Он обхватил паренька за плечи и дёрнул вверх. Спасённый в одно мгновение оказался на земле обеими ногами, но вместо благодарностей разразился визгом, с возмущением отодрал от себя руки слуги и отскочил.

– Я Ронислав Вакулович Вийт, – представился дедуктивист. – Как видно по мундиру, я полицейский. А это мой помощник Фирс.

– Позвольте! – слуга отобрал у юнца щётку и принялся стряхивать уличную пыль с его спины.

– Мне ваше имя кажется знакомым, – нахмурился студент, – но не могу вспомнить, где мы с вами встречались, уж простите. Меня же зовут Ветран Петрович Мйончинский.

– Ах вот как! – подобрался Вийт. – Вы должно быть сын Петра-Михаила Сауловича Мйончинского? Правильно? Ясновельможного пана Мйончинского? Тайного советника?

– Tak jest!^[6] – гордо вскинул подбородок поэт и принялся тщательно поправлять фуражку.

Фирс отряхнул уже спину и рукава скандальщика и перешёл на переднюю часть мундира, но Ветран издал свой обычный визг и отскочил назад.

– Да прекратите вы уже! – вскричал он. – Что за панибратство! Я потомок древнейшего рода!

Истопник, демонстрируя всетерпение, протянул ему щётку.

Инженер-угледобытчик Кисель выкрикивал свои стихи, закатив глаза и трясясь, будто в трансе:

Цекобыли еймо в цеколесни вой-фараоно я бил-уподо бяте,

Ныпрекрас тылани и-тво…^[7]

В зале, которую госпожа Квят отвела под поэтический вечер, было душно. На стенах горели газовые светильники, на столах щедро разбрасывали во все стороны своё сияние свечи, туда-сюда сновали около двадцати визитёров и ещё человек пять прислуги – в общем, распахнутые окна не могли обеспечить нужного количества воздуха.

Лукасевич, поэт по призванию, а в служебное время геолог, кивнул на разоравшегося Киселя:

– Вот, изволите ли видеть, тоже поэзия! Перестановка слогов и беспардонное воровство! Как не стыдно!

Геолог, как это принято у интеллигентов, слегка картавил.

– Рад вас видеть, господин утопист, – улыбнулся Вийт. – Вас отпустили под залог?

Лукасевич налил себе вина из бутылки, которую носил с собой, и сразу же отхлебнул добрых полбокала.

– Сняли все обвинения, Ронислав Вакулович! Хоть митинг и был незаконным, я на нём лишь выступал, я его не организовывал!

– Разве призывы к насильственному свержению законной власти больше не наказываются?

– Да полноте! – дёрнул головой геолог. – Власть, конечно, должна быть свергнута, причём всепренепременнейше насильственно, однако есть ведь разница между констатацией исторических закономерностей и зовом взяться за булыжники!

– А газета? – приподнял бровь Вийт. – Кажется, «Ве́рите?», не так ли? Каждый раз, когда она оказывается у меня в руках, с её страниц сочится кровь, причём голубая!

– Газету власти закрыли, – вздохнул поэт и в сердцах допил свой фужер. И тут же наполнил его вновь. Всё из той же бутылки.

– Это какое-то особое вино? – не выдержал Вийт, любопытство взяло верх над правилами хорошего тона.

– Особое? – переспросил Лукасевич, разглядывая бордовую искрящуюся жидкость в своём бокале. – Да, пожалуй, что особенное. Я, видите ли, принёс его с собой!..

Договорить геолог, однако, не успел. К собеседникам подскочил давешний знакомец Мйончинский. Он так и остался в своей форменной фуражке и теперь бравировал антиобщественным поведением, с вызовом отказываясь снять головной убор, кто бы его к этому ни призывал.

– Так вы тот самый сыскной надзиратель Вийт? – воскликнул он, поправляя козырёк. На лице студента отражались разнообразнейшие душевные переживания – от недоверия до радостного преклонения, к которым сыщик был столь привычен. – Гениальный дедуктивист? Naprawdę?^[8] Что же вы мне не сказали?! Почему я должен об этом узнавать лишь волею случая?

– Позвольте!.. – удивился Ронислав Вакулович, но тут раздались жиденькие аплодисменты.

Угледобытчик, кланяясь во все стороны, соскочил с табурета.

Мйончинский немедленно бросился к этой импровизированной сцене. Он сумел опередить некоего прыщавого субъекта в мундире инженера, взобрался наверх и начал:

Ты ведь лишь кости и ведро воды!..

Увы, насладиться триумфом ему было не суждено. Отверзлись створки двери, колыхнулось пламя в свечах, и на пороге залы появилась мадам Волошская.

Всё и вся замерло. В зале более не двигался воздух, не пузырилось шампанское, не раздавались звуки, не дышали люди.

Тишина длилась бесконечную секунду. Потом все бросились к великому медиуму.

Прославленная пантеистка, оккультистка и спиритуалистка, певица герметических наук, избранница великого духовного родника, сестра братства тибетских махатм, хранительница сокровенных знаний, эксперт сакральной истины, эрудит сверхчувственных сил человека, ясновидица и пророчица пронзила поклонников горящим взором.

Её лицо было плотно усыпано белой пудрой, веки и губы зачернены, брови окрашены алой охрой, ноздря проткнута золотым магическим символом. Пышные волосы цвета лазурита поддерживал в виде струящихся от головы лучей особый каркас. Конечно, из золота. На лоб свисала подвеска с огромным сияющим драгоценным камнем. В правой руке оккультистка сжимала жезл из модного ныне алюминия Эрстеда. К скипетру был прикован алюминиевой же цепочкой живой уж. В левой руке находился бокал с чем-то, что на первый взгляд казалось водой или, возможно, водкой, но издавало странный запах, чуждый, отвратительный и пленительный одновременно. Босая кармистка была, конечно, в наряде индуистских саптариш, сочетании обильных тканей, гремящих украшений и духовных орнаментов.

Мадам Волошская выбросила вперёд руку с жезлом, мертвенно бледную, обильно украшенную звенящими браслетами. Змея, шипя и извиваясь, распахнула пасть.

– Именем Акуры-Мазды, – произнесла пантеистка замогильным голосом, – устами Зороастра желаю вам просветления!

Собравшиеся взревели от восторга.

– Эта сущность должна уйти отсюда немедленно, – добавила дама, уперев палец, усеянный перстнями, в грудь прыщавого господина.

Жезл покачивался на запястье мадам, как маятник. Уж шипел.

Юноша хотел было что-то сказать, но сник, попятился и, стеная, покинул залу.

– Как я рада вас видеть! – воскликнула госпожа Квят, хозяйка дома. И, склонившись к уху оккультистки, тихо спросила: – Неужели вы знакомы с нашим Федюсей? За что вы его изгнали?

– Впервые вижу! – пронзила её огнём своего взора мадам Волошская. – Однако ж его аура не подходит к моим украшениям!

Таинственный бокал пророчицы оказался слишком близко от хозяйки дома. Как раз в этот момент, когда та совершала вдох. Госпожа Квят закашлялась.

– Что это? – с подозрением спросила она. – Какая-то кармическая жидкость?

– Напротив, – ответствовала спиритуалистка. – Сие называется бензол. Субстанция выделена таинственным фармацевтом в подвале старинной аптеки по ту сторону границы. Основой выступила чёрная патока, которой сочится земля на карпатских склонах. Бензол помогает полёту мысли и раскрепощению души. Вот, наполните ваши лёгкие!

И мадам Волошская поднесла бокал хозяйке дома прямо под нос. Квят поспешно отступила.

– Да, действительно! – пробормотала она. – Не желаете ли послушать наших поэтов? Есть весьма талантливые!

– Кто решил, что они талантливы? – голосом, полным ледяной вечности, спросила оккультистка. – Нет, вселенная требует, чтобы я связалась с миром призраков. Нужны охотники для участия в спиритической цепочке. И уединённое место, будьте благонадёжны…

Спустя несколько минут в комнате, примыкавшей к зале, за столом сидели сама мадам Волошская, госпожа Квят, студент Мйончинский, угледобытчик Кисель и геолог Лукасевич со своей бутылкой. На чёрной скатерти перед ними высилась одинокая свеча, тоже чёрная. Иного освещения не было, и в мерцающем отблеске тонкого огонька едва виднелись почтительно выстроившиеся вдоль стен любопытствующие, в их числе и учуявшие запах скандала Вийт и Фирс.

Поэтический вечер за стенкой продолжался, пусть и без прежней пылкости.

– Для погружения в мир духов я воспользуюсь сильнейшим сакральным раритетом, – говорила спиритуалистка, снимая с головы налобную подвеску. – Перед вами белый сапфир…

– О, а я думал, что это бриллиант! – почтительно пролепетал угледобытчик Кисель и нервно отхлебнул шампанского.

Геолог Лукасевич хмыкнул и покачал головой. Глаза его безотрывно следили за камнем.

– …белый сапфир, некогда принадлежавший царю персов Дарию, – испепелив обоих огненным взглядом, продолжала мадам Волошская. – Усмиритель Египта, Мидии, Парфии и Вавилона, а также завоеватель Инда двадцать шесть веков назад возжелал покорить скифов. Он переправился через Дунай, но сразиться с северными дикарями не смог – их армия будто испарилась! Дарий искал непокорных повсюду, пересёк Днепр и Северский Донец, достиг земель нынешних Харькова и Белгорода, но скифского войска так и не обнаружил. Добычи не было, провианта не хватало, летучие ватаги скифов наносили урон войску, моровое поветрие убивало верных воинов, и правитель гигантской империи, бросив больных, не погасив костры, под покровом ночи скрытно ушёл обратно, – великий герметик обвела пронзительным взглядом сидевших за столом. – Почти достигнув дружественных земель, где-то между нынешними Измаилом и Одессой, персы вдруг наткнулись-таки на войско врага. Армии построились в боевые порядки, но… – мадам Волошская сделала театральную паузу, заодно ловким движением вытащив из золотого крепления камень, – сражение вновь не состоялось. Между рядами воинов пробежал заяц, и скифы бросились за ним. Такое презрение повергло Дария в уныние. Воспользовавшись уже испытанным приёмом, оставив больных и не погасив костров, он той же ночью ушёл во Фракию. В качестве утешения он подарил воинам, брошенным им на милость жестокого неприятеля, этот сапфир, священный камень египетских жрецов…

Студент Мйончинский зачаровано смотрел на раритет. Не отдавая себе отчёта в собственных действиях, он отставил в сторону бокал с шампанским и потянулся к камню. Лишь тут он понял, какое святотатство совершил, и сжался в ожидании проклятий. Пророчица, однако, благосклонно звякнула браслетами и вложила сапфир в дрожащую от волнения узкую ладонь юноши.

– Как же подобная редкость оказалась у вас? – ошеломлённо воскликнула госпожа Квят, в свою очередь так же повертев сапфир в пальцах.

– Последние двенадцать веков сию драгоценность хранили для меня наши болгарские братья, – замогильным голосом ответила мадам. Она стала нагревать в пламени свечи блюдце. – Линия предательства – одна из самых прочных спиритических связей. Царь Дарий, дважды оставивший своих солдат на растерзание скифам, не может не откликнуться на зов этого сапфира!

В комнате воцарилась пугающая тишина.

Геолог Лукасевич принял из трясущихся рук угледобытчика Киселя драгоценность и благоговейным взглядом посмотрел сквозь неё на пламя свечи.

– Чистейшей воды! – прошептал он еле слышно. – Прекраснейший сапфир! Какой большой!

Пантеистка одарила его улыбкой, от которой ужас пробежал по спинам всех присутствующих.

– Возложите раритет сюда! – произнесла она замогильным голосом, поставив перевёрнутое блюдце в центре стола. – Пусть каждый коснётся края сосуда!

Сидевшие за столом, косясь на шевелящегося на скатерти кентавра из змеи и жезла, послушно вытянули подрагивающие пальцы.

– Начнём! – выдохнула оккультистка.

Она устремила взор на пламя свечи. Лицо её окаменело, превратившись в безжизненную маску.

– Дух царя Дария Первого Великого, сына Виштаспа, внука Аршама, приди к нам! Дарий, заклинаю, приди к нам! Вы, духи его современников, призовите великого владыку! Царь Карфагена Ганнон, правитель македонян Аминта, тиран Гелы Клеандр, архонт Гермокреон! Взовите к духу царя персов!..

Что-то неощутимое коснулось находившихся в комнате. Повеяло холодом. Громко зашипела змея. Пламя свечи заколыхалось, потом разгорелось, вспыхнуло ярким светом, оглушительно затрещало и вдруг, будто взорвавшись, разом угасло.

Стало совершенно темно. В этой темноте раздался душераздирающий крик. Донеслись звуки шевеления, отодвигаемых стульев, прерывающихся вздохов.

– Не разрывайте контакт! – проскрипел далёкий голос пророчицы. – Держите круг!

– Огня, молю, огня! – взвизгнула госпожа Квят.

Чиркнула серная палочка, высветив Фирса.

Все участники сеанса, кроме медиума, стояли на ногах. Лица их искажал страх. Мадам Волошская сидела за столом. Глаза её закатились, руки безвольно повисли, тело повисло на стуле.

– Спиритический мост разрушен! – беззвучно прошелестела пантеистка.

Фирс повернулся к настенному фонарю и крутанул кран. Зашипел газ, комнату залил желтоватый свет.

– Что произошло? – растерянно спросил Кисель. – Кто кричал?

– А вы сами разве не испугались? – пролепетал густо покрасневший студент.

– Сапфир! – вдруг возопил геолог Лукасевич. – Сапфир!

Его указательный палец вытянулся по направлению к блюдцу.

Там ничего не было.

– Перекрой дверь! – бросил Вийт Фирсу.

В мгновение ока его друг и помощник встал на пороге. Истопник скрестил на груди руки, всем своим видом показывая, что никого не выпустит.

Ясновидящая слабо зашевелилась, подняла взор на сыщика и еле слышно прошептала:

– Кто вы? Мундир у вас полицейский, но кто вы?

– Это Вийт! – поспешно ответила госпожа Квят. – Тот самый!

Оккультистка медленно выпрямилась на стуле.

– Пойдите вон! – внятно сказала она сыщику.

Хозяйка дома всплеснула руками.

– Ну а этот-то чем вам не угодил?

Глаза мадам Волошской закатились, руки, будто змеи, взмыли в воздух и задвигались, из горла послышалось шипение. Уж шевельнулся и зашипел в ответ.

– Он явный самозванец! – выплюнула спиритуалистка.

– Смею уверить, я самый настоящий, – стукнул тростью о пол детектив. Он обвёл всех присутствующих внимательным взглядом и спросил: – Пропажа камня – это ведь шутка?

Участники спиритического сеанса переглянулись.

– Ну, давайте же! – проникновенно произнёс дедуктивист. – Доставайте сапфир, посмеёмся и продолжим!

Ответом ему была тишина.

– Неужели вы не понимаете! – взвизгнула госпожа Квят, не выдержав напряжения. – Драгоценность похищена!

Бесконечную минуту орлиный взор сыщика по очереди цепко впивался в каждого из гостей.

– По-видимому, да, – кивнул наконец Вийт, сразу же расслабившись. Он поворотился к мадам Волошской: – Сколько стоит камень?

– Ничего и всё! – раскалённый взгляд медиума резанул по сыскному надзирателю.

– И всё же, какая-то цена ведь назначена?

– Страховая стоимость, – кивнула знаменитая герметистка. – Шесть тысяч, кажется…

Присутствующие изумлённо всхлипнули.

– Но дело не в этом! – проскрипела пророчица. Она разбросала в стороны руки, запрокинула голову и издала нечеловеческий крик. Потом резко выгнулась, будто ложась змеёй на стол, вперила в Вийта свой пылающий взор и произнесла: – Сей магический раритет невосполним!

– Но мадам! – несмело произнёс Кисель. – Зачем нам сыщик? С вами ведь никто в ясновидении не сравнится! Вы уже прозрели сквозь время и пространство? Знаете, где находится камень?

Пантеистка закрыла глаза, вползла на стол, едва не опрокинув бокалы, свернулась калачиком и замерла. Воцарилась мертвенная тишина. Никто не шевелился.

Вийт, глядя на Фирса, беззвучно щёлкнул себя пальцами по эполетам. Истопник кивнул и выскользнул за дверь.

Сие движение не осталось, однако, незамеченным студентом Мйончинским. Юный поэт почему-то покраснел и стал поправлять воротник мундира.

– Адам, Дарус ксайяфийя гаксаманишия… – раздался громкий, уверенный, привыкший повелевать мужской голос. Он нёсся из груди оккультистки.

– Ч-что это? – заикаясь, пискнул угледобытчик.

– К-кажется, древнеперсидский, – откликнулся ошарашенный Мйончинский. – Мы учили эту фразу… «Я, царь Дарий Ахмединский…» Но… но это ведь невозможно!

– Див шаад, бай каам…

Все посмотрели на студента.

– Я больше не знаю! – испуганно сказал тот. – Я ведь не учил этот язык!.. Но… – Мйончинский переводил неуверенный взгляд с одного спиритиста на другого. – Неужели вы думаете, что это… это… сам!..

Медиум лежала без звука, без движения.

– Ей, наверное, нужно помочь? – неуверенно прошептал Лукасевич.

Никто не сдвинулся с места.

Спиритуалистка вдруг вздохнула, открыла глаза и зашевелилась.

– Что произошло? – прошептала она. – Как я оказалась на столе?

Пророчица сползла на стул, схватила ближайший к ней бокал и сделала жадный глоток.

– Это моё шампанское! – пробормотал студент Мйончинский.

Ответа ему не было.

Вперёд выступила хозяйка дома.

– Вы говорили на древнеперсидском, – растерянно сказала она. – Что-то про «Даруса» и «бай каам», – она оглянулась на присутствующих и несмело добавила: – Мужским голосом.

Мадам Волошская слабо кивнула. Провела рукой по глазам, отчего на ладони её осталась чернь с век, а на лице через висок пролегла страшная полоса.

– Ну всё! – прохрипела герметистка. – Дух царя Дария забрал сапфир обратно себе!