Цитаты из книг автора «Эдуард Веркин»

Синцов вылез из кучи и подумал о деградации. Еще недавно, буквально несколько дней назад, он страдал от отсутствия Интернета, а сегодня уже любит толокно и ночует в свежих опилках.

Они поехали дальше, напрямик через поле, ковыль послушно расступался перед Боренькой и сходился за кормой, так что не оставалось никакого следа, отчего Синцову представлялось, что они плывут. Старомодность Бореньки способствовала этому ощущению. Плывут по фантастическому озеру небывалой земли, по воде, покрытой цветущей ряской и розовыми лотосами, лотосов только здесь не было, Синцов, человек не мечтательный, и то почувствовал странное. Что вот-вот из далекой синевы поднимутся горы с белыми пиками, и справа в засыпающий океан будет опускаться солнце, и там, возле самого горизонта, вспыхнет жесть на острых драконьих крыльях.

– Слушай, Костян, а если… Ну, если бы у тебя была возможность… загадать желание? – То есть? – Ну вот… Золотая рыбка, пусть. И предлагает тебе желание. Ты бы что загадал? – Ну, не знаю… Чтобы гопников не было.

Синцов не очень знал, есть ли в Ирландии ковыль, но история ему понравилась. В большом городе таких историй нет, большой город перемалывает все в опилки, вранье, что рассказывают про городские легенды, нет в городе никаких легенд. Там просто не остается времени на легенды. А вот в таком, как Гривск, истории, наоборот, сохраняются, не исчезают в ежедневной суете, их помнят и рассказывают детям, а те своим детям, так и идет. Все в копилку, и уже не истории, а история, часослов для всех, и все помнят про вьюн, пришедший в девяносто восьмом, и про зиму восемьдесят первого, и про то, что в семьдесят девятом было полным-полно грибов, а в семьдесят втором засуха, и колорадские жуки сожрали всю картошку. А некоторые, те, кто живет подольше, помнят не только то, что было, но и то, что будет, тоже помнят.

Синцов смотрел на кусты и хотел бежать. То есть он не хотел, он неожиданно настолько окоченел от ужаса, что не хотел уже ничего. А тело хотело. Миллионы лет травоядной эволюции вскипятили кровь адреналином и требовали немедленно, вот сию же секунду, бежать, бежать, не разбирая дороги, куда угодно от этого шевеления на другом берегу, дальше, как можно дальше. И была еще другая эволюция, путь, пройденный охотниками и мясоедами, повелителями огня, коллекционерами волчьих клыков и тигриных лап. И эта эволюция презрительно и холодно говорила, что надо стоять, стоять, жить можно только стоя.

Несколько секунд, но в свете синих железнодорожных фонарей Синцов успел разглядеть. Водонапорную башню, старый деревянный вокзал, поленницы, длинный желтый дом вдоль железной дороги, скамейку и на ней силуэт худого человека. Дракула присел подышать воздухом перед предстоящей ночной работой.

За окном катила тьма. Только тьма, без огней и проблесков, точно поезд летел через дальний космос. Хотя нет, в космосе звезды, а здесь их не было, их растворила в себе облачность с севера.

Это тоже очень старая легенда, сейчас ее мало кто и знает. Потому что сейчас почти не осталось лесов. А когда леса были, про вендиго знали все. Вендиго – это пожиратель лосей. Внешне он очень похож на человека, его почти нельзя опознать с первого взгляда. Вендиго появляется в лесу самым жарким летом и пожирает всех лосей. Он очень, очень сильный, он разрывает лосей на части. Затем он поедает всех медведей, затем всех волков, а затем и других зверей, помельче – это как чума, уничтожающая все. А когда ему больше нечего уже есть, вендиго переключается на людей. Человек идет в лес и в самой чащобе встречает ребенка. В густой траве, или под кустами, или у ручьев, на мшистых берегах. Вполне себе человеческое дитя, красивое и улыбчивое. Человеку жалко, и он берет дитя и приносит к себе домой. И дитя начинает расти. – Они что, не видели… Куцый помотал головой. – Родители никогда не замечали худого, и наоборот, даже радовались, что найденыш так похож на их собственных детей. Он рос, и иногда родители их уже путали – своего и чужого. А потом с настоящими детьми случались неприятности. Несчастия приключались, болезни, и все это продолжалось, пока дети не умирали, или не исчезали, или не сбегали из дома. А родители уже и не помнили ничего, ни что у них были свои дети, ни что с ними случилось, родителям все равно было. И лесное дитя оставалось в этом доме одно.

Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей.

Иногда я не помню, что было в прошлую среду, зато прекрасно помню, что происходило семьдесят лет назад.