Они собирались уходить, когда к их столику подошла молодая женщина с наушниками "ЭмоЛинк" на голове. Её расширенные зрачки и слегка неустойчивая походка указывали на то, что она только что завершила интенсивный эмпатический сеанс.

– Вы должны попробовать, – сказала она без предисловий, плюхнувшись в кресло рядом с ними. – Это… это невероятно. Как будто всю жизнь видел мир в черно-белом цвете, а теперь внезапно – все цвета радуги. Я работаю финансовым аналитиком, понимаете? Цифры, графики, отчеты… – она взмахнула рукой. – А здесь я чувствую… всё. Я становлюсь живой.

Воронин и Елена переглянулись. Женщина явно находилась в состоянии эмпатической эйфории – известном побочном эффекте интенсивных сеансов, когда мозг продолжает выделять эндорфины и дофамин даже после отключения.

– Вы часто здесь бываете? – осторожно спросил Воронин.

– Три-четыре раза в неделю, – ответила женщина с легкой улыбкой. – Началось с одного раза, для эксперимента. Теперь… это часть моей жизни. Знаете, мой психотерапевт считает, что я становлюсь зависимой, – она рассмеялась, как будто это была забавная шутка. – Но как можно стать зависимым от чувств? Это всё равно что стать зависимым от дыхания или еды. Это естественно, это… необходимо.

Елена наклонилась вперед, её профессиональный интерес психотерапевта взял верх над осторожностью:

– А как вы себя чувствуете между сеансами? В обычной жизни?

Женщина помрачнела:

– Все… тускло. Приглушенно. Как будто мир за стеклом. Но это нормально, правда? В конце концов, у всех бывают хорошие и плохие дни. Просто мои хорошие дни – здесь.

Она внезапно замолчала, глядя на них с внезапной подозрительностью:

– А вы кто? Почему спрашиваете? Вы не из этих… анти-эмпатов?

– Нет-нет, – быстро ответил Воронин. – Просто интересуемся. Мы новички, хотим понять, чего ожидать.

Женщина расслабилась:

– А, понятно. Тогда мой совет – не бойтесь. Погрузитесь полностью. Это изменит вашу жизнь, – она встала, слегка покачнувшись. – Мне пора на следующий сеанс. Максим обещал показать мне, что чувствует человек, стоящий на вершине горы после долгого восхождения. Говорят, это похоже на религиозный экстаз, но более… физическое.

После её ухода Воронин и Елена решили, что увидели достаточно. Они расплатились и направились к выходу, но у самой двери их остановил менеджер клуба.

– Уходите так скоро? – спросил он с той же профессиональной улыбкой, но в глазах читалось нечто, похожее на подозрение. – Надеюсь, наш клуб оправдал ваши ожидания?

– Безусловно, – ответил Воронин. – Очень… познавательный опыт.

– Познавательный, – повторил менеджер. – Интересный выбор слова. Большинство наших гостей используют термины вроде "восхитительный", "трансформирующий" или "освобождающий", – он сделал паузу. – Знаете, вы мне кого-то напоминаете. Особенно вы, сэр, – он внимательно посмотрел на Воронина. – Мы не встречались раньше?

– Уверен, что нет, – сухо ответил Воронин, чувствуя, как напрягаются мышцы. – У меня довольно заурядная внешность.

– Пожалуй, – согласился менеджер после паузы. – В любом случае, буду рад видеть вас снова. В следующий раз, возможно, вы решитесь на более… полное погружение в наш опыт.

Они вышли на морозный воздух, чувствуя облегчение от того, что покинули клуб. Снег продолжал падать, превращая город в сказочный пейзаж, так контрастирующий с тревожными впечатлениями от увиденного.

– Как думаешь, он узнал тебя? – спросила Елена, когда они отошли на безопасное расстояние.

– Возможно, – мрачно ответил Воронин. – Моё лицо было на обложках научных журналов и в репортажах о "Машине эмпатии". Но даже если узнал, что он может сделать? Мы были законными посетителями, не нарушали правил.

– Это неважно, – покачала головой Елена. – Главное, мы увидели, что происходит. И это хуже, чем я ожидала. Та женщина – классический случай эмпатической зависимости. И таких там десятки, если не сотни.

– И это только один клуб в одном городе, – добавил Воронин. – А сколько их уже по всей стране? По всему миру? И сколько людей используют "ЭмоЛинк" дома, без всякого присмотра или ограничений?

Они шли по ночному городу, обсуждая увиденное и разрабатывая план действий. Необходимо было усилить информационную кампанию, привлечь внимание медицинских регуляторов, возможно, инициировать законодательные изменения, ограничивающие бесконтрольное использование технологии эмпатии.

Но оба понимали, что они опаздывают. Технология уже вышла из-под контроля, распространяясь по обществу и меняя его быстрее, чем они могли предсказать или отреагировать.

На следующее утро Воронин проснулся от звонка Ирины. Её голос звучал взволнованно:

– Саша, ты видел сегодняшние новости?

– Нет ещё, – сонно ответил он, глядя на часы – было всего 6:30 утра. – Что случилось?

– "Эмпатические вампиры", – сказала она. – Помнишь, мы обсуждали этот термин теоретически? Теперь о них пишут в жёлтой прессе. Статья в "Московском вестнике" под заголовком "Эмпатические вампиры: новая элита или угроза обществу?" И, Саша… они упоминают тебя и твоё изобретение. Не в самом лестном свете.

Воронин полностью проснулся:

– Отправь мне ссылку.

Через минуту он уже читал статью, и с каждым абзацем его лицо становилось всё мрачнее. Журналист описывал "новый класс эмоциональных хищников" – богатых и влиятельных людей, использующих технологию эмпатии для "питания" эмоциями других. По словам анонимных источников, существовали закрытые клубы, где "эмпатические вампиры" платили огромные деньги за возможность подключиться к людям, переживающим особо интенсивные эмоции – от экстремальных спортсменов до людей в состоянии горя или страха.

Но самым тревожным был пассаж о якобы существующем "чёрном рынке эмоций", где специально обученные "поставщики" создавали экстремальные эмоциональные состояния для последующей "продажи" клиентам через эмпатическое соединение. Речь шла не просто о наслаждении чужим счастьем или эйфорией, но и о более тёмных сторонах человеческой психики – эмоциях власти, доминирования, даже чужой боли и страха.

И хотя статья формально осуждала эти явления, она была написана в сенсационном, почти восхищенном тоне, который скорее провоцировал любопытство, чем отвращение. А упоминание Воронина представляло его как "наивного учёного, чьё изобретение, предназначенное для благих целей, породило новую форму эксплуатации".

– Это манипуляция, – сказал Воронин, когда перезвонил Ирине. – Статья написана так, чтобы вызвать сенсацию, а не информировать. И большая часть "фактов" либо преувеличена, либо полностью выдумана.

– Но не все, – серьезно ответила Ирина. – Мои источники подтверждают, что определённые элементы этой истории соответствуют действительности. Возможно, не в таком драматическом масштабе, но проблема существует.

– Чёрт возьми, – Воронин потёр виски, чувствуя начинающуюся головную боль. – Что ещё мы упустили? Какие ещё непредвиденные последствия нашей технологии уже проявляются?

– Я продолжаю расследование, – сказала Ирина. – Есть и другие тревожные тенденции. Например, использование "ЭмоЛинк" в корпоративной среде для "повышения командного духа" – по сути, форма эмоционального давления на сотрудников. Или распространение "эмпатических вечеринок" среди подростков, где устройства используются без всякого контроля или понимания рисков.

– Всё разворачивается слишком быстро, – пробормотал Воронин. – Мы не успеваем реагировать.

После разговора с сестрой он немедленно связался с Еленой, и они договорились о экстренной встрече команды для обсуждения ситуации. К полудню в конференц-зале Института нейротехнологий собрались ключевые исследователи проекта "Машина эмпатии", а также представители клинической программы и юридического отдела.

Воронин изложил ситуацию без прикрас: технология эмпатии распространялась бесконтрольно, порождая новые социальные феномены, многие из которых были потенциально опасными. "ЭмоЛинк" Крылова доминировал на рынке, продвигая безответственное использование, а их собственные усилия по контролю и регулированию не поспевали за скоростью изменений.

– Мы стоим перед дилеммой, – сказал он в заключение. – Можем ли мы остановить это распространение? И если нет, как мы можем минимизировать вред?

Дискуссия была долгой и напряжённой. Были предложены различные стратегии – от усиления информационной кампании и лоббирования законодательных ограничений до разработки технологических "контрмер", таких как устройства, блокирующие несанкционированные эмпатические соединения.

Профессор Лейбин, присутствовавший на встрече, слушал с задумчивым выражением лица. Когда дискуссия достигла пика, он наконец заговорил:

– Мы должны признать, что не можем контролировать использование этой технологии в масштабе общества. Джинн вырвался из бутылки. Теперь нашей главной задачей должно быть не предотвращение использования, а обучение безопасному и этичному использованию.

– Вы предлагаете сдаться? – возмущённо спросил один из молодых исследователей.

– Я предлагаю быть реалистами, – спокойно ответил Лейбин. – История технологий показывает, что запреты и ограничения малоэффективны, если технология отвечает глубинным человеческим потребностям. А "Машина эмпатии" определённо отвечает таким потребностям – в связи, в понимании, в преодолении изоляции сознания.

Воронин слушал своего учителя с растущим пониманием. Лейбин был прав – они не могли остановить распространение технологии. Но они могли направить его в более конструктивное русло.

– Образовательная программа, – сказал он. – Не просто предупреждения о рисках, а полноценная образовательная кампания. Как использовать технологию эмпатии безопасно и этично. Как распознавать признаки зависимости. Как защищать свою эмоциональную приватность.

– И адаптированные версии для разных аудиторий, – добавила Елена. – Для родителей, для педагогов, для медицинских работников, для корпораций.

– Плюс продолжение исследований долгосрочных эффектов, – сказал Лейбин. – Мы всё ещё знаем слишком мало о том, как регулярное использование технологии эмпатии влияет на мозг и психику в долгосрочной перспективе. Эта информация критически важна для разработки действительно эффективных мер защиты.

К концу встречи был сформулирован новый стратегический план. Институт нейротехнологий сосредоточит усилия на трёх направлениях: образовательная программа для широкой общественности, исследования долгосрочных эффектов технологии эмпатии и разработка новых, более безопасных версий "Машины эмпатии" с усиленными мерами защиты пользователей.

Вечером того же дня, когда большинство сотрудников разошлись, Воронин и Елена остались в его кабинете, обсуждая детали плана и свои личные впечатления от визита в "эмпатический клуб".

– Знаешь, что меня больше всего беспокоит? – сказала Елена, глядя в окно на заснеженный город. – Не "эмпатические вампиры" и не чёрный рынок эмоций, хотя это, безусловно, тревожные явления. Меня беспокоит постепенная нормализация идеи, что эмоции можно покупать и продавать, что они становятся товаром.

Воронин кивнул:

– Эмоциональная экономика. Мы предсказывали это как теоретическую возможность, но я не думал, что она реализуется так быстро и в такой… коммерциализированной форме.

– Это меняет саму природу человеческих отношений, – продолжила Елена. – Если я могу купить любую эмоцию, зачем мне стремиться к настоящей связи с другим человеком? Зачем работать над отношениями, если экстаз доступен за деньги?

– А эмоциональные гиды, – добавил Воронин. – По сути, это новая форма сервисной профессии – продавцы собственных эмоций. Как это влияет на их психику? На их способность к нормальным эмоциональным отношениям вне работы?

Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли о будущем, которое разворачивалось гораздо быстрее и в гораздо более сложных формах, чем они могли предвидеть.

– А ведь это только начало, – тихо сказала Елена. – Мы видим первые признаки социальной трансформации, вызванной технологией эмпатии. Что будет через год? Через пять лет? Как изменится общество, когда эмпатическое соединение станет такой же обыденностью, как смартфоны или интернет?

Воронин не ответил. Он думал о своём изобретении, о своих надеждах и мечтах, о том, как реальность одновременно превзошла и разочаровала его ожидания. "Машина эмпатии" должна была помочь людям лучше понимать друг друга, преодолевать барьеры между сознаниями. И в каком-то смысле она делала это. Но она также создавала новые барьеры, новые формы эксплуатации, новые социальные проблемы.

– Мы не можем предсказать все последствия, – наконец сказал он. – Но мы можем продолжать исследования, продолжать работу над безопасностью, продолжать информировать общественность. Это наша ответственность как создателей технологии.

Елена подошла к нему и положила руку на плечо:

– И мы будем делать это вместе. Шаг за шагом, день за днем. Не как всемогущие творцы, контролирующие своё создание, а как исследователи, изучающие новый мир, который мы помогли создать.

Воронин накрыл её руку своей, чувствуя глубокую благодарность за её поддержку, её мудрость, её непоколебимую веру в их общее дело. Что бы ни ждало их впереди – а интуиция подсказывала ему, что впереди ещё много испытаний – они встретят это вместе.

За окном продолжал падать снег, укрывая город белым покрывалом, как будто пытаясь скрыть трансформацию, которая происходила под его поверхностью. Но Воронин знал, что этот процесс уже не остановить. Мир менялся, и им оставалось только адаптироваться к этим изменениям, пытаясь направить их в наименее разрушительное русло.

И где-то в городе, в элегантном клубе на Петроградской стороне, десятки людей подключались к устройствам "ЭмоЛинк", погружаясь в новую реальность непосредственного эмоционального контакта – реальность, которая была одновременно волшебной и опасной, освобождающей и порабощающей, источником величайшей радости и глубочайшей зависимости.

Эра технологически опосредованной эмпатии началась. И никто, даже создатель технологии, не мог с уверенностью сказать, куда она приведёт человечество.