Вот на эти нюансы Тор не посмотрел, просто буянил, разжигая у таких же, как он, бездельников классовую ненависть. Обманом и щедрыми обещаниями он смог собрать немало последователей – ну, любителей-то прибрать себе чужое добро, рук не ломая в трудах, везде было навалом. Призывал, что было мне очень знакомо по земной истории, к свержению для начала только одного класса, правящего. Поэтому его опорой стали миллионы представителей трех остальных классов. Главной целью тористских вождей являлась личная власть, собственное возвышение, как бывает всегда. Народ в таких случаях становится абстрактным понятием. И имеет одно лицо, как товарищ Народ, и единственное число, а если и называется еще как-нибудь, то название это звучит не особо убедительно, потому что те, кто его так называет, университетов, как правило, не заканчивали, сразу, родившись, пошли работать по выравниванию, по революции, по мятежу. А товарищ Народ… Это ж картина маслом. Его заводят, как двигатель, с его помощью что-нибудь рубят, а когда нарубят столько, сколько нужно карману, чтобы он хотя и трещал, но еще не рвался, двигатель заглушают.

И вот этот вепайянский двигатель под предводительством кучки своих лицемерных вождей в конце концов вверг эту культурную страну в пучину кровавой революции и был зачехлен. По определению.

Победившие решили полностью избавиться от образованных людей, чтобы никто не сумел объявить двигателю его истинную ценность, рассказать, как его использовали. Двигатель ценен, лишь пока лупит. Когда ты с ним в руках побеждаешь, тебе самому места мало, куда уж других счастливить… ни времени, ни охоты нет.

Своих противников из других классов они заставили подчиниться или уничтожили; этот список открыла семья низверженного джонга. Тористы смогли уничтожить большую часть интеллектуального класса и многих представителей торгового сословия. Казалось бы, теперь-то и должно было наступить царство свободы – ведь ни хозяев, ни налогов, ни законов больше не осталось, то есть объясняться с народом стало некому, а сам Тор много разговаривать не любил. Единственное, что он сказал, отмечая победу, что кому-то придется взять на себя управление страной, встать к рулю. Лидеры тористов уже давно были готовы рулить. И вот на смену толковому руководству представителей образованных классов пришел этот урка, алчный бездельник, не умевший даже правильно говорить, и привел с собой больших теоретиков в деле свободы разного профиля, которые тут же и взялись руководить остальными на местах.

– В конце концов жители страны попали в настоящее рабство, – теребя свою косицу нервными пальцами, рассказывал Данус. – Некоторым из нас удалось спастись вместе с нашим джонгом, которого прятали от расправы, передавали буквально из рук в руки как символ могущества Вепайи, как знак ее возрождения. Мы отыскали этот далекий необитаемый остров. Здесь высоко от земли, на деревьях, чтобы нас не обнаружили, мы построили три таких города, как этот. Кроме своей культуры, нам почти ничего не удалось с собой принести, но потребности наши невелики, и мы счастливы. Мы отказались от прежней системы. Урок, преподанный тористами, не пропал даром. Народ, разделенный на классы, не может быть счастлив. Там, где существуют хотя бы малейшие классовые разделения, появляются зависть и ревность. Теперь у нас этого нет. Все наше общество представляет собой один-единственный класс. У нас нет слуг – то, что нам приходится делать для себя, мы выполняем сами лучше кого бы то ни было. Даже у джонга нет лакеев. Обязанность королевского слуги считается очень почетной, и все мы без исключения исполняем ее по очереди.

– Но почему все-таки вы решили поселиться на деревьях, так высоко от земли? – спросил я.

– Тористы долго нас выслеживали, охотились за нами, хотели уничтожить всех до одного, – объяснил Данус. – Их нынешняя столица – Тора, бывшая часть нашей родной страны. Нам туда путь заказан. Мы были вынуждены селиться в укромных, недоступных местах. Но не в землю же нам было уходить! Не в облака ж! В конце концов мы пришли к выводу, что такой тип селения разрешает проблему наилучшим образом. Тористы до сих пор совершают набеги, но уже с иной целью. Теперь они стремятся не убивать нас, а брать в плен – и чем больше, тем лучше. После того как они уничтожили цвет нации, их общество стало деградировать, у них постоянно возникают страшные эпидемии, возвращается старость со всеми ее последствиями. Вот они и пытаются захватить ученых, которых у них не осталось, получить знания, которыми мы владеем…

– Как это – возвращается старость? Что ты хочешь сказать? – воскликнул я.

– Ты заметил, что среди нас нет стариков? – спросил он.

– Да, конечно, – ответил я. – Ни стариков, ни детей. Я давно уже хотел об этом спросить, случая не было. Подумал, дома сидят…

– Это величайшее достижение нашей медицины. Около тысячи лет назад наши ученые создали вакцину. Эмульсию. Она вводится раз в два года, дает иммунитет ко всем болезням и полностью обновляет ткани. Только каждая палка – о двух концах. Из-за того что у нас уже давно никто не старится и не умирает своей смертью, появилась проблема перенаселения. Чтобы справиться с ней, мы ввели контроль над рождаемостью. Детей разрешается заводить только в случае гибели одного из членов семьи, если женщина еще способна того захотеть… да, жестоко, конечно. Данные статистики за последнее тысячелетие дают нам возможность прогнозировать средний показатель смертности на тысячу человек населения. Из них также следует, что только половина наших женщин способна к деторождению.

– Я ни разу не видел детей на Амторе, – сказал я Данусу.

– Они есть, но их, конечно, очень мало.

– А вы можете мне ввести эту эмульсию?

Он улыбнулся.

– И что будет, если ты окажешься все же не так устроен, как мы? Народов на Амторе много, мы пока пробовали ее только на своих…

– Возьми у меня кровь! Исследуй, как я устроен! Сделай что-нибудь, наконец!

– Я думаю, что со стороны Минтэпа возражений не будет.

Данус провел меня в лабораторию. Он объяснил, что имеет стандартные сыворотки восемнадцати групп, на какой-нибудь сыворотке моя кровь должна была не свернуться. Я ничего не понимал в этом деле, не знал даже, как определяют все эти прелести на Земле, поэтому совершенно спокойно отдался Данусу под ланцет. Он резанул меня, но не там, где обычно кололи в профилактических мероприятиях во время прохождения медкомиссии на Земле, – выбрал Данус почему-то область возле запястья. Потом прокапал на все восемнадцать пластинок с этими сыворотками. И уселся ждать. Ждали мы недолго, везде пошли хлопья, почти сразу все восемнадцать пластин зашуршали. Данус совершенно расстроился.

– Или у тебя ложная сворачиваемость, или у твоей крови нет группы… – сказал он, своим видом выражая мировую скорбь.

– Мне не годится ваша кровь?

– Этого я сказать не могу. Твоя кровь не принадлежит ни одной из наших групп.

– Ну так это же не смертельно… – улыбнулся я. – Ты не забыл, что я ударился головой? Может, ушиб спровоцировал изменение крови?

– Для изменения формулы нужны более серьезные основания, – объявил Данус скорбно. – Одно скажу, я поражен обилием разнообразных вредных бактерий. Ты живой смертоноситель. Ты вреден и для себя, и для нас, и для окружающей среды. Ты представляешь настоящую угрозу для существования человеческой расы на Амторе. Особенно если выяснится, что есть шанс заразить древесину.

– У себя на родине я считался очень здоровым человеком, – заверил я.

– Вспомнил наконец, откуда ты родом? – обрадовался он.

– Конечно. Я издалека. С Земли.

– Ну, как велик мир, – сокрушенно повторил Данус, теряясь в догадках. – С земли. Это здорово. Тебе повезло: по нашим временам жить на земле может себе позволить не каждый народ, ведь столько разбойников развелось повсеместно! Ты из какой-то фантастической страны. Видимо, под Карболом. Сколько тебе лет?

– Двадцать семь.

– Всего? Если ты и дальше будешь жить, плодя свои бактерии, лет через двести здоровья уже совсем не останется.

– Думаю, значительно раньше… А сколько я смогу прожить, если их уничтожить? – поинтересовался я.

Данус пожал плечами.

– Я и этого тебе не скажу. Не готов. Вакцине уже тысяча лет, и до сих пор среди нас живут люди из числа тех, кому делались самые первые прививки. Мне уже больше пятисот лет, Минтэпу – семьсот. Существует предположение, что, если не произойдет несчастного случая, каждый из нас будет жить вечно. Экспериментально это, конечно, не подтверждено, но теоретически вполне вероятно.

Тут его позвали куда-то, а я пошел на веранду делать гимнастику.

Мое атлетически сложенное тело требовало серьезной регулярной нагрузки. После того как я приехал в Америку в возрасте одиннадцати лет, мне удалось позаниматься практически всем. Плаванием, боксом, футболом, бейсболом, борьбой и серфингом. А в Европе, во время моих скитаний после смерти мамы, еще и фехтованием. Все эти занятия развили и укрепили мое тело. Во время учебы в колледже я на любительском ринге в Калифорнии выступал как боксер среднего веса. У меня имелись награды за успехи в плавании на очень длинные дистанции. Поэтому вынужденное отсутствие физической нагрузки в течение двух месяцев изрядно ослабило мой организм. Вспоминая, как быстро я выдохся с тем окаянным мечом, я сгорал со стыда. Сейчас и жирок обнаруживался повсеместно, даже на голове.

Я изо всех сил старался бороться с собой.

Особенно когда узнал, что являюсь живой энциклопедией эпидемий в индивидуальном варианте. Вирусоносителем. В тот день решил заняться боксерским «боем с тенью» в дальнем конце веранды. И вдруг заметил, что за мной с восхищением наблюдает моя соседка по деревянной жизни. Видимо, у нее на родине никогда не боролись с тенью, хватало живых противников. Барышня поймала мой взгляд и улыбку, увидела, как красиво взметнулись волной мои золотистые, до плеч отросшие волосы. В глазах у нее мелькнул отнюдь не деревянный испуг, и она сразу же убежала. Почему?

Бросив занятия, я в недоумении медленно побрел к себе.

В этот раз мне удалось ее хорошо разглядеть, заглянуть ей в глаза. Она не была так красива, как я предположил раньше, видя ее только мельком. Но она показалась мне вроде солнца, прекрасной! Она затмила собою, перечеркнула всю предыдущую жизнь. Только вот почему убежала?

Может быть, она просто смутилась из-за того, что я застал ее подглядывающей за мной?

Человеческая натура в какой-то степени везде одинакова. И здесь, в двадцати шести миллионах миль от Земли, живут люди, похожие на нас, и им тоже присуще любопытство, и они так же убегают, когда вы замечаете их порыв. Интересно, похожа ли она на земных женщин в остальных отношениях? Но нет, ее необыкновенная красота не позволяла даже подумать о том, что она может походить на кого-то – на земле или на небе. Сколько ей лет? А вдруг тоже семьсот?

Дома я принял ванну и сменил белье.

Взглянул на себя в зеркало, висевшее в ванной, и вдруг понял, почему она могла испугаться – из-за бороды, черт возьми! Мне уже почти месяц не удавалось толково побриться. Я мог напугать любого не видевшего никогда этих колечек из рыжеватого волоса, растущих не с того конца головы, с которого росли у остальных.

Как только вернулся Данус, я спросил у него, нельзя ли придумать что-нибудь с бритьем. Местные избегали бритья. Данус тут же принес из другой комнаты бутылочку с каким-то снадобьем.

– Надо втереть это средство в корни волос на лице, – проинструктировал он меня. – Только смотри, чтобы оно не попало на брови, ресницы или волосы на голове. Пропадешь весь.

Я прошел в ванную комнату и открыл пузырек. Его содержимое по виду напоминало вазелин и омерзительно пахло. Я сделал все так, как сказал Данус, и моей бороды не стало за пять минут. Кожа на лице сделалась гладкой, как молочко.

– Ты очень похорошел, – заметил он, когда я вернулся в комнату. – В твоем фантастическом мире у всех на лице растут волосы?

– Почти у всех, – ответил я. – Но в моей стране принято бриться.

– И вы терпите таких женщин? – удивился он. – На амторианца женщина с бородой произвела бы отталкивающее впечатление.

– У наших женщин волосы на лице не растут, – успокоил я его.

– Откуда такая избирательность? Что за странный мир!

– А откуда у вас это средство, – не остался в долгу я, – если у мужчин на Амторе бороды не растут? – спросил я.

– Оно создано специально. Для хирургических операций. Когда на черепе необходимо удалить растительность. Это средство удобнее, чем бритье. Кроме того, после его применения волосы растут медленнее.

– Ну а потом-то они отрастают? – спросил я.

– Да, если пользоваться не часто.

– Насколько «не часто»? – уточнил я.

– После шестидневного применения волосы больше не вырастут. В старой Вепайе было принято мазать им головы рецидивистов. При встрече с лысым человеком каждый знал, кто перед ним и что от него можно ожидать.

– А в моей стране говорят, что лысый мужчина только тем и страшен, что может не спросясь умыкнуть у тебя девушку. И что вообще лысые – самые умные. Что волосы выпадают при избытке мозгов. Скажи, Данус, что это, кстати, за барышня гуляет в саду справа от нашей веранды?

– Тебе ее видеть не положено, – мертвенным тоном ответил мой доктор. – Я бы на твоем месте даже не упоминал о том, что ты ее лицезрел. Поберегся бы от неприятностей. Она тебя, полагаю, не видела?

– Видела, – сообщил я с гордостью.

– И что она сделала? – спросил Данус сурово.

– Сегодня убежала. Мне даже показалось, что она испугалась чего-то.

– Держись-ка ты от этого места подальше, – посоветовал он.

– Но почему?

– Я скажу тебе почему. Ты не подходишь ей по крови.

Ну разумеется.

Бедняга Данус восемнадцать предметных стекол извел со своей сывороткой, и я везде шипел хлопьями. Только это несправедливо! Что-то в его тоне заставило меня прекратить дальнейшие расспросы. Я впервые столкнулся с темной стороной жизни этих людей. Почему мне запрещалось смотреть на свою мечту? Только ли потому, что я не подходил ни к одной из их восемнадцати групп? Я уже смотрел на местных девушек, и они воспринимали мой интерес вполне благосклонно, лезли щупать пульс, интересовались отдельными костями, заглядывали в глаза при разном освещении. Действовал ли этот запрет только в отношении моей соседки или и каких-то других женщин тоже касался?

«А уж не жрица ли она какая-нибудь?» – подумал я, но отбросил эту мысль. По-моему, на Амторе не знали, что такое религия. Во всяком случае, беседуя с Данусом, мне не доводилось слышать ничего подобного. Он сказал что-то мельком лишь про Богиню Огня, живущую где-то за четырьмя великими равнинами, назвав ее «больше чем женщина».

Может, она продуцировала тот огонь, который, по легендам, вился со всех сторон вокруг планеты? Но божественного в том было мало. Какая-нибудь фокусница. Я пытался ему рассказать о некоторых наших религиозных верованиях, но он просто не мог понять, о чем идет речь. Это для него было так же непостижимо, как и представить космическое пространство.

Увидев мечту однажды, страстно желаешь встретиться с нею вновь. После того как мне это запретили, мое желание видеть ее красоту, говорить с нею как с женщиной стало в сто раз больше, чем раньше.

Знаете, во что превращается Карсон Нейпир, когда ему что-нибудь запрещают? О, уверяю вас, это незабываемое зрелище. Картина маслом. Я Данусу никаких обещаний не давал, так как был уверен, что выполнять их не стану.

А гостеприимство джонга начинало тяготить меня, так как уже больше походило на заключение. Даже добрый надзиратель и мягкий тюремный режим не в состоянии заменить мне свободы. Хотя, с другой стороны, куда мне идти? Чего искать? Искал я всегда одного – зачем-нибудь жить, ради какого-нибудь настоящего дела. Я спрашивал Дануса, каков мой статус, как они намерены поступать со мной дальше, что мне надлежит делать, надо же что-нибудь делать, ведь не паразит я какой-нибудь, – но отвечал Данус уклончиво.

По его словам, я являлся гостем джонга Минтэпа и этим на ближайшее время должен будет исчерпываться смысл моей жизни. Я должен жить для того, оказывается, чтобы король Вепайи знал, что у него есть свой персональный, немного ушибленный головой, но очень приятный гость.

Иное не обсуждалось. Большое спасибо.

Я сразу стал ощущать все те ограничения, на которые раньше не обращал особого внимания, и они начали угнетать меня. Ни стремления, ни возможности причинить кому-либо вред у меня не было. Все эти размышления подтолкнули меня к тому, чтобы любым способом внести ясность в мое положение здесь.

Всего полчаса назад я был доволен своей судьбой и полностью полагался на добрую волю своих хозяев, а теперь мне ничто не доставляло радости. Что явилось причиной такой внезапной перемены? Что за необъяснимые силы моей натуры вдруг переплавили свинец апатии в золото честолюбивых стремлений? Может быть, такое сильное влияние на мое мироощущение оказала встреча с женской красотой, переменив все в одночасье?

Нет, я был знаком с красотой и до небесной командировки, разбирался в этом деле, всегда пользовался успехом у дам и, извините, сам пользовался этим без угрызений совести и устали! Бывало по две, по три истории за раз крутил, и – параллельно! Что никогда не мешало мне чувствовать себя крайне органично, когда очередная подруга, к примеру Лиззи, с интересом спрашивала, найдя чужой рыжий или вовсе кудрявый белокурый волос в постели, какой краской я пользуюсь и не ради ли нее нынче подстригся. Для нее, разумеется. Полтора часа назад, еще не успел белье поменять… Ну, в общем, что-то во мне тут происходило. В смысле морали с эмоциями. Как-то я очищался от шлаков. Потому и решил вызвать Дануса на конкретный разговор.

– Вы были очень добры ко мне, ребята, спасибо вам за эти чудесные дни, – сказал я. – Но для меня свобода превыше всего. Я устал быть гостем с дерева. Уже объяснял вам, что попал сюда совершенно случайно. Но раз уж так вышло, мне хотелось бы, чтобы ко мне относились не хуже, чем относились бы к вам, будь вы моим гостем на Земле.

– И как бы выглядело это? – поинтересовался он.

– Право на жизнь, на свободу – главное, что нужно для счастья.

Я решил не упоминать о том обстоятельстве, что ему пришлось бы запариться, посещая череду бесконечных обедов в торговых палатах, всевозможных ланчей, торжественных парадов. Что он не успевал бы просыхать, принимая символические ключи от разных городов, проводя пресс-конференции, позируя перед фотокорреспондентами и кинохроникерами. Я человек гуманный. Не назвал той цены, которую платишь за популярность, а в ее рамках – за право на жизнь, свободу и стремление к счастью.

– Ты говоришь так, будто ты и в самом деле тут пленник! – воскликнул Данус.

– Пленник и есть, и тебе это известно не хуже других. Кто ж еще!

Он пожал плечами.

– Жаль, что ты себя так настроил, Карсон.

– Я должен что-то делать. Я не могу вот так болтаться тут… Извини, ни на этом дереве, ни на другом. Нет, пойми правильно, все это очень мило. Но я хочу к чему-нибудь руки приложить. Сколько вообще это будет продолжаться? – настаивал я.

– Джонг есть джонг, он позовет тебя, как только сочтет нужным, – сказал Данус в ответ. – Там все и определится. А сейчас давай не будем портить настроение друг другу.

– Олл райт. Передай тем не менее Минтэпу, что я не могу злоупотреблять его гостеприимством. Если он не вызовет меня к себе в скором времени и не займет мои руки, то я уже сам займу свои ноги… В смысле, мне придется покинуть вас… как-нибудь… под вечерок…

– Не надо этого делать, – предостерег меня Данус.

– Почему?

– Ты не отойдешь и на десять шагов от этой комнаты, как умрешь, – серьезно ответил он.

– От чего?

– У дверей стоят часовые, и у них есть королевский приказ, – объяснил он.

– И после этого вы утверждаете, будто я не пленник? – произнес я с горькой усмешкой.

– Я не хотел говорить тебе об этом, но ты меня вынудил. А так бы ты ни о чем и не догадывался.

Вот так! Значит, под здешней бархатной перчаткой скрывался железный кулак. И они пеняли Тору с его нравами! Мама дорогая. Я уж было решил: вот, нашел совершенное общество. Недалекое, правда, в смысле технического оснащения и сортности древостоя, но с благими намерениями. Теперь положение у меня оказалось незавидным. Даже если бы я и улизнул, идти мне было некуда.

Правда, чего греха таить… После того как я встретил ту барышню в саду и девять раз ради нее поднял этот чугунный меч, покидать Вепайю мне, истинно говорю, не хотелось.