Расспрашивать дальше не имело никакого смысла – подобные горестные происшествия не редкость в дни больших праздников. Перебравшие горожане умудряются свалиться в сточные канавы и утопнуть, разгорячившиеся спорщики затевали драки со смертельным исходом или лоточники решались распродать товар настолько негодящий, что пара-тройка покупателей непременно отравится. Ничего странного. Такие случаи интересовали Леонардо исключительно как источник трупов для анатомических штудий. За пару монет сторожа госпиталя соглашались продать невостребованных покойников – все лучше, чем хоронить их за счет прохудившейся городской казны.

Но сегодня его мало занимала наука. Обогнув толпу, Леонардо некоторое время вглядывался в лодки, лениво скользившие среди клочьев утреннего тумана: но обладательницы шкатулки с секретом среди пассажиров он так и не обнаружил. Возможно, она улетела в небо, как ведьма из жутких историй, которые он в малолетстве слышал от дядюшки. Осталось только одно, последнее утешение – любоваться лунным свечением, таинственным, как алхимическая амальгама, а потом возвратиться в свою комнатку-студиоло на верхнем этаже мастерской и запечатлеть зыбкую прелесть незнакомки, пока память еще свежа, а в пальцах пульсирует энергия недавних набросков.

* * *

Едва перешагнув порог, он откинул со лба волосы, перетянул их кожаным шнурком и прогрузился в работу, напрочь забыв о еде, отдыхе и сне. Он рисовал словно в лихорадке, пока дверь не содрогнулась от мощных ударов:

– Откройте! Немедленно откройте! Вас требует городская стража!

Деревянная створка слетела с петель и рухнула на пол, подняв тучу пыли.

– Леонардо ди Пьеро, именующий себя Да Винчи? Член гильдии Святого Луки?

Раньше, чем он успел ответить, двое дюжих стражников заломили ему руки за спину, крепко стянули их сыромятным ремнем и, подгоняя пинками, потащили наружу под монотонный голос сержанта:

– Вы обвиняетесь в содомском грехе. Нам предписано заключить вас, синьор, под стражу вплоть до судебного разбирательства.

– Что? Кто выдвинул мне такое обвинение?

– Мне почем знать? На суде узнаешь, – гаркнул стражник.

– Точно, найми себе адвоката и расспрашивай! Наше дело маленькое, выполнять предписание. – Сержант ткнул ему лист с гербовой печатью. – Тут сказано доставить тебя в тюрьму. Ясно?

– Как же так?

Недоуменный возглас задержанного потерялся в общем шуме: распахивались двери и окна, на улицу высыпали многочисленные подмастерья, отиравшие руки передниками мастера, любопытные ученики и просто зеваки. Людям артистического склада часто случалось оказываться за решеткой – долги, пьяные драки и прочие непотребства числились за многими, поэтому стражников в квартале встречали отборной бранью, проклятьями, свистом и гоготом: об кирасу сержанта ударился огрызок яблока, плевки летели страже под ноги, а камни вслед. Даже его учитель, мастер Верроккьо, человек сдержанного нрава, высунулся в окно до самого пояса, потрясал кулаками и кричал, что немедля пошлет за отцом Леонардо, уж первый правовед Синьории быстро найдет управу на безмозглых остолопов из городской стражи!

* * *

Предписание было приведено в исполнение.

Тюремные запоры хрипло скрипнули за спиной, Леонардо в сердцах ударил по решетке ногой. Его запястья противно саднили – путы содрали кожу, от гнилой соломы под ногами воняло нечистотами, смрад щипал в носу и жег глаза. Пока он обвыкался с темнотой, прочие узники перекидывались в кости. Верховодил в этом сообществе дебоширов, воришек и оборванцев парняга, одетый в колет, помнивший лучшие времена. Парняга оторвался от игры, посмотрел на новичка и покачал головой:

– Вот до чего дошло, дражайшие синьоры! В наше почтенное собрание подбросили мужеложца! Не смотрите, что волоса у него волнистые, как у девицы, и берегите ваши задницы… – Красную физиономию оратора пересекал шрам, из-за которого его рот не закрывался, обнажая уцелевшие зубы и черные провалы между ними, а бровь казалась удивленно приподнятой. Леонардо, дороживший любым случаем пополнить свою коллекцию человеческих типажей, выхватил из-за пояса листки, прошитые в тетрадку для эскизов, огрызок угля и принялся делать наброски. Свет из узкого, как бойница, оконца изливался внутрь узилища скупо, превращая тени в зловещих черных призраков, искажал цвета и пропорции. Живописец поморщился и окликнул тюремного сторожа:

– Синьор! Синьор! Прошу вас, принесите сюда пару свечей.

– Такое строго воспрещается. – Отрезал сторож и размеренным шагом двинулся дальше. Леонардо дождался, пока он удалится на достаточное расстояние, развязал кожаный шнурок – непослушные пряди тут же рассыпались по плечам, пришлось откинуть их назад. Затем он аккуратно отстегнул пряжку – застежку с кожаной куртки, прикрепил ее к концу шнурка, просунул руку между прутьев решетки, раскачал шнур и одним точным движением набросил на стальное ложе ближайшего к камере факела. Тяжелая пряжка помогла обвить факел шнуром – он принялся медленно и осторожно тянуть за этот шнур, рассчитывая развернуть факел в сторону решетки и получить толику дополнительного света для своих рисунков. Это невинное начинание почему-то здорово раззадорило парнягу в колете:

– Ты что там задумал, умник?

Кряхтя, он двинулся к новичку. Наклонил голову, как готовый бодаться телок, весь подобрался, пальцы сжались в кулак, но так и не успел ударить первым. Леонардо сделал ему подножку. Учениками в гильдию художников набирают ребят крепких и выносливых, ведь им предстоит шлифовать камень, замешивать гипсы, часами толочь в ступках всякую всячину для красок, карабкаться вверх-вниз по строительным лесам и болтаться в плетеных корзинах под высокими куполами соборов: грунтовать штукатурку и закрашивать размеченный мастером фон, либо устанавливать тяжеленные декорации во время празднеств. Мало ли черной работы найдется в любой мастерской? Но помимо крепкой руки у молодых художников имеется еще одно неоспоримое преимущество – знание человеческого тела. Они прилежно изучают сухожилия, мышечные связки и сочленения костей; даже кромсают мертвецов, чтобы лучше узнать живых. Коленом Леонардо ударил противника под ребра, где располагается важное дыхательное сочленение, и отбросил назад. Но парняга оказался привычен к подобному обхождению, быстро поднялся, с ревом бросился на своего обидчика. Он выкинул вперед руки с намерением вцепиться ему в шею и удавить. Молодой человек исхитрился нырнуть противнику под руку, затем ухватил за ворот и прижал искаженным от крика лицом к железной решетке, поймал его запястье и вывернул так, что еще немного и сустав выскочит из предустановленного Господом ложа, а связки разорвутся…

Пока они дрались, от группы арестантов откатился в сторону комок тряпья, перекувыркнулся и вскочил на ноги, разом преобразившись в отвратительного вида карлика. Уродец бросился к решетке, уцепился за шнурок, дернул, что есть силы. Факел свалился вниз, но продолжал гореть, заскорузлыми пальцами карлик просунул к огню пучок соломы, но отсыревшие стебли не желали разгораться, тогда уродец с воровской ловкостью выхватил из-за пояса Леонардо тетрадку для зарисовок, без зазрения совести выдрал лист, сунул в огонь, затем швырнул на солому. Прочие арестанты тоже не теряли времени даром: одни бросились раздувать огонь, другие изо всех сил колотили по решеткам кулаками и плошками, орали:

– Пожар! Охрана! Где чертова охрана? Спасите! Отомкните! Горим-горим!

Повинуясь движению воздуха, тяжелые, вязкие клубы дыма поплыли по тюремным помещениям. В соседних камерах тут же поднялся шум и крик, наконец, грохоча оружием, появилась стража, заскрипел замок, стражники принялись топтать ногами горящую солому и охаживать нарушителей спокойствия тяжелыми дубинками. Однако же самые отчаянные хватали стражников за ноги, валили прямо на пылающий пол, ловкач-карлик выхватил у сторожа связку ключей и в компании еще нескольких арестантов бросился из камеры, на ходу отпирал замки на соседних узилищах, его спутники тыкали факелами в солому.

Крики, дым, искры, звон железа и звуки ударов наполнили все кругом.

Леонардо оставил парнягу, расталкивая крикунов, бросился следом за карликом – спасать свои рисунки. Но злобный уродец выскользнул, залился мерзким смехом и бросился наутек, размахивал разорванной тетрадкой. Пришлось прорываться между стражниками под градом ударов, от ноздри к подбородку потекла горячая струйка – кровь капала на пол, но боли еще не было. На развилке коридоров Леонардо попытался отрезать юркого коротышку от пути к выходу, но негодник свернул в комнатушку тюремных сторожей, зашвырнул факелом в плетеные корзины, сваленные в углу, а сам принялся ковыряться в замке громадного, старомодного сундука.

Одним прыжком Леонардо пересек пространство комнаты и уже готов был ухватить недомерка за край одежды, когда находчивый карлик ухватил с полки кувшин масла и швырнул в огонь. Кувшин разбился вдребезги, поднялась целая стена пламени, обдала Леонардо жаром и заставила зажмуриться.

Дым наполнял все кругом, пришлось прикрыть нос и рот рукавом, а только потом снова открыть глаза – рядом с сундуком копошилось что-то живое. Он вцепился в кусок холстины, сдернул его и обнаружил под ним девочку, не старше шести лет. Дитя беззвучно всхлипывало, крупные прозрачные слезинки катились по ее нежным щекам. Божьим промыслом такие ангельские личики иной раз появляются в грешном мире, подобно весенним цветам, пробивающимся сквозь грязь и мусор даже на городских свалках. Злобного карлика нигде не было! Леонардо опешил от внезапной перемены, которую затруднялся объяснить без посредства магии. Тем более в этот момент времени на раздумья было ничтожно мало: языки пламени пожирали все, что способно гореть, уже охватили распахнутые дверные створки – коморка стражников грозила стать огненной могилой для них обоих. Единственным путем к спасению было перевернуть стол, отгородившись от огня толстой дубовой столешницей. Он уперся в стол ногой, с силой толкнул его, подхватил заплаканную девчушку на руки и выскочил прочь.

Первыми, с кем они столкнулись, вырвавшись из пламени, оказалась тюремная стража. Малышку вырвали из его рук, а самого Леонардо грубо схватили за волосы, осыпая тумаками и руганью, протащили по тюремным коридорам. Дым еще не успел развеяться, по углам тлели остатки соломы, но тюремщикам и подоспевшей городской страже удалось переловить большую часть арестантов-бунтовщиков и водворить их обратно. За решетками по обе стороны прохода мелькали перепачканные копотью и кровью лица. Но долго разглядывать их Леонардо не довелось – его затолкали в узкую, холодную каменную щель, считавшуюся одиночной камерой.