– А теперь расскажи мне о Лондоне, – сказала Элизабет, когда Алекс прервала свой рассказ о виденных ею городах.

– А что бы ты хотела знать? – очнувшись от воспоминаний, спросила Алекс.

Элизабет наклонилась вперед и уже было открыла рот, чтобы спросить о вещах, которые так много значили для нее, но гордость помешала ей задать эти вопросы.

– О… да ничего в особенности, – солгала она. «Я хочу знать, являюсь ли я предметом насмешек или осуждения моих подруг, или – что еще хуже – их жалости, – подумала Элизабет. – Я хочу знать, распространились ли слухи о моей бедности. Но больше всего я хочу знать, почему никто из них ни разу не потрудился навестить меня или хотя бы прислать записку».

Полтора года назад, когда состоялся ее первый выход в свет, Элизабет имела сокрушительный успех, и количество предложений руки и сердца, которые она получила, исчислялось рекордными цифрами. И вот сейчас, в девятнадцать лет, она оказалась отторгнутой от того же самого общества, которое когда-то обласкивало и восхваляло ее и даже старалось ей подражать. Элизабет нарушила их правила и стала центральной фигурой скандала, слух о котором распространился в свете, как пожар.

Глядя на Александру с чувством неловкости, Элизабет спрашивала себя, знают ли в свете всю историю целиком или только о самом скандале и говорят ли еще об этом или наконец предали инцидент забвению. Алекс отправилась в продолжительное путешествие как раз перед тем, как этому случиться, и Элизабет гадала, успела она услышать об этом после возвращения или нет.

Эти вопросы стучали у нее в мозгу, но задавать их было слишком рискованно. Ее удерживали от этого две причины: во-первых, Элизабет боялась, что, услышав ответы Алекс, расплачется, а плакать она не собиралась. А во-вторых, чтобы задать Алекс вопросы, ответы на которые ей так хотелось получить, нужно было сначала рассказать подруге обо всем, что случилось. А простая правда заключалась в том, что Элизабет чувствовала себя слишком одиноко и сиротливо, чтобы так рисковать, – кто знает, может, узнав обо всем, и Алекс откажется от нее.

– Так что же конкретно тебе хотелось бы узнать? – повторила Алекс все с той же жизнерадостной улыбкой, которую она надела себе на лицо, улыбкой, за которой прятала от своей гордой подруги печаль и сострадание.

– Все! – мгновенно ответила Элизабет.

– Ну тогда, – сказала Алекс, мысленно выталкивая из комнаты облако невысказанных вопросов Элизабет, – лорд Дазенберри только что обручился с Сесилией Лакруа!

– Как хорошо, – ответила Элизабет, тихо и ласково улыбнувшись; в голосе ее звучала искренняя радость. – Он очень богат и из прекрасной семьи.

– Он неисправимый волокита и заведет себе любовницу не позже чем через месяц после того, как произнесет в церкви клятву верности, – высказалась Алекс со свойственной ей прямотой, которая всегда шокировала и одновременно привлекала Элизабет.

– Надеюсь, что ты ошибаешься.

– Я не ошибаюсь. Но если ты так думаешь, может быть, заключим пари? – предложила Алекс, так обрадовавшись, что в глазах подруги снова заискрился смех, что не подумала о том, как бестактно ее предложение. – Скажем, фунтов на тридцать?

Внезапно Элизабет почувствовала, что больше не может выносить этой неизвестности. Ей надо было знать, привела к ней Алекс верность их дружбе, или она оказалась здесь, ошибочно полагая, что Элизабет все еще самая популярная женщина в Лондоне. Встретившись взглядом с голубыми глазами Алекс, Элизабет произнесла со спокойным достоинством:

– У меня нет тридцати фунтов, Алекс.

Алекс ответила ей таким же прямым взглядом, сморгнув навернувшиеся слезы жалости:

– Я знаю.

Элизабет научилась встречать невзгоды с высоко поднятой головой, загнав страх поглубже. Но теперь, столкнувшись с добротой и преданностью подруги, она чуть не расплакалась столь ненавистными ей слезами, которых никто не смог из нее выжать даже в то время, когда разразилась трагедия. Сдавившие горло слезы мешали ей говорить, и Элизабет с трудом пробормотала:

– Спасибо.

– Тебе не за что меня благодарить. Мне пересказали всю эту грязную историю, и я не верю ни единому слову! Больше того, я хочу, чтобы ты приехала в Лондон на время сезона и пожила у нас. – Наклонившись вперед, Алекс взяла ее за руку. – Ради твоей же собственной гордости ты должна поставить их всех на место. Я помогу тебе. Даже больше: я уговорю мать моего мужа воспользоваться для тебя своим влиянием. Верь мне, – закончила Алекс с любящей улыбкой, – никто не посмеет пройти мимо тебя, не раскланявшись, если за тобой будет стоять сама вдовствующая герцогиня Хостон.

– Пожалуйста, Алекс, перестань. Ты сама не знаешь, что говоришь. Даже если бы я захотела, а я этого не хочу, она никогда на это не согласится. Я не знаю ее, но уверена, что она знает обо мне все. Я имею в виду то, что обо мне говорят.

Алекс не смутили ее возражения.

– Ты права только в одном – она действительно слышала эти сплетни. Но после того как я поговорила с ней, она захотела встретиться с тобой и составить собственное мнение. Она полюбит тебя так же, как и я. А если это произойдет, она сдвинет горы, но заставит общество снова принять тебя.

Элизабет покачала головой, сглотнув комок в горле. Она была благодарна подруге, но страдала от унизительности своего положения.

– Я очень признательна тебе, правда, но я просто не вынесу этого.

– Я уже приняла решение, – мягко предупредила ее Алекс. – Мой муж уважает мое мнение, поэтому я не сомневаюсь, что он тоже согласится. А что касается платьев, то у меня их множество, почти совсем новых. Я одолжу их тебе…

– Ни в коем случае! – вспыхнула Элизабет. – Пожалуйста, Алекс, – умоляюще сказала она, испугавшись, что может показаться неблагодарной. – Оставь мне хоть немного гордости. И кроме того, – добавила она с легкой улыбкой, – я вовсе не так уж несчастна, как ты, кажется, думаешь. У меня есть ты. И у меня есть Хэвенхёрст.

– Я знаю, – сказала Алекс. – Но я также знаю, что ты не можешь оставаться здесь всю свою жизнь. Когда ты приедешь ко мне в Лондон, тебе вовсе не обязательно будет куда-то выезжать, если ты этого не хочешь. Мы просто будем все время вместе. Я так соскучилась по тебе.

– Ты будешь слишком занята, чтобы уделять мне внимание, – сказала Элизабет, вспомнив круговорот развлечений, которым был отмечен ее первый сезон.

– Я не буду так уж занята, – сказала Алекс, и глаза ее загадочно заблестели. – Я жду ребенка.

Элизабет обняла подругу.

– Я приеду! – согласилась она прежде, чем успела как следует обдумать свое решение. – Но я ведь могу остановиться в доме своего дяди, если его в это время не будет в городе.

– У нас, – упрямо сказала Алекс.

– Посмотрим, – так же упрямо проговорила Элизабет и тут же восторженно рассмеялась. – Ребенок!

– Извините, мисс Алекс, – прервал их Бентнер, входя в гостиную, и повернулся к Элизабет. – Только что прибыл ваш дядя, – с огорчением в голосе доложил он. – Он хочет видеть вас немедленно в кабинете.

Алекс вопросительно посмотрела на дворецкого, затем на Элизабет.

– Мне показалось, Хэверхёрст сильно опустел. Сколько здесь сейчас слуг?

– Восемнадцать, – ответила Элизабет. – Пока не пропал Роберт, мы сократили их до сорока пяти, но мой дядя всех их уволил. Он сказал, что они не нужны нам; изучив состояние наших дел, он разъяснил мне, что мы не в состоянии платить слугам жалованье, и можем предоставить им только крышу над головой и пропитание. Тем не менее восемнадцать человек все же остались, – добавила она, улыбнувшись Бентнеру. – Они прожили в Хэвенхёрсте всю свою жизнь. Для них это такой же дом, как и для меня.

Встав на ноги, Элизабет подавила в себе всплеск страха, который был не более чем обычным рефлексом на дядю.

– Это не займет много времени. Дядя Джулиус не любит оставаться здесь дольше, чем того требует крайняя необходимость.

Бентнер задержался под предлогом того, что ему нужно захватить поднос с чайного столика, и дождался ухода Элизабет. Когда она удалилась на достаточное расстояние, чтобы не слышать их, он обратился к герцогине Хостон, которую помнил еще взъерошенной девочкой, носившейся по комнатам в мальчиковых бриджах.

– Прошу простить меня, ваша светлость, – он говорил официальным тоном, но на его добром старом лице была написана искренняя озабоченность, – но могу ли я сказать вам, как я рад, что вы здесь, особенно сейчас, когда сюда приехал мистер Кэмерон?

– Ну что вы, спасибо, Бентнер. Я тоже рада снова увидеть вас. А что, с мистером Кэмероном связано что-нибудь неприятное?

– Похоже, что на этот раз да. – Он замолчал, чтобы подойти к дверям и выглянуть украдкой в коридор, затем вернулся к Александре и доверительно сообщил: – Нам с Эроном – это наш кучер – что-то не понравилось, как он сегодня выглядит. И еще, – заявил он, взяв в руки чайный поднос, – никто из нас не остался здесь ради любви к Хэвенхёрсту. – На бледных щеках Бентнера выступила краска смущения, и голос стал хриплым от обуревавших его чувств. – Мы остались ради нашей молодой хозяйки. Понимаете, ведь мы – все, что у нее осталось.

Это изъявление преданности вызвало на глазах Алекс слезы еще прежде, чем он добавил:

– Мы не должны позволить этому дяде испортить ей настроение, как он всегда делает.

– А вы знаете способ помешать ему? – спросила Алекс, через силу улыбаясь.

Бентнер выпрямился, кивнул и со значением и важностью сказал:

– Ну, я, например, предлагаю спихнуть его с лондонского моста. Эрон предпочитает яд.

В его словах звучали ярость и злость, но в них не чувствовалось по-настоящему злого умысла, поэтому Алекс с заговорщическим видом лукаво улыбнулась:

– Думаю, ваш способ лучше, Бентнер, – он как-то чище.

На шутливое замечание Александры Бентнер ответил официальным поклоном, но когда они снова взглянули друг на друга, то словно заключили негласный договор. Дворецкий дал ей понять, что, если когда-нибудь в будущем понадобится помощь людей, работающих в доме, герцогиня может рассчитывать на их полную, безоговорочную преданность. Реакция герцогини показала, что она нисколько не возражает против его вмешательства в дела ее подруги и глубоко благодарна ему за предложенную помощь, которой она обязательно воспользуется, если в этом будет необходимость.