Я лично только писать люблю, и то не всегда. А вообще предпочитаю ничего не делать. Размышлять. Чьи-то стихи вспоминать. На солнышке лежать. Мясо есть. Вино пить. Любовью заниматься или революцию устраивать. А писать — иногда.
Я не верю, что кто-то действительно любит восемь часов в день, пять дней в неделю печатать на пишущей машинке, или же рубашки для мужчин шить, или же мусор с улиц убирать. Одну рубашку сшить приятно порой, ну, страниц несколько отпечатать тоже возбудительно — ишь, умею, вон как ловко выходит. Но чтоб всю жизнь?!
Все уже было готово к интервью или дружеской интеллигентной беседе двух интеллектуалов (прошу простить мою скромность) - это как посмотреть. Не чужие все-таки: за плечами прочитанный "Эдичка", которого без устали рекламирую теперь всем знакомым, хотя такие, как Лимонов, в рекламе точно не нуждаются. Микрофон - в петличке, в руках - диктофон, под боком - листы бумаги и ручка. Заготовленный список вопросов (или скорее ожиданий) - тут же, рядом, чтобы не растекаться мыслью по древу.
Мотор. Запись. Поначалу все вроде шло по плану. Поговорили о жизни в Америке, непростом пути поэта-эмигранта на чужбине, коснулись темы личных отношений. Автор, как всегда, был предельно откровенен и часто резок в отношении прекрасного пола (кто читал "Эдичку", поймет почему). Смело, без малейшего стеснения, рассказывал о своих любовных похождениях, которые впору называть приключениями. Немногочисленных, но ярких и запоминающихся. Симпатичный паренек тридцати с небольшим лет, странно и стильно одевающийся, умеет привлекать к себе внимание. Уж не знаю, благо это или проклятие, но в одном их эпизодов он признается даже, что однажды к нему воспылал страстью сам полицейский...
Лимонов рассказывал о своей нынешней работе в США легко и даже буднично - грузчик, маляр, подсобный рабочий... Он гордился тем, что живет свободно и уже не на подачки американского государства. Коснулись. разумеется, и темы искусства, куда же без нее, когда напротив тебя сидит ярчайший представитель той самой творческой интеллигенции. Он с легкостью разносил в пух и прах Толстого и Солженицына. Первого - за кухонный морализм, второго - за серость и невыразительность персонажей. Люблю и того и другого, но слушать все равно было чертовски интересно. Одинаково любопытно и когда хвалят, и когда ругают, тем более аргументированно. Совершенно некстати (в самом деле странно, когда разговариваешь с одним, а вспоминаешь про другого) вспомнился Розанов, читанный не так давно, вот он тоже умеет разделать под орех известных писателей. А вообще. заметила занятную вещь: больше всего писателям достается не от читателей и даже не от критиков, те хотя бы выполняют свою работу, а от своих же собратьев по перу, коллег по писательскому цеху).
Короче говоря, все шло прекрасно (вполне в духе "Эдички"), пока... пока не случилось что-то из ряда вон. На интервью ворвался неизвестный, брызжущий слюной и поносящий все вокруг, призывающий свергать правительства/грабить богатых/насиловать женщин, не обошлось без педофильских мечтаний. Анархист-революционер-преступник. Лимонов в принципе, сам по себе провокационен. Его манера говорить, излагать мысли, строить доводы... К ней нужно привыкнуть. Он не только за выразительность и глубину мысли, он всегда за то, чтоб и сама мысль звучала как можно эффектнее, оттого, наверное, так щедро всегда сдобрена его речь нецензурной бранью. Он явно привык привлекать к себе внимание любыми доступными способами. Как во внешности - розовые туфли, через облегающие наряды, шляпы и прочее, так и стилем речи и письма, порой, мне кажется, намеренно доводя неискушенного читателя до белого каления. Он добивается, чтобы его помнили. Как же это сделать иначе, чем грубые сцены и вульгарный язык? Задачу, впрочем, всегда выполняет отменно: трудно забыть его произведения, если однажды прочитал.
Так возвращаемся к интервью. Он и прежде-то был раскован и смел в высказываниях, но вот этот анархист-незнакомец!.. Это было что-то с чем-то! Представьте: вот разговариваете вы на тему американской трудной жизни и тут без подводки, без плавного перехода, этот ворвавшийся в ход беседы безумец начинает выкрикивать что-то там про русскую революцию. Потом про свои дикие (и противозаконные) мечты в отношении женщин и девочек. А заканчивает и вовсе чуть ли не призывами свергать существующую власть. Так и хочется вжаться до предела в кресло с криком "Уберите этого припадочного из студии!"
Его уводят, впрочем. Ход беседы ненадолго возобновляется, опять этот нежно-ранимый Эдичка перед нами собственной персоной, тоскующий о каких-то там прекрасных женщинах, но которые ему пока не светят, потому что у него нет денег. Он уже меньше тоскует об Елене (если кто еще не в курсе кто это такая. отсылаю вас к его предыдущей книге - "Эдичка", уж там ей посвящено много места, будьте уверены), он вроде бы уже нащупал смысл жизни, пусть он пока занимается и не литературой, а перевозкой чужой мебели за деньги, но бывших поэтов и писателей, как известно, не бывает: творчество, оно ведь все равно однажды непременно найдет выход. Он любит говорит о себе в третьем лице, будто сторонний и беспристрастный наблюдатель (хотя с последним у него выходит плохо: где Лимонов, там всегда страсть, а не холодная отстраненность, уж такой он, видимо, человек), называя себя просто и бесхитростно "поэтом Эдькой". В тщеславии и прочих глупостях оттого не замечен: критичен не только к другим, но и к себе.
Вот так мило говорим-говорим - и опять этот ненормальный врывается в зал, выхватывает микрофон у этого интеллигентного мужчины, слишком часто ругающегося матом, и заводит ту же песню. И мы опять вынуждены слушать скажу прямо: терпеть) эти уж слишком провокационные выкрики.
И не поймешь вот так сразу: то ли он дразнит нас, выводя на авансцену подобного персонажа, позлить, типа. хочет, или же это и в самом деле его альтер-эго, его темная сущность, его бессознательное, которое бесконтрольно вышло на свет, совсем как в повести Стивенсона о Джекиле и Хайде.
Если бы вся книга была в подобной тональности, к этому, пожалуй, можно было б даже привыкнуть. Нет, не соглашаться с ним (а впрочем, тут уж как кто пожелает), а ощутить цельность и плавность задумки, как было в "Эдичке" - там была центрообразующая идея, там была логика повествования, там автора не кидало из стороны в сторону. А вот здесь... здесь к концу беседы, так здорово начинавшейся, у меня появилось легкое головокружение: фрагментарность повествования, эклектичность книги чертовски выводила из себя такого консервативного читателя, как я, любящего незамысловатые сюжетные схемы - в сложных легко потеряться.
Дневник неудачника? Что вы, что вы... Кто угодно, только не неудачник. Уверенный в себе блестящий молодой человек, не сомневающийся в своих талантах и способности нравится. Уверенный, что однажды пробьется в жизни, станет известным и богатым, ровно тем, которым когда-то завидовал...В том семьдесят каком-то это было призрачной невесомой мечтой, с годами все больше воплощавшейся в реальности.
Странное это, конечно, было интервью, и книга не менее странная. Ему тридцать, а ощущение подросткового максимализма, где мир делится только на черное и белое, но, может, оттого, что он и был молод душой? желание бунта с каждой страницы, даже в мелочах... Странное и двойственное у меня в этот раз отношение к лирическому герою, задумчиво смотрящему на нас со страниц лимоновской небольшой повести. Обычно вектор отношения к персонажу единый: или нравится он тебе, или нет. У меня же получилось 50/50. В некоторых вещах и его умозаключениях я подмечала мудрость и глубину мысли, некоторые же хотелось забыть тут же, после прочтения, до того они казались мне неправильными, аморальными, грязными. Мне в самом деле теперь видятся и мерещатся два Лимонова: вот этот сухонький интеллигент и ярый анархист. Понимаю, это грани одного и того же субъекта... Понимаю и не могу принять.
Как и не могу посоветовать к прочтению. Разве что тем, кто любит литературные эксперименты. А начинать знакомиться с его творчеством лучше, думаю, все же с "Эдички" - благодаря той книге у вас сложится более цельное впечатление о такой незаурядной личности, как Эдуард Лимонов.
Буду ли читать другие произведения? О да! Несколько книг уже приготовлены и ждут своего часа. Его книги могут нравиться или нет, выводить из себя, но не могут оставить равнодушными.
...Интервью давно закончилось, как и вопросы, и темы обсуждения. Ожидания, в принципе, сбылись.
А они ушли все-таки вместе, крепко держась за руки: поэт и анархист. Нежно-мечтательный, красиво говорящий мальчик лет тридцати и грубо ломающий все вокруг мужчина:
Мамочка! Жизнь как сон, и ничего как следует не вспомнишь даже. Сплошной сон — стихи, Москва, жены промелькнули и скрылись, друзья и ласковые поклонницы, русская природа, Крымы и Кавказы, московские снега и московские чернильные сумерки.
Вылетел в Италию с бантом на шее — артист и заговорщик, асти спуманте, ватиканский музей, рыжая миловидная женщина, расходящаяся с мужем Аркадием, уходящая к лохматому музыканту, все ушло… И многое еще уйдет.
И вдруг очнешься на своей-чужой улице в костюме от Пьера Кардена, с автоматом в правой руке, с мальчиком — другом тринадцати лет — слева, сжимаешь его за шею, полуопираясь на него" — идете в укрытие, и это или Бейрут, или Гонконг, и у тебя прострелено левое плечо, но кость не задета.
Изучаемый новый чужой язык, стрельба по движущимся мишеням, бомбежка. Надо быть храбрым, этого от нас хочет история, хочет ненасытный кровожадный всегда народ, надо быть храбрым и отчаянным — Эдька Лимонов; надо, брат, надо!
Вот где он настоящий?!