Девушка

 
Девушка, вспыхнув, читает письмо.
Девушка смотрит пытливо в трюмо.
Хочет найти и увидеть сама
То, что увидел автор письма.
 
 
Тонкие хвостики выцветших кос,
Глаз небольших синева без огней.
Где же «червонное пламя волос»?
Где «две бездонные глуби морей»?
 
 
Где же «классический профиль», когда
Здесь лишь кокетливо вздернутый нос?
«Белая кожа»… Но гляньте сюда:
Если он прав, то куда же тогда
Спрятать веснушки? Вот в чем вопрос!
 
 
Девушка снова читает письмо,
Снова с надеждою смотрит в трюмо.
Смотрит со скидками, смотрит пристрастно,
Ищет старательно, но… напрасно!
 
 
Ясно, он просто над ней подшутил.
Милая шутка! Но кто разрешил?!
Девушка сдвинула брови. Сейчас
Горькие слезы брызнут из глаз…
 
 
Как объяснить ей, чудачке, что это
Вовсе не шутка, что хитрости нету.
Просто, где вспыхнул сердечный накал,
Разом кончается правда зеркал!
 
 
Просто весь мир озаряется там
Радужным, синим, зеленым…
И лгут зеркала. Не верь зеркалам!
А верь лишь глазам влюбленным!
 

1962

Письмо любимой

 
Мы в дальней разлуке. Сейчас между нами
Узоры созвездий и посвист ветров,
Дороги с бегущими вдаль поездами
Да скучная цепь телеграфных столбов.
 
 
Как будто бы чувствуя нашу разлуку,
Раскидистый тополь, вздохнув горячо,
К окну потянувшись, зеленую руку
По-дружески мне положил на плечо.
 
 
Душа хоть какой-нибудь весточки просит,
Мы ждем, загораемся каждой строкой.
Но вести не только в конвертах приносят,
Они к нам сквозь стены проходят порой.
 
 
Представь, что услышишь ты вести о том,
Что был я обманут в пути подлецом,
Что руку, как другу, врагу протянул,
А он меня в спину с откоса толкнул…
 
 
Все тело в ушибах, разбита губа…
Что делать? Превратна порою судьба!
И пусть тебе станет обидно, тревожно,
Но верить ты можешь. Такое – возможно!
 
 
А если вдруг весть, как метельная мгла,
Ворвется и скажет словами глухими,
Что смерть недопетую песнь прервала
И черной каймой обвела мое имя.
 
 
Веселые губы сомкнулись навек…
Утрата, ее ни понять, ни измерить!
Нелепо! И все-таки можешь поверить:
Бессмертны лишь скалы, а я – человек!
 
 
Но если услышишь, что вешней порой
За новым, за призрачным счастьем в погоне
Я сердце свое не тебе, а другой
Взволнованно вдруг протянул на ладони, –
 
 
Пусть слезы не брызнут, не дрогнут ресницы,
Колючею стужей не стиснет беда!
Не верь! Вот такого не может случиться!
Ты слышишь? Такому не быть никогда!
 

1962

Одна

 
К ней всюду относились с уваженьем, –
И труженик, и добрая жена.
А жизнь вдруг обошлась без сожаленья:
Был рядом муж – и вот она одна…
 
 
Бежали будни ровной чередою.
И те ж друзья, и уваженье то ж,
Но что-то вдруг возникло и такое,
Чего порой не сразу разберешь.
 
 
Приятели, сердцами молодые,
К ней заходя по дружбе иногда,
Уже шутили так, как в дни былые
При муже не решались никогда.
 
 
И, говоря, что жизнь – почти ничто,
Коль будет сердце лаской не согрето,
Порою намекали ей на то,
Порою намекали ей на это…
 
 
А то при встрече предрекут ей скуку
И даже раздражатся сгоряча,
Коль чью-то слишком ласковую руку
Она стряхнет с колена иль с плеча.
 
 
Не верили: ломается, играет.
Скажи, какую сберегает честь!
 
 
Одно из двух: иль цену набивает,
Или давно уж кто-нибудь да есть…
 
 
И было непонятно никому,
Что и одна – она верна ему!
 

1962

Первый поцелуй

 
Мама дочь ругает строго
За ночное возвращенье.
Дочь зарделась у порога
От обиды и смущенья.
 
 
А слова звучат такие,
Что пощечин тяжелей.
Оскорбительные, злые,
Хуже яростных шмелей.
 
 
Друг за другом мчат вдогонку,
Жгут, пронзают, как свинец…
Но за что клянут девчонку?!
В чем же дело, наконец?
 
 
Так ли страшно опозданье,
Если в звоне вешних струй
Было первое свиданье,
Первый в жизни поцелуй!
 
 
Если счастье не из книжки,
Если нынче где-то там
Бродит он, ее парнишка,
Улыбаясь звездным вспышкам,
Людям, окнам, фонарям…
 
 
Если нежность их созрела,
Школьным догмам вопреки.
Поцелуй – он был несмелым,
По-мальчишьи неумелым,
Но упрямым по-мужски.
 
 
Шли то медленно, то быстро,
Что-то пели без конца…
И стучали чисто-чисто,
Близко-близко их сердца.
 
 
Так зачем худое слово?
Для чего нападок гром?
Разве вправду эти двое
Что-то делают дурное?
Где ж там грех? Откуда? В чем?
 
 
И чем дочь громить словами,
Распаляясь, как в бою,
Лучше б просто вспомнить маме
Сад с ночными соловьями,
С песней, с робкими губами –
Юность давнюю свою.
 
 
Как была счастливой тоже,
Как любила и ждала,
И тогда отнюдь не строже,
Даже чуточку моложе
Мама дочери была.
 
 
А ведь вышло разве скверно?
До сих пор не вянет цвет!
Значит, суть не в том, наверно:
Где была? Да сколько лет?
 
 
Суть не в разных поколеньях,
Деготь может быть везде.
Суть здесь в чистых отношеньях,
В настоящей красоте!
 
 
Мама, добрая, послушай:
Ну зачем сейчас гроза?!
Ты взгляни девчонке в душу,
Посмотри в ее глаза.
 
 
Улыбнись и верь заране
В золотинки вешних струй,
В это первое свиданье,
В первый в жизни поцелуй!
 

1962

Стихи об одной любви

 
Он так любовь свою берег,
Как берегут цветы.
И так смущался, что не мог
Сказать ей даже «ты».
 
 
Он ей зимой коньки точил,
Для книжек сделал полку,
Все чертежи ее чертил
И тайно в паспорте хранил
Зеленую заколку.
 
 
Она смеялась – он светлел.
Грустила – он темнел.
И кто сказал, что будто нет
Любви в шестнадцать лет?!
 
 
К тому, что будет впереди,
Навстречу всей вселенной
Бежали рядом два пути,
Сближаясь постепенно.
 
 
Робея под лучами глаз,
Не смея губ коснуться,
Он не спешил: настанет час,
Когда пути сольются.
 
 
Когда придут взамен тревог
Слова «люблю» и «да»
И над скрещеньем двух дорог
Не робкий вспыхнет огонек,
А жаркая звезда.
 
 
И жизнь была бы хороша,
Презрей он ту «услугу».
Но раз не вынесла душа,
И он, волнуясь и спеша,
Во всем открылся другу.
 
 
Тот старше был и больше знал
И тем слегка гордился.
– Ты просто баба, – он сказал, –
Как маленький, влюбился!
 
 
Любовь не стоит ни гроша,
Коль сердце только тает.
Запомни: женская душа
Несмелых презирает!
 
 
Она ж смеется над тобой
Почти наверняка.
Да где характер твой мужской
И твердая рука?!
 
 
Потребуй все. Не отступай!
Смелей иди вперед!
Она – твоя! Не трусь и знай:
Кто любит – не уйдет!
 
 
И чтоб в любви не знать обид,
Запомни навсегда:
Что грубость девушка простит,
А глупость никогда!
 
 
Весенний ветер ли подул,
Коварен и лукав,
Иль друга речь, иль крови гул,
Но парень, выслушав, кивнул:
– Возможно, ты и прав…
 
 
Звенела ночь, луна плыла,
Как ворон, мгла кружила,
И хоть растеряна была,
Она и вправду не ушла,
Наверное, любила.
 
 
Гремели зори у реки
Кантатами скворцов,
И мчались дни, как огоньки,
Как стрелы поездов.
 
 
Теперь волнениям конец!
Победа и покой!
Но почему же стук сердец
Подавленный такой?
 
 
Он так любимую берег,
Как берегут цветы.
И так смущался, что не мог
Сказать ей даже «ты».
 
 
Но друг явился и «помог».
И он сумел, он вырвать смог
Растерянное «да»…
Так почему ж в конце пути,
Куда он должен был прийти,
Не вспыхнула звезда?!
 
 
Тебе б смеяться поутру,
А ты весь будто сварен.
Зачем стоишь ты на ветру?
О чем ты плачешь, парень?
 
 
Эх, снять бы голову ему –
Скотине, другу твоему!
 

1962

Таежный родник

 
Мчится родник среди гула таежного,
Бойкий, серебряный и тугой.
Бежит возле лагеря молодежного
И все, что услышит, несет с собой.
 
 
А слышит он всякое, разное слышит:
И мошек, и травы, и птиц, и людей,
И кто что поет, чем живет и чем дышит, –
 
 
И все это пишет, и все это пишет
На тонких бороздках струи своей.
 
 
Эх, если б хоть час мне в моей судьбе
Волшебный! Такой, чтоб родник этот звонкий
Скатать бы в рулон, как магнитную пленку,
И бандеролью послать тебе.
 
 
Послать, ничего не сказав заранее.
И вот, когда в доме твоем – никого,
Будешь ты слушать мое послание,
Еще не ведая ничего.
 
 
И вдруг – будто разом спадет завеса:
Послышится шишки упавшей звук,
Трещанье кузнечика, говор леса
Да дятла-трудяги веселый стук.
 
 
Вот шутки и громкие чьи-то споры,
Вот грохот ведерка и треск костра,
Вот звук поцелуя, вот песни хором,
Вот посвист иволги до утра.
 
 
Кружатся диски, бегут года.
Но вот, где-то в самом конце рулона,
Возникнут два голоса окрыленных,
Где каждая фраза – то «нет», то «да».
 
 
Ты встала, поправила нервно волосы,
О дрогнувший стул оперлась рукой,
Да, ты узнала два этих голоса,
Два радостных голоса: твой и мой!
 
 
Вот они рядом, звенят и льются,
Они заполняют собой весь дом!
И так они славно сейчас смеются,
Как нам не смеяться уже потом…
 
 
Но слушай, такого же не забудешь,
Сейчас, после паузы, голос мой
Вдруг шепотом спросит: – Скажи, ты любишь?
А твой засмеется: – Пусти, задушишь!
Да я, хоть гони, навсегда с тобой!
 
 
Где вы – хорошие те слова?
И где таежная та дорожка?
Я вижу сейчас, как твоя голова
Тихо прижалась к стеклу окошка.
 
 
И стало в уютной твоей квартире
Вдруг зябко и пусто, как никогда.
А голоса, сквозь ветра и года,
Звенят, как укор, все светлей и шире…
 
 
Прости, если нынче в душе твоей
Вызвал я отзвук поры тревожной.
Не плачь! Это только гремит ручей
Из дальней-предальней глуши таежной.
 
 
А юность, она и на полчаса –
Зови не зови – не вернется снова.
Лишь вечно звенят и звенят голоса
В немолчной воде родника лесного.
 

1963

За счастьем!

 
У них в ушах горячий звон.
У ног лежит луна.
Парнишка по уши влюблен.
По маковку она.
 
 
Шуршит, кружа под фонарем,
Осенний листопад.
 
 
Он вдруг сказал: – Давай пойдем
Куда глаза глядят!
 
 
И как огнем подожжена
Волнением его:
– Идем! – ответила она. –
До счастья самого.
 
 
И вот влюбленные в пути.
Костром горит восход.
Их где-то счастье впереди
Неведомое ждет!
 
 
И долго время их вело
По магистралям гулким.
А счастье, просто как назло,
Все время дома их ждало,
В родимом переулке…
 

1963