Лошади, которые, как я уже говорил, могут потягаться с нами в длительности забегов, обладают способностью запасать большие объемы воды. Люди, напротив, не просто не умеют поглощать и запасать много воды, но и относительно плохо по сравнению с другими животными насыщают организм влагой. Осел способен выпить 20 литров за три минуты, а мы – максимум 2 литра за 10 минут (верблюд за это время осиливает до 100 литров). Как же из нашей системы терморегуляции выпал столь важный элемент? Неужели в такой элегантный комплекс приспособлений для бега вкрался фатальный недочет?

Ответ состоит в том, что культурная эволюция снабдила нас емкостями для воды и приемами по ее нахождению. У известных современной этнографии племен охотников-собирателей распространены самые разные способы носить с собой воду на охоте – в тыквах, в кожах, в страусиных яйцах. Такие емкости применяются в сочетании с подробными локальными знаниями, передающимися через культуру, о том, как и где искать воду. В пустыне Калахари в Южной Африке охотники делают из страусиных яиц походные фляги, в которых вода сохраняется освежающе прохладной, а иногда используют желудки мелких антилоп. Кроме того, они высасывают накопившуюся в дуплах деревьев воду через длинные соломинки и легко находят водоносные коренья, отыскивая особые сухие вьющиеся побеги. В Австралии охотники-собиратели делали емкости для воды при помощи приема, предполагающего выворачивание мелких млекопитающих “наизнанку” (см. илл. 5.3). Как и охотники из Калахари, они умели находить подземные источники воды по приметам на поверхности. Это не так уж и очевидно: вспомните, что Бёрк и Уиллс вынуждены были держаться у берегов реки Купер-Крик именно потому, что не располагали этим ноу-хау.

Такая логика подсказывает, что эволюция нашей сложной системы терморегуляции на основе потоотделения могла начаться только после того, как культурная эволюция сформировала ноу-хау по созданию контейнеров для воды и поискам источников воды в различном окружении. Этот набор адаптаций, который сделал нас потрясающими стайерами, в сущности, входит в коэволюционный пакет, в котором культура обеспечивает едва ли не самое важное – воду.

У хорошего марафонца с достаточным запасом воды, вероятно, хватит выносливости загнать зебру, антилопу или стенбока. Однако для такой охоты одной выносливости мало – нужно что‐то гораздо большее. Охотники, загоняющие добычу, должны уметь распознавать конкретную жертву и затем преследовать именно эту особь на длинной дистанции. Почти все животные, которых нам имеет смысл загонять, на спринтерских дистанциях бегают гораздо быстрее нас и мгновенно скроются из виду. Чтобы воспользоваться нашей выдающейся выносливостью, нам надо иметь возможность идти по следам конкретной особи несколько часов, а для этого находить и читать следы и предсказывать действия добычи. Здесь очень важна способность отличать выбранную особь, скажем, зебру, от всех других зебр, поскольку многие стадные животные разработали защитный прием: они возвращаются в стадо и пытаются исчезнуть, слившись с сородичами. Если охотник не может узнать ту особь, за которой он все это время гнался, то есть усталую особь, в результате можно, чего доброго, погнаться за свежей и отдохнувшей зеброй (и тогда все насмарку). То есть охотник, загоняющий добычу, должен уметь выслеживать и опознавать конкретную особь.

Илл. 5.3. Емкости для воды, которыми пользуются охотники-собиратели в Австралии

Хотя многие виды так или иначе выслеживают добычу, так, как мы, не охотится никто. Исследования охотничьих приемов у современных охотников-собирателей показывают, что это область сосредоточения культурных знаний, приобретенных через своего рода ученичество, когда подростки и юноши наблюдают, как лучшие охотники в их группе читают и обсуждают следы. По следу умелый следопыт может узнать возраст, пол, физическое состояние, скорость и степень усталости добычи, а также в какое время дня она здесь проходила. Подобные достижения становятся возможными отчасти благодаря знаниям о привычках, рационе, социальной организации и распорядке дня конкретного вида²⁵.

Помогают охотникам и всевозможные передаваемые через культуру хитрости. Самые интересные из них показывают, как тонко культурно-генетическая эволюция отбирает и задействует адаптивные механизмы. Это довольно сложно, поэтому следите за моей мыслью.

Многим четвероногим животным мешает общий врожденный недостаток. Промысловые животные регулируют температуру тела дыханием, как собаки. Если им надо отдать больше тепла, они дышат чаще. Это прекрасно помогает, если животное не бежит. Когда они бегут, удар о землю передних конечностей сжимает грудную клетку таким образом, что дышать в момент, когда грудная клетка сжата, неэффективно. Это означает, что бегущее четвероногое может делать только один вдох-выдох на каждый локомоторный цикл, невзирая на потребность в кислороде и терморегуляции. Но поскольку потребность в кислороде возрастает линейно со скоростью, животные на одних скоростях дышат слишком часто, а на других недостаточно часто. Следовательно, бегущее четвероногое должно выбрать скорость, которая (1) требует одного вдоха-выдоха на цикл, но (2) дает достаточно кислорода для обеспечения потребностей мышц (пока усталость не возьмет свое) и (3) позволяет дышать столько, чтобы предотвратить тепловой удар, а это зависит от факторов, не связанных со скоростью, например от ветра и температуры воздуха. Итогом этих ограничений становится то, что у четвероногого складывается дискретный набор оптимальных (или предпочтительных) скоростей, как у автомобиля с ручной коробкой передач, для разных стилей передвижения (ходьбы, рыси, галопа). Если животное отклоняется от предпочитаемого набора, то теряет в экономичности.

Люди от этих ограничений избавлены, поскольку (1) при ходьбе и беге легкие у нас не сжимаются (мы двуногие), поэтому (2) темп дыхания может колебаться независимо от скорости, а (3) терморегуляцией у нас заведует передовая система потоотделения, поэтому необходимость отдавать тепло не влияет на дыхание. В итоге в пределах нашего диапазона аэробных скоростей бега (то есть не спринта) потребление энергии приблизительно постоянно. Это значит, что мы можем менять скорость в пределах диапазона, ничем особенно не поплатившись. В результате опытный охотник может стратегически менять скорость, чтобы заставлять добычу бегать неэкономично. Если добыча изначально выбирает для побега скорость, просто превышающую скорость охотника, тот может побежать быстрее. Это вынудит добычу переключиться на следующую скорость, гораздо выше, что приведет к быстрому перегреву. Единственной альтернативой для животного будет бежать неэкономично, медленнее, что быстрее истощит мышцы. В результате охотник вынуждает добычу чередовать быстрые забеги с периодами отдыха, что в конце концов приводит к тепловому удару. Перегретая добыча падает, после чего ее легко прикончить. Охотники племен тараумара, навахо и пайютов сообщают, что упавшую вилорогую антилопу или оленя можно просто задушить²⁶.

Охотники располагают богатым арсеналом других приемов, чтобы загонять добычу. В пустыне Калахари, где этот аспект изучался подробнее всего, охотники обычно преследуют добычу в середине дня, когда особенно жарко – от 39 °C до 42 °C. Добычу они выбирают в зависимости от сезонных колебаний состояния здоровья промысловых видов, поэтому дукера, стенбока и сернобыка загоняют в дождливый сезон, а зебру и гну в сухой. На охоту выходят утром после ясного полнолуния (при безоблачном небе), поскольку многие виды устают после лунных ночей, когда вынуждены сохранять активность. Преследуя стадо, охотники высматривают отстающих – это и есть самые слабые особи. Другие хищные животные, не люди, обычно преследуют стадо, а не одиночек, поскольку ориентируются не на зрение и следы, а в основном на запах. Пожалуй, неудивительно, что в племенах охотников-собирателей хорошо диагностируют тепловой удар у людей и умеют лечить его, что и случилось с одним антропологом, который пытался угнаться за аборигенами (производственный риск)²⁷.

Наконец, чтобы прийти в физическую форму, которая позволяет бегуну в полной мере показать все свои способности и при этом избежать травм, людям нужно определенное культурное обучение, помимо упорных индивидуальных тренировок. Эволюционный биолог и анатом Дэн Либерман изучал бег босиком или в самой простой обуви на длинные дистанции в разных сообществах по всему земному шару. Когда он спрашивает бегунов всех возрастов, как они научились бегать, они никогда не говорят, что “просто знали, как это делается”. Напротив, они, как правило, называют чье‐то имя или указывают на кого‐то из старших, высококвалифицированных и наделенных престижем членов их группы или сообщества и говорят, что просто наблюдали за ним и делали как он. Мы настолько культурный вид, что учимся у других даже бегать так, чтобы получить максимум выгоды от своих анатомических адаптаций²⁸.