Глава V

Фрэнсис Сеттон кончил свой доклад и старался теперь с невероятным спокойствием изменить взгляды сестры.

Она стояла у окна, пальцем рисовала фигурки на полированном столе и смотрела на улицу.

Во время своей попытки убедить сестру Фрэнсис становился нелогичным и слишком громким, что действовало на нее. До сих пор она держала себя спокойно, и когда он в пятый раз привел свои доводы, он ее злобно упрекнул в упрямом молчании.

– Ты мне не давал возможности говорить, Фрэнсис, и я совершенно сбита с толку переменой твоих взглядов.

– Видишь ли, Синтия, – перебил он ее нетерпеливо, – напрасно ты снова об этом начинаешь; Лэмбер светский человек, и к нему нельзя подходить с меркой, которую употребляют в монастырях и женских пансионах; и если ты со мной часами будешь спорить, ты меня не убедишь. Я поставлю на своем. Это случай, который никогда не повторится. Отец, наверное, дал бы свое согласие.

Он укоризненно замолчал, но она не воспользовалась возможностью возразить ему.

– Ради бога, Синтия, доставь мне удовольствие, не дуйся.

Она обернулась.

– Ты помнишь, в каком состоянии ты недавно вернулся домой? – спросила она, и юноша покраснел.

– Некрасиво с твоей стороны напоминать об этом, – сказал он поспешно, – мужчине позволительно иногда сделать глупость.

– Я не об этом, – возразила она, – я просто хотела напомнить, что тебя привел домой джентльмен, который Лэмбера знал лучше нас с тобой… а? Ты хотел что-нибудь сказать?

– Продолжай, – ответил юноша торжествующе. – Я тебе после скажу кое-что по этому поводу.

– Он говорил, что Лэмбер представляет собой нечто худшее, чем кутила и жуир; он говорил, что Лэмбер – преступник, человек без совести и чести.

Когда она кончила, на лице Сеттона появилась улыбка.

– А знаешь ли ты, кто был этот джентльмен? – спросил он, радуясь. – Это Амбер… ты никогда о нем не слыхала?

Она отрицательно покачала головой.

– Он вор, известный вор, неделю тому назад выпущенный из тюрьмы, – вот кто этот Амбер.

– Мистер Амбер, – доложила в эту минуту горничная.

Амбер, как цивилизованный человек, был одет по всем правилам моды. Его наглухо застегнутое пальто было скроено по последнему фасону. Цилиндр блестел, белье ослепляло своей белизной, и так же белы, как лаковые перчатки, были его гетры на лаковых ботинках.

Он выглядел таким элегантным, будто его только что взяли из витрины конфекционного магазина.

Он улыбнулся юноше, который его появлению ни в какой степени не был рад, и протянул руку девушке.

– Приглашен в гости, – сказал он лениво, – зашел по дороге: автобусы проходят мимо дверей, очень удобно; что мне в Лондоне нравится, это легкость, с которой попадешь из одного конца города в другой. Разрешите положить шляпу?.. Благодарю вас. Ну а как вы поживаете?

Сеттон промычал что-то в ответ и направился к двери.

– Одну минуту, Фрэнсис.

Синтия при появлении Амбера побледнела, и ее пальцы, рисовавшие на столе фигурки, немного задрожали; теперь она снова вполне овладела собой, хотя и была бледней обыкновенного. Юноша остановился и посмотрел предостерегающе на сестру.

– Мистер Амбер, – начала она, не обращая внимания на сигнализацию Фрэнсиса, – думаю, что поступлю справедливо, если повторю то, что только что услышала о вас.

– Синтия, прошу тебя! – перебил Сеттон сердито.

– Говорили, что у вас дурная слава.

– Мисс Сеттон, – ответил Амбер серьезно, – у меня действительно дурная слава.

– И… и что вас только недавно выпустили из тюрьмы, – пролепетала она, избегая его взгляда.

– Если вы под «недавно» подразумеваете почти неделю, то и это правда.

– Что я тебе говорил! – крикнул Сеттон и ликующе засмеялся.

Амбер повернулся к нему.

– Милый мой Сеттон, – сказал он с упреком, – зачем смеяться? Не так уж смешно сидеть в этой самой тюрьме, так чего же вы радуетесь, мой Сеттон? – он вопросительно поднял брови.

Что-то заставило Синтию взглянуть на него. Она ожидала увидеть смущенное, полное стыда лицо; вместо этого она удостоверилась, что упрек, который он бросил ее брату, вполне серьезен.

– Все мои прежние неудачи и несчастья вас не могут интересовать, мисс Сеттон, – сказал он немного печально. – Когда я в ту достопамятную ночь вошел в двери известного вам заведения, в которое я не пригласил бы даже подневольных людей, если у них есть хоть капля самоуважения, например, орудие исполнительной власти судебного закона – тюремного сторожа, – я не припоминаю, чтобы в ту ночь вы требовали от меня удостоверение личности или доказательства моей хорошей славы.

Затем он обратился к юноше.

– Мистер Сеттон, – сказал он кротко, – мне кажется, что вы немного несправедливы и опрометчивы: я явился сюда, чтобы со всей предосторожностью, какая требуется в этом деле, покаяться в своих преступлениях, уловках, трюках, подкупах, арестах, дав при этом пояснение, с какой легкостью молодой упрямый кавалерийский офицер может очутиться на краю пропасти – пропасти, которая ожидает каждого безрассудного ездока, если он скачет на малопригодных лошадях.

Все это он произнес не переводя дух и, по-видимому, был доволен собой и описанной им картиной своей прежней жизни. Он выпрямился и вставил в глаз монокль. Затем он поклонился молодой девушке и забавно улыбнулся молодому человеку.

– Одну минутку, мистер Амбер! – К ней снова вернулся дар слова. – Я не могу допустить, чтобы вы так от нас ушли, ведь мы ваши должники, Фрэнсис и я…

– Сохраните обо мне добрую память, – сказал Амбер тихо, – это будет для меня большой наградой, мисс Сеттон.

Она быстро направилась к нему и протянула ему руку, которую он взял.

– Мне очень жаль. – Это было все, что она сказала, но по пожатию руки почувствовала, что он ее понял.

В то время как они пожимали друг другу руки, Сеттон выскользнул из комнаты, так как ожидал гостей и услыхал в коридоре звон колокольчика.

Они не заметили, что остались одни.

Синтия взглянула на Амбера, и в этом взгляде отражалось бесконечное сострадание.

– Вы слишком порядочны, слишком порядочны для такого образа жизни, – сказала она.

Амбер покачал головой, и она заметила на его лице грустную улыбку.

– Вы ведь не знаете, – сказал он учтиво, – не расточаете ли вы даром свое сострадание… я кажусь себе подлецом, когда вы жалеете меня.

Она не успела ему ответить, как в комнату ворвался Сеттон; за ним следовали щегольски одетый Лэмбер и неизбежный Уайти.

Увидев пришельцев, Синтия была в первую минуту смущена. Привести этих господ в ее дом было чересчур большой смелостью со стороны ее брата. Она и без того приняла бы их лишь по необходимости; но теперь, когда она угадала, что их сюда привели, чтобы окончательно смутить Амбера, она едва сдерживала свое раздражение.

Первые же слова Сеттона подтвердили ее предположение.

– Синтия, – сказал он, не скрывая своего ликования, – вот те джентльмены, которых заподозрил мистер Амбер. Не подтвердит ли он свое обвинение?

– Молод, очень еще молод, – возразил терпеливо Амбер, учитель, бросающий упрек молодежи в том, что они молоды. – И вот вам доказательство, – он указал на Лэмбера и его спутника, которых он так глубоко обидел. – А теперь, мой Лэмбер, что вы можете нам поведать интересного, чего бы мы не знали?

– Я знаю, что вы вор, – ответил Лэмбер.

– Правильно, о король! – весело согласился Амбер.

– Знаю, что вас три или четыре раза судили за различные преступления.

– Звучит, как детский лепет. Продолжай, мой Лэмбер.

– Мне кажется, этого достаточно, чтобы выгнать вас из порядочного общества.

– Достаточно, больше чем достаточно, – сознался не смущаясь молодой человек, меланхолически улыбаясь. – Ну а что скажет мой бедный Уайти?

– Вы, Амбер… – начал Уайти.

– Я уже имел случай, – перебил его строго Амбер, – заметить вам, чтобы вы ни при каких обстоятельствах не позволяли себе вольностей с моим именем; я для вас мистер Амбер, мой Уайти.

– Мистер или не мистер, вы мошенник…

– Что такое?

Выражение лица Амбера смутило даже такого опытного человека, как Уайти.

– Я хочу сказать, вы самый обыкновенный вор, – поправился он.

– Это уже звучит лучше, – сказал Амбер, – другое выражение неприлично, и джентльмену не следовало бы его употреблять, ну а что же еще?

– Этого достаточно, – ответил тот.

– Да, по-моему, тоже достаточно, – подтвердил Амбер, он насмешливо посмотрел на каждого из мужчин. – Больше чем достаточно, – повторил он. – Мы уличены, опозорены, у-ни-что-же-ны, как сказал бы один мой добрый приятель.

Он расстегнул свое пальто и вынул из бокового кармана изящный, сафьяновой кожи, бумажник. Своей серебряной отделкой этот бумажник привлекал внимание даже тех, кто его никогда раньше не видал. Но один из присутствующих слишком хорошо его знал. Лэмбер быстро подскочил и хотел его взять.

– Это принадлежит мне! – крикнул он.

Но Амбер предупредил его.

– Нет-нет, – сказал он, – тут присутствует дама, сохраните эту грубую шутку на другой раз.

– Он принадлежит мне, – злобно рычал Лэмбер, – он был у меня украден в ту ночь, когда вы ворвались к «Уайстлерам». Мистер Сеттон, на прошлой неделе он покинул тюрьму, сегодня он в нее возвратится! Будьте так добры, прикажите позвать полисмена.

Юноша стоял в нерешительности.

– Не трудитесь – не устраивайте скандала, – сказал спокойно Амбер. – Вот ваш бумажник – вы найдете в нем все деньги в целости. – Он передал бумажник. – Я только оставил себе, – продолжал он, – как бы в награду за мою честность, как бы на память случайной шутке – всего только одну пятифунтовую бумажку… комиссионные, что ли…

Бумажка зашелестела у него в руках.

Синтия, смущенная, смотрела то на одного, то на другого и ясно заметила, как лицо Лэмбера покрылось от страха смертельной бледностью.

Глава VI

Лэмбер и Уайти не обменялись ни единым словом, пока ехали в автомобиле в контору толстяка. Они неожиданно и поспешно распрощались с Сеттонами и вышли сразу за Амбером.

Контора уже была закрыта, и Грен уже успел уйти, когда Лэмбер, затворив за собой дверь своего кабинета, бросился в кресло.

– Ну что ты скажешь? – спросил Уайти, пристально глядя на Лэмбера.

– Фу! – простонал Лэмбер, отирая пот с лица.

– Ну? – повторил Уайти строго.

– Уайти, этот парень нас поймал.

Презрительная улыбка скривила лицо Уайти, когда он своим пронзительным голосом ответил:

– Тебя легко победить, ты баба, тряпка, ты…

– Послушай, Уайти, – перебил его Лэмбер, боявшийся больше всего на свете припадков бешенства своего коллеги, – мы должны быть готовыми ко всему; надо войти с ним в соглашение – подкупи его!

– Подкупи! – презрительно засмеялся Уайти. – Подкупить Амбера – дурак! Разве ты не видишь, что он честен! Да, этот парень честен, и этого нельзя забывать!

– Честен… то есть как?..

– Честен, честен, честен! – кричал Уайти и бил кулаком по столу. – Ты что, ослеп, не видишь, что ли? Неужели ты не замечаешь, что поступки этого арестанта, вора – порядочны?

Наступило молчание. Уайти подошел к окну. Лэмбер сидел с поникшей головой и занялся маникюром. Через некоторое время Уайти снова обратился к Лэмберу.

– Как обстоят дела? – спросил он.

Лэмбер пожал плечами и ответил:

– Дела обстоят очень скверно; мы должны во что бы то ни стало обработать это алмазное дело; ты гений, Уайти, тебе удалось уговорить этого мальчика; если нам удастся послать его туда осуществить наши планы, мы спасены.

– Ничто нас не спасет! – заорал на него Уайти. – Мы попались, Лэмбер; речь идет не об алмазных россыпях – это все ерунда, а об уголовном преступлении, которое может окончиться для нас с тобой двадцатью годами; полиция по всему свету рыщет в поисках человека, умеющего изготовлять такие банкноты, и Амбер может навести на след.

Наступило опять долгое молчание, причем каждый погрузился в свои собственные мысли. Оба измышляли планы своего спасения.

– Надеюсь, у тебя здесь ничего нет? – нарушил наконец тишину Уайти.

– Нет… да, – нерешительно ответил Лэмбер, – пара пластин.

– Идиот! – прошипел Уайти. – Тварь безмозглая! Здесь! Здесь, где они прежде всего будут искать…

– В моем личном сейфе, – сказал толстяк, оправдываясь, – ни у кого, кроме меня, нет ключа к нему.

– Завтра же мы должны их уничтожить, Лэмбер; скорее я соглашусь находиться в руках Амбера, чем зависеть от такого идиота, как ты.

Лэмбер молчал. Уже успело стемнеть, и Уайти угрюмо заметил:

– Нет никакого смысла торчать здесь, пойдем ужинать, в конце концов, может быть, мы напрасно волнуемся.

Он снова занял свое старое положение подчиненного. Лишь в минуты злобы он возвышался над своим господином. Эта частая перемена была характерной чертой в их взаимоотношениях.

Лэмбер же снова занял положение начальника.

– Ты слишком много ругаешься, – сказал он, когда они спускались по лестнице. – Ты слишком легко поддаешься пессимизму, и, кроме того, когда ты ругаешься, ты становишься неприятным.

Они отправились ужинать в первый попавшийся ресторанчик на Флит-стрит.

– Все равно, – сказал Уайти, садясь к столу, – мы во что бы то ни стало должны избавиться от этих пластинок. Что касается банкноты, то мы уж как-нибудь вывернемся; тот факт, что она находится у него, скорее на пользу нам, чем ему, – он личность подозрительная и значится в списках.

– Это верно, – согласился Лэмбер, – мы их завтра спрячем; я знаю одно место…

– Сегодня! – определенно заявил Уайти. – Нет никакого смысла ждать до завтра; нас могут арестовать завтра – завтра же мы можем очутиться в тюрьме.

– Значит, сегодня после ужина, – поспешил согласиться Лэмбер, так как чувствовал приближение припадка Уайти. – Скажи, пожалуйста, что ты знаешь об Амбере – кто он такой?

Ранее было высказано много мнений и взглядов относительно Амбера, но все они, за исключением одного, исходили из уст самого Амбера. Правдив ли рассказ Уайти, покажет дальнейшее.

– Амбер? Он сумасбродный оригинал. Он перепробовал все профессии, начиная от ковбоя до артиста. Он ворует, потому что это доставляет ему удовольствие, так же как другие увлекаются филателией. Это в нем самое существенное. Он был осужден за спекуляцию, которую начал ради шутки, и после отбытия наказания у него вошло в обыкновение заниматься тем же делом, только каждый раз видоизменяя его.

Они еще не успели закончить ужин, когда стрелки многочисленных часов на Флит-стрит показывали половину десятого.

– Ну пойдем, – предложил Лэмбер, – к счастью, около конторы нет сторожа.

– Ключ от парадного у тебя? – спросил Уайти.

Лэмбер утвердительно кивнул.

Они пошли медленно вдоль Флит-стрит, которая в это время всегда бывает пустынна, прошли мимо полисмена, проверявшего замки дверей и пожелавшего им доброго вечера, и, дойдя до своей конторы, остановились.

– Я все больше и больше прихожу к убеждению, – сказал Уайти, – что эта экспедиция молодого Сеттона наше счастье. Ах, если бы дело уж так далеко подвинулось, что мы могли бы достать денег, чтобы прикрыть все эти подлоги и обманы и забыть о них.

– В свое время я тоже об этом думал, – ответил Лэмбер, – но я захотел тогда быть слишком умным. Эх, черт!

– В чем дело? – спросил Уайти.

– Да вот замок… никак не привыкну к нему… ага, вот!

Ключ повернулся, и дверь отворилась, он запер ее за собой и зажег спичку, освещая путь. Дойдя до верхнего этажа, он остановился, попросил Уайти зажечь спичку, а сам достал ключи от конторы.

Почему-то замок не поддавался.

– Вот странно, – пробормотал Лэмбер и попробовал еще раз повернуть ключ, но тщетно.

– Дай я попробую, – сказал Уайти и старался силой повернуть ключ, но также напрасно; тогда он нажал на ручку двери, и она открылась.

– Не заперто, – заметил он, а Лэмбер стал ругаться.

– Идиот Грен, сколько раз я ему говорил, чтобы он проверял, заперта ли дверь, прежде чем уйти.

В первой комнате не было электрического освещения, поэтому он зажег спичку, чтобы найти дверь в свой кабинет.

Он достал другой ключ и, отпирая дверь, сказал:

– Пойдем сюда, помоги мне достать вещи из сейфа… Кто тут?

Кто-то находился в комнате. Он это скорее почувствовал, так как в помещении было темно и в комнату падала лишь узкая полоса света от уличного фонаря.