Цитаты из книг автора «Эдуард Лимонов»

Спаслись, выжили и через 150 лет после смерти Николая Васильевича живы чиновники российские, живы, крапивное племя!

Это первый профессиональный писатель вообще. Благодаря ему появились понятия об авторском праве и о постраничной плате. До Бальзака писателей скорее щедро или скупо одаривали. Начиная с Бальзака писателям стали платить. Издатель Бальзака стал рассчитывать, какое количество книг своего писателя он может продать. Рассчитывали и цену издания. Соответственно и гонорар автора. На этом настаивал сам Бальзак. Короче, это Бальзак придал отношениям автора и издателя их современный вид.

Мы много знаем о боливийской трагедии. Остался дневник Че, найденный при нем, шесть человек ушли через горы в Перу и впоследствии дали показания. Освобожденный усилиями французов года через полтора, много писал и говорил Реджис Дэбрэ. Говорил там, где лучше и не придумаешь, – в Париже. Эти элементы образовали легенду Че. Но основных причин небывалой посмертной популярности Че – две: это факт, что он был уже очень известен как яркий лидер кубинской революции, и то, что он, не преуспев в результате, преуспел НЕБЫВАЛЫМ ОБРАЗОМ в постановке трагедии. Его неудача как лидера партизанской войны сделала его романтическим героем. И делает все более. Если ранее его портреты продавались, помню, на набережной Сены рядом с репродукциями Ван Гога и голой задницей туристки, то теперь Че успешно репродуцируется на майках, украшает брелки и вышел к ситуации, когда на вопрос: «Революционер?» – настоящее и будущие поколения будут дружно отвечать одно и то же: «Че Гевара!»

Я уже высказывался в одной из моих книг о необыкновенной важности такого персонажа, как Дэбрэ. Guerillero heroico всегда необходим свидетель. Причем свидетель, умеющий связно и четко сформулировать свое свидетельство. Красивая авантюрная женщина (дочь гэдээровских коммунистов) и свидетель, могущий принести свидетельство в самый центр современного мира, в Париж, окрасили трагическую и без того историю в яркие цвета.

В конце 60-х годов XX века в Германии одна за другой стали образовываться коммуны хиппи. В Берлине в 1968 году появились «Коммуна № 1», «Коммуна № 2», «Коммуна Воланда». Они следовали старым рецептам: деньги и имущество у них были общие, промискуитет был признан единственно верным способом сексуального общения. Именно из среды коммунаров пришли в RAF, знаменитую «Фракцию Красной Армии», и в другие террористические организации свежие резервные силы. История обожает совпадения и преемственность. Преемственность – это коммуны. Пассионария «Фракции Красной Армии» Ульрика Майнхофф, что интересно, родилась в 1934 году, ровно через 400 лет после разгрома Мюнстерской коммуны. И окончила она, кстати сказать, Мюнстерский университет.

Но и после этого толпа не прекратила глумление. Тела жгли сигаретами и мочились на них. Народ любит пинать мертвых кумиров. Ему в его ничтожности это приятно.

Я обещал ей позвонить на следующий день вечером, но не сделал этого из злодейства. К тому же — подумал я — пусть у нее появится нехорошее чувство ко мне. «Даже не позвонил, не узнал, что со мной». Такая горькая мысль, возможно, оградит ее от напрасной любви ко мне. Если не полностью, то хотя бы немного. *** Я приятен с виду, но ядовит. Интересен, но ядовит. Таких, как я, стрелять нужно, чтоб яд не разливали. Государства, они правы, даже поздно они это делают, нужно заранее отстреливать способных к разрушению. Бешеная собака я.

— Вроде мы. Везде русские… И в книгах Генри Миллера и Оруэлла, и на коже пушек, и каждый день в новостях мира. Во все замешаны, во всем виноваты. Иногда утомительно быть русским — тебе не кажется, Наталья…

Это не твоя была храбрость, my dear, но храбрость твоей пизды. Тебе было двадцать два года, и ты хотела ебаться, безудержно хотела ебаться, а твой муж, погасив свет, ебал тебя ровно три минуты! Ты же хотела ебаться сто минут, двести, всегда! Ты ушла ко мне, потому что я тебя хорошо ебал, вот что! В Нью-Йорке мой хуй тебе надоел, и тебе стало страшно бедности, в которую мы попали. Ты заметалась от мужчины к мужчине в поисках теплого стойла…

Я хотел бы, чтобы кто-нибудь пристрелил меня, когда я напишу все, что мне нужно.