10. С английским юмором и скепсисом

Известно, что англичане готовы шутить даже тогда, когда, собственно, им не до шуток. Может быть, это и есть одно из привлекательных свойств английского характера. Шутят в английском обществе на всех уровнях, при всяком удобном случае, по всякому поводу. Если же повода нет – его находят.

На Британских островах вдруг вспомнили, что прошёл ровно год, как на выборах большинство проголосовало за консерваторов во главе с Джоном Мейджором. Ноябрь месяц 1991 года послужил поводом спустить всех собак на премьер-министра. В первую годовщину власти ему припомнили всё – «чёрную пятницу», когда рухнул фунт, программу закрытия шахт, оставляющую без работы целый регион на севере Англии, Маастрихтскую неразбериху… И только ради одной цели: чтобы фельетонами, пародиями, юморесками развлечь публику. Это время стало «золотым» для карикатуристов. Портрет премьера с иконостасом «наград» на груди мстил ему за возню вокруг наград, выдававшихся за безупречную службу в британской индустрии: из семи медалей была составлена цифра 3.000.000. Ровно столько было безработных в Англии в начале весны 1991 года. Не важно, являлся ли Мейджор действительной причиной рецессии в экономике Великобритании, – всё равно лучшего объекта для юмора не найти. Даже очень далёкий от большой политики скандал вокруг фальстарта лошадей на Национальных скачках послужил поводом для… карикатуры на премьер-министра. Его фигура в позе бегущей лошади с седлом на спине, но без всадника украшала страницу газеты, весьма и весьма нейтрально относящейся к консерваторам. Фигура эта гнала по кругу, не слыша довольно обидных реплик зрителей: «Не туда!», «Остановись!», «Вернись!» и так далее.

Лондонские газеты утверждали, что такого глубокого падения престижа, какое выпало на долю Мейджора, не знал ни один премьер Великобритании начиная с 1945 года. Журналисты упрекали его даже в дружелюбии, настаивая на том, что человек, взваливший на свои плечи обязанности главы правительства, должен обладать ещё кое-какими качествами, например, компетентностью…

Высказывать такие упрёки, однако, человеку со стороны, то есть не британцу, недопустимо. Дело в том, что англичане терпят только собственные шутки над своим премьером. Это ещё одна особенность английского юмора. Что же касается самого объекта критики, то ему можно сочувствовать и желать одного: чтобы он не читал газет и не смотрел телевизор. Или… обижаться на прессу как это делали герои гласности и перестройки в бывшем Советском Союзе. Правда, последнее не конструктивно – хотя бы потому, что лондонская пресса обходится таким образом не только с премьер-министром, а и со всяким более или менее значительным политиком. Если же по каждому поводу обращаться в суд и добиваться наказания за оскорбление чести и достоинства главы правительства или политика рангом пониже, то судебные процессы рискуют захлестнуть Британию на долгие годы вперёд. Стало быть, остаётся одно: сохранять чувство юмора и утешать себя тем, что, во-первых, в Британии появились признаки выхода экономики из рецессии и, во-вторых, что со всяким премьер-министром рано или поздно происходит подобное – престиж падает…

Кстати, тема падения сама по себе весьма широко используется в английском юморе, и очень часто она становится ведущей: например, любимые юмористические программы по телевидению для английских зрителей посвящены внезапным падениям и провалам – в воду, в яму, с забора, с дерева. Падают актёры во время ответственных съёмок, а вместе с ними декорации, тяжёлые предметы. Особенно смешно, когда падают на ровном месте. Не так давно англичане потешались над своей самой известной манекенщицей Наоми Кемпбелл. Представляя английский дизайн одежды на празднике мод в Париже, Наоми сделала лишь несколько шагов в туфлях на невероятно высокой платформе и свалилась прямо посреди подиума. Дело спасла очаровательная улыбка. Растянувшаяся манекенщица получила блестящий шанс для рекламы. Оскандалившуюся на главном подиуме мира модель на следующий день показывали по телевидению, а портрет Наоми был опубликован на первых страницах лондонских газет. Туфли же Наоми по возвращении в Англию были взяты для демонстрации в крупнейший музей Лондона – Музей Виктории и Альберта.

Куда более крутой, впрочем, была амплитуда падения другого британского подданного, который свалился с 22-го этажа одного из жилых зданий. Он пробил крышу автомобиля и приземлился в кресло. Спустя минуту он выбрался из автомобиля и ушёл. Очевидцы позвонили в полицию. Когда полицейский допрашивал первого из свидетелей, на вопрос, был ли потерпевший в шоке, очевидец возмутился: «Потерпевший? Почему он? Это я был в шоке, когда увидел его идущим по улице так, будто с ним ничего не произошло».

Юмор не изменяет англичанам и в трагических ситуациях, когда речь идёт о смерти. Когда англичане вспоминают человека, который ушёл из жизни, и в некрологе, и на панихиде непременно припоминают удачные шутки, остроты, которые изрёк, живя на грешной земле, усопший. Одна из солидных газет поместила на целой странице некролог в связи с кончиной видного британского учёного, научного советника при правительстве Великобритании ещё со времён Вильсона, лорда Цукермана, и в нём не обошлось без юмора. Государственный муж лорд Цукерман был европейским человеком и не очень интересовался «еврейским вопросом». Когда же как-то его спросили, что он сделал для Израиля, Салли Цукерман ответил: «По крайней мере я не изменил своей фамилии».

Чувство юмора в глазах англичан по значимости может сравниться с заслугами перед государством. И блистать юмором в Англии – настоятельная необходимость для всякого, кто желает добиться успеха, тем более в политике. Что же говорить о литературе?

В пригороде Лондона покинул бренный мир автор знаменитой книги, нашумевшей в шестидесятые годы под названием «Закон Паркинсона». Профессор Паркинсон разработал метод отбора кандидатов, так называемый «британский метод», заключавшийся, по мнению профессора, главным образом, в поисках знаменитостей в родословной претендента, а не в его деловых качествах. Метод пришёлся по душе не только на Западе, но и правителям Советского Союза, где «кадры решали всё!» По крайней мере эту книгу они не запретили, и даже наоборот – разрешили, перевели и издали. Это тем более замечательно, что у себя на родине Паркинсон не встретил такого понимания. Его исследование было издано впервые в Англии в 1958 году и лишь с третьей попытки. Нет-нет, издатели вовсе не выступали против концепции автора – они тоже хорошо знали, какую роль играют в Англии знакомства при отборе кандидатов на ту или иную должность. Речь шла о вкусах издателей, полагавших, что молодой автор должен поработать над текстом ещё и ещё. Слава богу, автору хватило не только чувства юмора, но и терпения – он переделывал текст до тех пор, пока книга не легла на стол читателя, показав миру все достоинства английского юмора. Позже профессор «юморил» не только в книгах, но и на лекциях в Малайзии, а затем и в американских университетах – Гарварде, Иллинойсе, Калифорнии. На свои лекции по истории он собирал до пяти тысяч студентов. И не в последнюю очередь такая популярность объяснялась чувством юмора.

О чём более всего сожалел профессор Паркинсон, изучая историю собственной жизни? О том, что всю войну ему пришлось служить в тылу, – в действующую британскую армию он так и не попал. Что он не только не сделал ни одного выстрела, но даже не вошёл в более или менее значительный конфликт хотя бы с одним немцем. Единственной близкой ему жертвой Второй мировой войны, по уверениям профессора, была его первая жена, на которой он женился в 1943 году, но вскоре после окончания войны развёлся, чтобы жениться на второй и чтобы гораздо позже, после смерти второй, умереть на руках третьей, в тени Кентерберийского Собора, где автор «Закона Паркинсона» работал над своей последней книгой «Закон во мне»…

О Найджеле Шорте, претенденте на звание чемпиона мира по шахматам, сегодня пишут много. Найджел ждёт к себе в Англию чемпиона мира Гарри Каспарова, имея не очень хороший результат в прошлых встречах с чемпионом. Как выяснилось, английский гроссмейстер отнюдь не купается в золоте. Более того, банки, куда по сегодняшний день Шорт обращается за кредитом, советуют ему не валять дурака, а поскорее найти постоянное место работы – только в этом случае они готовы субсидировать его в соответствии с рангом второго шахматиста мира и как достаточно платёжеспособного клиента. Дело в том, что временные заработки, пусть и очень большие – недостаточная гарантия для желаемых претендентом займов…

Популярен ли Найджел у себя на родине? Скорее нет, чем да. Особенно, если сравнить с… Исландией. Там по итогам проводившегося опроса среди знаменитостей Найджел оказался популярнее даже самой Мадонны. Иначе обстоит дело в Англии. Как утверждает Найджел, шахматы у него на родине не очень популярны, потому что англичане не любят… умников. Англичане думают, что игра в шахматы только для умников. Скептики! На самом деле, уверяет Шорт – это практика и умение концентрироваться.

Вот такой претендент. В случае победы мир обретёт чемпиона, не только хорошо играющего в шахматы, но и обладающего английским юмором.

11. Мелочи жизни

Осенний Лондон 1993 года запомнился мне не только проливными дождями, которые накрывают время от времени всю Англию. Осень – это острая борьба, в частности, борьба партий, где публика подмечает, прежде всего, мелочи. Какого рода мелочи? Ну, скажем, фраза министра финансов Кеннета Кларка: «Всякий враг Джона Мейджора – мой враг, всякий враг Джона Мейджора – враг консервативной партии». Она произнесена на осенней конференции тори в Блэкпуле и вполне отвечает духу, в котором воспитывались мы, советские люди. Потому в наших глазах это не мелочь. Для тутошней же публики, настроенной скептически, такого рода нарочито прямолинейное высказывание, похоже, выпаливается исключительно, чтобы поддразнить её, позабавить, и воспринимается большинством скептически, как нечто несерьёзное своей несуразностью.

А вот другая мелочь. Премьер-министр и его предшественница, Маргарет Тэтчер, на сцене той же блэкпульской конференции лишь пожали друг другу руки, но не поцеловались, как это было прежде. Эта мелочь вновь дала повод говорить об ослаблении позиций премьера, но уже непосредственно в его партии. И всё же современное течение политической жизни Англии пока ещё связывается с термином «мейджоризм». Потому составители краткого Оксфордского словаря английского языка решили ввести этот термин в число четырёх тысяч новых слов. Когда же потребовалось научное определение «мейджоризма», возникла заминка. Крупнейшая лондонская газета «Индепендент» призвала читателей помочь оксфордским тугодумам и объявила конкурс. Условие – дать правильное определение и уложиться в двадцать строк. Победителя ждала бесплатная двухнедельная экскурсия в Маастрихт, где руководители стран Европейского сообщества подписали отнюдь не мелочь, а договор, из-за которого Мейджор имел много проблем. Редакция получила множество ответов. В их числе был и пустой лист с площадью, где должны были уместиться эти двадцать строк, ну, и всякие определения, начинающиеся синонимами типа дубовость, неграмотность, грубость, агрессивность, беззубость, бесхарактерность… Победа досталась скромному пастору из Эссекса Лоури Блейни. В своём определении он связал «мейджоризм» как форму коллективной ответственности, при которой лишь отдельные чиновники теряют свои посты, с «минеризмом» и «майнеризмом», когда в конце концов в результате сокращения рабочих мест теряют работу все. В этом определении было особенно много смысла для английских шахтёров, которые попали в катастрофическое положение в связи с решением правительства Мейджора закрыть десятки шахт…

Не надо думать, что «мелочи» интересуют публику лишь в политике. В шахматах тоже. Осень 1993 года можно было назвать шахматной. Финальный матч на первенство мира между Гарри Каспаровым и англичанином Найджелом Шортом проходил на сцене театра роскошного лондонского гостиничного комплекса «Савой». Он привлёк внимание лондонцев прежде всего словесной дуэлью. Она предшествовала шахматной борьбе и достигла своего апогея, как только Каспаров прибыл в английскую столицу. Противники обменивались «любезностями» самого разного уровня. Шорт, например, заявил, что Каспаров – старый коммуняка, на что Гарри ответил, что никогда не скрывал этого факта в своей биографии – да, таковы были правила игры в шахматы высшего класса в стране развитого социализма. Поэтому ему пришлось вступить в партию коммунистов. Тогда Шорт объявил, что Каспаров – абсолютно «шерстяной», то есть первобытный, и публике это не мешало бы знать. Оказывается, Найджел увидел во время купания в бассейне, что волосяной покров чемпиона мира превышает все мыслимые пределы, и потому, мол, он является предметом здорового интереса лондонских девиц. Гарри же заявил, что девицы в бассейне даже не смотрели в сторону бедного Найджела, вот он и придумал эту версию – «шерстяной»…

Мелочи играли решающую роль и в освещении самого матча. Когда Найджел уже безбожно проигрывал, в Королевской ложе театра «Савой» во время матча появилась принцесса Диана. В момент выхода Найджела она неистово аплодировала. Но Шорт, как писали газеты, проиграл эту партию именно из-за Дианы. Он так разволновался, что не мог сосредоточиться до конца партии, хотя Диана покинула зал спустя двадцать минут. Каспаров же, напротив, даже не обратил внимания на присутствие принцессы, в чём, правда, винился, ссылаясь на сосредоточенность. Нельзя сказать, что шахматные наблюдатели подобрели к Шорту после единственной выигранной им шестнадцатой партии. Они заметили, что у Найджела в этот день был насморк. И объяснили его победу именно этим обстоятельством. На следующий день комментаторы партии желали Найджелу… новых насморков. Но не случилось.

Почему репортёры с такой охотой писали «о насморках»? Почему я, подъезжая в одну из суббот к гостинице «Савой», прежде всего обратил внимание на правостороннее движение в этом маленьком переулке, в отличие от левостороннего во всей остальной Англии? Почему моя память зацепилась не за прекрасный дизайн сцены, где играли шахматисты, а за нарушение его (Найджел не хотел сидеть на одном из чёрных кресел, специально изготовленных к матчу – для долгого сидения, и ему притащили из дома его привычное старое кресло, обитое красной кожей)? Почему я подмечал из зала, что шахматисты одеты не в строгие чёрные костюмы, как вначале, а в пиджаки различных расцветок, что, сидя за шахматным столиком, они обхватывали голову, зажимали уши, вполне по-домашнему почёсывали затылки, двигались по сцене вразвалочку, руки в брюки?.. Почему, рассказывая об этом единственном посещении – билеты на матч были, конечно, очень дорогие, – мне так хочется написать о фойе, где во время партии разбирали каждый ход у демонстрационной доски в баре, где продавали сувениры – шахматные доски, шахматные фигуры, шахматные компьютеры? Почему, наконец, я запомнил не лица гроссмейстеров, подписавших мир в этой партии, а физиономию моего английского приятеля, который сыграл тут, в фойе, блиц с «Фрицем», обвинив этот компьютер, что он закрылся от его сильного хода табличкой «время просрочено!»?..

Да всё по той же причине: мы с этим приятелем, хотя и отгадали один из ходов Гарри, представляли широкую публику, которой всё же в большей степени интересны не шахматы, а шахматное событие мирового значения во всех его мелочах. Эти мелочи дают эффект присутствия. На этих «мелочах» и играем мы все в публике, которой кажется существенной всякая деталь, включая «волосяной покров чемпиона». Это свойство публики хорошо известно не только шахматным репортёрам.

Вот, пожалуйста, ещё факт. Лондонцы прочитали о 26-летней путешественнице англичанке Фионе Камбелл, которая взялась пройти пешком все шесть континентов Земли. Прежде она уже одолела Америку и Австралию. И вот теперь покорена Африка. Камеры показывали Фиону, вышагивающую последний километр из шестнадцати тысяч. Путь этот начался с южной оконечности африканского континента, Кейптауна, и заканчивался на берегу Средиземного моря. Щека Фионы заклеена пластырем, скрывающим травму. Незадолго до финиша она подверглась нападению не вполне нормального аборигена. Но вот она входит в воду со счастливым криком и высоко поднятыми руками…

Как вы думаете, что, прежде всего, заметили фотокорреспонденты и кинооператоры, снимавшие это событие на берегу моря? В вечерней лондонской газете читаю ремарку пытливого репортёра: мол, не надо думать, что путешествие по африканскому континенту было таким уж трудным и без всякого комфорта, если на этом сложном пешем пути Фиона находила время подбривать волосы под мышками. Можно не сомневаться, что этого репортёра захватит вопрос: будет ли Фиона подбриваться во время своего следующего путешествия – на европейском континенте, к которому она уже готовилась. Маршрут её начнётся у берегов Гибралтара и протянется к самой северной точке Европы под названием John о'Groats в Шотландии. И Фиона тоже должна была знать, что журналисты будут заглядывать не только в карту, показывающую маршрут её продвижения… Ничего не поделаешь! Такова профессия репортёра – желать видеть в экстраординарном событии обыденное, в обыденном – экстраординарное. Вопрос тут только в одном – что считать экстраординарным, а что обыденным?

В одном из крупнейших спортивных центров Лондона «Кристал Палас» более тысячи человек одновременно встали на голову. Здесь проводил показательные занятия выдающийся эксперт по йоге 75-летний индийский преподаватель Янгар. Он стоял посередине зала, разумеется, тоже на голове. Тот, кто наблюдал это стояние, могли решить, что это в высшей степени необычно. Для эксперта мирового класса и его последователей – это норма, когда на головах стоят сотни людей.

Жулики стащили более 1200 бутылок старого портвейна и другого вина на сумму около 15 тысяч фунтов. Сама по себе эта кража в наше время не так уж значительна. Но многие англичане, которые хорошо знают колледж Итон как в высшей степени пуританское заведение – именно в подвалах Итона была совершена эта кража, – оказались шокированы. Они не могли представить себе, как попало вино в подвалы более чем святого Итона, кто его пил, когда? Ведь воспитанников на своём примере преподаватели приучали к простой пище и сырой воде.