снова заявили о «неправомочности судить короля». «Особа короля, согласно действующей Конституции, была неприкосновенна и неподсудна». «Если сегодня осудить незаконно короля, завтра можно осудить незаконно простого гражданина»

Робеспьер возражал: «О ирония судьбы! Казнь тирана, которая должна нас объединить, является яблоком раздора… Здесь много говорят о законах… Но тиран Цезарь был зарезан двадцатью ударами кинжала без всякого закона. Точнее, на основании высшего закона – закона свободы. Я хочу обратиться к депутатам Жиронды. Как радуются наши враги, увидев, как дрожит в наших руках секира Революции. Называя его неприкосновенной особой, вы чтите воспоминание о своих цепях. Король – призрак прошлого. Призрак должен исчезнуть!»


Жирондисты попытались включить в обсуждение народ: «Но вопрос идет о казни главы государства. Должно быть всенародное голосование… Это голосование поставит наш приговор под охрану Нации… Вспомните урок английской Революции. Там не было народного плебисцита. И что же? Прошло не так много лет после казни Карла Первого, когда английский народ вернул монархию… И обвинил казнивших».

Тогда к трибуне бросился Камиль Демулен: «Нас смеют пугать непостоянством. И кого? Нашего великого народа? Это оскорбление Нации. Я не допускаю мысли, чтобы честная Нация, пославшая нас на штурм тирании, нас же потом преследовала! Никогда французы не будут так несправедливы! Никакого обращения к Нации. Решим здесь и сейчас!»

И состоялось голосование. Вожди якобинцев – Марат, Робеспьер, Дантон, Демулен – естественно, голосовали за казнь.



Ближайший родственник короля герцог Орлеанский – глава младшей ветви Бурбонов… Все были уверены, что он воздержится, он имел на это право. Но герцог сказал: «Я убежден: всякий, кто посягает на самодержавие народа, заслуживает смерти. Я голосую за смерть».

Гражданин Капет был приговорен большинством голосов.


Король попросил три дня, чтобы проститься с семьей. Ему дали двадцать четыре часа.

Ночью он написал завещание. Я видел его в парижском архиве. Завещание написано поразительно ровным, совершенно бесстрастным почерком.

В завещании король просил прощения у жены за то, что стал причиной ее бед. Он обращался к своему сыну и просил никогда не мстить за его смерть…

То же завещает и наш последний царь. Как писала великая княжна Ольга: «Государь просил не мстить за него. Он всем простил».


Составив завещание, остаток ночи король спал. Как расскажет камердинер, он спал спокойным и крепким сном.


На рассвете в карете вместе с духовником король Франции отправился на гильотину.

Карета была окружена двойным строем кавалеристов…

Гильотину установили возле все того же дворца королей Тюильри, на месте, где прежде стояла статуя Людовика, возлюбленного народом, и рядом с новой, революционной статуей Свободы.

Площадь затопили тысячи парижан.

Эшафот был плотно окружен Национальной гвардией.


На эшафоте король вел себя достойно. Он подошел к краю и обратился к народу: «Французы, я умираю невинным. И прошу Господа…»

Но тут, по знаку командующего Национальной гвардией, раздался грохот барабанов. Король пытался еще что-то сказать, но палач с помощниками потащили его на доску.

Палач дернул за веревку, и лезвие гильотины полетело на голову короля Франции. Голова упала в корзину…

Вначале хотели, чтобы при падении королевской головы раздался пушечный залп. Но Робеспьер сказал: «Голова короля не должна производить больше шума, чем голова простого смертного».


Казнь Людовика XVI. Гравюра XIX в.


И выстрел отменили.

Вместо выстрела палач Сансон обносил эшафот головой короля. Толпа восторженно орала, люди мочили платки в королевской крови. Обезглавленное тело отвезли на телеге в общую могилу на кладбище у церкви Маделен.


С этого момента гильотину больше не убирали с площади. Две красные кровавые балки с висящим топором грозили городу.


События продолжали нестись. Победитель интервентов генерал Дюмурье не согласился с казнью короля. Он изменил Республике, бежал из армии. До него бежал из революционных войск другой несогласный – человек-символ, герой борьбы за независимость Америки, генерал Лафайет…

В Конвенте продолжалась неминуемая битва детей Революции. Если до того была борьба идей, то теперь началась борьба лжи.

Ценой поражения в этой схватке была жизнь.


Робеспьер и якобинцы обвинили жирондистов в заговоре вместе с изменником Дюмурье… Робеспьер лгал и знал, что он лжет. Так же, как лгали жирондисты, пытаясь обвинить в измене его и Марата.


Письмо Людовика XVI, написанное накануне казни. Национальный архив Франции.


Но в этой битве революционеров друг с другом впервые поучаствовали пушки! По приказу подвластной якобинцам Парижской коммуны Национальная гвардия привезла орудия к Конвенту. Под дулами пушек депутатам было предложено исключить «изменников-жирондистов» из Конвента.

Изменниками теперь назывались те, кого прежде величали вождями революции…


Пушки сделали свое дело. Испуганное «болото» поддержало Гору. Немного поупрямились, но проголосовали как надо.


Так начался путь революционеров-жирондистов на революционную гильотину. Они были арестованы, и двадцать два знаменитых революционера отправились в тюрьму Консьержери, куда совсем недавно сами посылали врагов Революции…

В Консьержери прошла их последняя ночь. Они пили, пародировали речи Робеспьера, шутили, писали письма к возлюбленным. Как сказал палач Сансон, казней стало так много, что люди вместо того, чтобы плакать, начали смеяться.

Их везли на гильотину, и они пели в телегах революционные песни и славили Революцию. Толпы народа, заполнившие улицы, проклинали их… и пели те же революционные песни и славили Революцию.

На эшафоте жирондист Верньо, вчерашний глава Национального собрания, произнес бессмертную фразу: «Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей». И, обращаясь к оставшимся великим революционерам, которые послали их на эшафот, добавил: «Берегитесь, Боги жаждут!»

«Доска гильотины до того была залита кровью, что одно прикосновение к ней должно было казаться ужаснее самой смерти», – вспоминал палач Сансон.

Казнь продолжалась сорок три минуты. Этого оказалось достаточно, чтобы Республика лишилась своих основателей…

Теперь правили якобинцы. Конвент был безвластен. Жалкие «болотные» лягушки дрожали, ожидая очередную молнию с Горы.

Все это время верный «Друг народа» Марат продолжал свои призывы к крови. Но он забыл, что кровь порождает кровь.


Смерть Марата. Жак Луи Давид. 1793 г. Королевский музей изящных искусств Бельгии


В полутемный двор его дома вошла высокая девушка с каштановыми волосами – Шарлотта Корде…


Знаменитая картина художника-революционера Давида. Марат лежит в ванной… Он уже при жизни испытывал адские муки. Его пожирала нервная кожная болезнь. Только ванна давала ему какое-то облегчение.


Шарлотта Корде на допросе. Неизвестный художник. XIX в.


Шарлотта написала Марату, что приехала из провинции – раскрыть заговор врагов Республики. Как он ждал ее! Она вошла и убила его одним ударом ножа. Такая была сила ненависти!


Предком Шарлотты Корде был великий Корнель, автор трагедий о героях, готовых жертвовать жизнью во имя справедливости и долга.

Шарлотта держалась на допросах с достоинством героев Корнеля.

Когда ее спросили о соратниках, она с усмешкой сказала: «Неужели вы думаете, что моей ненависти к этому чудовищу было недостаточно? Дожив до почтенных лет, вы должны знать: плохо исполняется дело, которое не рождено вашим сердцем. Особенно если надо жертвовать жизнью. Я убила чудовище. Я убила одного, чтобы спасти сотни тысяч… Я республиканка. Я преклоняюсь перед великими принципами Революции и ненавижу ее крайности. Марат сеял ненависть в народе… Теперь его нет! И я с радостью отправляюсь на небо… Жизнь не дорога мне. Современники малодушны, и мало патриотов, умеющих умирать за отечество».

На гильотину ее везли в телеге палача. Толпа проклинала ее. Она была презрительно безучастна к ругани и крикам.

Она попросила палача не спешить: «Я ведь впервые в Париже».

На эшафоте она сама радостно бросилась на доску, «как в постель к любимому».

Она верила, что исполнила свой долг.


После гибели Марата началось революционное безумие.

В это время Республика была окружена пылающим кольцом. Наступали войска интервентов. Восстала крестьянская Вандея. Заполыхала огромная территория. Крестьяне, вооруженные порой одними вилами, героически сражались с революционными войсками… Восстал Лион. Сдался англичанам главный порт Франции – Тулон. И тогда произошло невероятное…


По предложению якобинцев само государство решением Конвента декретировало террор. «Террор – это лучший друг свободы, делающий свободу непобедимой», – сказал Робеспьер. Помешанный на добродетели, он объявил, что нынче «сама добродетель без террора ничто, так же как террор без добродетели… Террор страшен для врагов, но дисциплинирует друзей и создает единство».

Правил страной теперь уже не Конвент. Управляло Францией главное учреждение террора – Комитет общественного спасения во главе с Робеспьером. У Комитета были приводные ремни – Революционный трибунал, руководил которым общественный обвинитель Фукье-Тенвиль, и Комитет государственной безопасности, где одну из главных ролей играл художник-революционер Давид.


И началось… Они забыли про все, ради чего делали революцию. От великого лозунга «Свобода, Равенство, Братство или Смерть» осталась только «Смерть».

Свобода мнений, свобода собраний – все отменено. Закрыта Академия, та самая Академия, которая была символом Просвещения. Закрыты оппозиционные газеты…


Графиня Дюбарри. Гравюра XVIII в.


Террор обрушился на «недобитков» – роялистов, как учил покойный Марат. Остатки аристократических семейств, не успевших бежать из Франции, поехали в телеге палача на гильотину.


Туда же отправили символ прошлого режима, несчастную графиню Дюбарри. Палач Сансон вспоминал, что ему пришлось слышать много рыданий в своей телеге. Но никогда он не слышал, чтобы так невыносимо горько плакала женщина.

На эшафоте она молила: «Минуточку, ну еще одну, хотя бы одну минуточку, господин палач!»

Мольба, которая потрясла Достоевского.


И, конечно, Мария-Антуанетта. Бывшую королеву перевели из Тампля в Консьержери. Незадолго до этого у нее отобрали сына.

Впервые забыв о гордости, как тигрица, сражалась она с охранниками, молила оставить ей мальчика. Отняли…

Дофина теперь воспитывал сапожник. Учил ругаться, петь революционные песни и называть шлюхами мать и тетку…


В Тампле Антуанетта часами ждала у окна, чтобы увидеть, как выводили сына на прогулку.

В Консьержери окна ее камеры тоже выходили во двор. Здесь, во дворе, шла жизнь. Заключенные во время прогулок стирали в маленьком фонтанчике, пили из него воду. Порой здесь назначались любовные встречи.

Но она не выходила из камеры и в окно не смотрела. Она часами неподвижно сидела на стуле…


Cуд над Антуанеттой – «вдовой Капет», как теперь ее называли, – был недолгим.

Обвинения порой звучали самые гнусные: «Погрязшая в разврате, она склоняла к прелюбодеянию собственного сына…»


Камера Марии-Антуанетты в тюрьме Консьержери


Но она выдержала даже это, сказала коротко:

«Отвечать этому господину – ниже человеческого достоинства».


Ее приговорили к смерти. Она ни о чем не просила. Молча ушла с гордо поднятой головой.


Всю последнюю ночь она не спала. Сначала написала письмо сестре короля Елизавете – свое завещание.

Я видел это письмо… Буквы часто расплывались – она писала и плакала.

«Четыре пятнадцать утра… Сестра, меня приговорили к смерти. Но смерть позорна только для преступников. А меня они приговорили к свиданию с Вашим братом… Я надеюсь умереть с таким же присутствием духа, как и он… Я прошу моего сына никогда не забывать последних слов своего отца. Вот эти слова: «Мой сын, ты никогда не будешь стараться отомстить за мою смерть». Напоминайте их ему чаще, дорогая».

Не забыла простить и она: «Я прощаю всех, причинивших мне зло. И сама прошу у Господа прощения за все грехи, которые совершила со дня рождения. Надеюсь, Он услышит мою молитву… Я думаю о том, что моя смерть принесет очень много горя моим друзьям. Но я прошу моих друзей помнить, что моя последняя земная мысль была о них».


Суд над Марией-Антуанеттой. Гравюра XIX в.


Так она простилась «с самым любящим и самым любимым человеком».

И в конце письма, уже обращаясь к Елизавете: «Боже мой, как тяжело расставаться с Вами! Прощайте, прощайте, прощайте!»


Робеспьер велел оставить главной моднице столетия всего два платья. Черное платье вдовы она носила каждый день. Белое приберегла на свой последний выход в свет.

Королеву Франции везли на гильотину в телеге палача. Ее посадили спиной к лошадям, со связанными руками.


Последнее письмо Марии-Антуанетты к мадам Елизавете. Национальный архив Франции


Везли по улице Сент-Оноре, где в кофейной процессию поджидал художник-революционер Давид. Он не мог пропустить великий миг революции.


Тогда Давид и сделал бессмертный рисунок: Антуанетта в телеге со связанными руками. На голове – чепчик с черной лентой вдовы. Плечи прикрыты белой косынкой. А лицо… Какое лицо! Революция поработала на славу – королева рококо превратилась в старуху.


Сегодня мы можем увидеть ее тогдашнюю. Мадемуазель Тюссо, пока обедали гробовщики, успела – отлила в гипсе отрубленную голову Антуанетты.


Принцесса Елизавета не получила письма покойной королевы – ей его не передали.


Мария-Антуанетта перед казнью.

Жак Луи Давид. 16 октября 1793 г.


Революция не забыла и о ней. Сестру короля гильотинировали как участницу заговора против Республики, о котором смиренная принцесса не имела даже понятия.


Наконец настало и их время.


Давид рисует Марию-Антуанетту перед казнью.

Неизвестный художник. XIX в.


На революционную гильотину потекли потоки революционеров. Все конституционные монархисты, участвовавшие в Революции при ее праздничном «бархатном» начале, заняли места в телеге палача Сансона. И, конечно же, среди них был знаменитый оратор Барнав…


Началась охота на остатки жирондистов. Слово «жирондист» стало таким же бранным, страшным, как при большевиках слово «троцкист». Жирондистов искали, ловили по всей стране и отправляли на гильотину.


Великий Кондорсе спасался вдалеке от Парижа. Он долго прятался, наконец не выдержал заточения, решил прогуляться и зашел перекусить в таверну с томиком Горация в руках. Но истинный патриот сразу понял, что добрые граждане с Горацием не ходят… И отправился великий Кондорсе в тюрьму, где принял заботливо припасенный им яд.

Другой свободолюбец, жирондист, философ Шамфор зарезался.


Госпожа Ролан, красавица, муза жирондистов, конечно же, была арестована. Пол теперь не спасал…

В тюрьме она написала знаменитые мемуары. Когда ее привезли на гильотину, она сказала, что хочет записать удивительные мысли человека, поднимающегося на эшафот, и попросила принести перо. Вокруг засмеялись, осыпали грязными ругательствами (во власти тогда было много простых людей из парижских секций)… Прежде чем лечь на кровавую доску, она сказала, глядя на монумент Свободы, стоявший впритык к гильотине: «Свобода, они и тебя забрызгали кровью..».


Не обошлось и без августейшего революционера герцога Эгалите. Его арестовали и отправили в Консьержери.

Камеры здесь распределялись по новым правилам. Богачи и вчерашние вожди революции сидели перед смертью привилегированно – в отдельных камерах.


В день казни герцог обедал, когда в камеру вошел палач Сансон. Истинный галл не может умереть голодным, так что ел герцог с большим аппетитом. На вежливые слова палача: «Я к вашим услугам, гражданин», он ответил насмешливо: «Ошибаешься, мой друг, сегодня я – к твоим».


Мадам Ролан. Неизвестный художник. XIX в.


Аристократы, осужденные в тот день на казнь, отказались ехать вместе с ним на смерть. Герцог поехал в телеге – один.


Толпа, еще вчера носившая его бюсты, проклинала его. Он только усмехался.

По приказу Робеспьера телега остановилась у Пале-Рояля – места, где рождалась Революция. Та самая революция, которая теперь отправила его на гильотину.

На его дворце красовалось объявление: «Народная собственность». Герцог, самый богатый человек во Франции, только рассмеялся…

На эшафоте он вел себя презрительно и бесстрашно. Впоследствии аристократы говорили о революционном герцоге: «Он жил как собака, но умер как потомок королей».


Тюрьмы Революции были переполнены.

Но находчивый общественный обвинитель и фактический глава Революционного трибунала Фукье-Тенвиль придумал, как разгрузить помещения.

1
...