Бансир, мастер по изготовлению колесниц в Вавилоне, пребывал в глубоком унынии. С места на невысокой стене, окружавшей его владения, он грустно взирал на свой простой дом и открытую мастерскую, где стояла незаконченная колесница. Его жена то и дело появлялась в проеме дверей. Взгляды, которые она украдкой на него бросала, ясно давали понять, что запасы еды почти истощились и ему давно пора взяться за работу – отполировать и покрасить колесницу, туго натянуть кожу на обода колес, подготовить колесницу к отправке и продать ее богатому заказчику.
Однако его плотное, мускулистое тело не двигалось с места. Его медлительный ум терпеливо бился над проблемой, с которой он никак не мог справиться. Жаркое тропическое солнце, обычное для долины Евфрата, жгло его без жалости. На лбу выступили капли пота, но Бансир не замечал, как они стекают вниз и теряются в густых волосах, покрывающих его грудь.
За его домом возвышались ступенчатые стены, окружавшие царский дворец. Неподалеку, уходя в самое небо, поднималась выкрашенная в яркие цвета башня храма Ваала. В тени этого великолепия и стояло его скромное жилище вместе со многими другими, еще более бедными домишками. Таков был Вавилон: смесь величия и убожества, ослепительного богатства и ужасающей нищеты, застроенный без плана и системы в защитных стенах город.
Если бы Бансир потрудился оглянуться, он увидел бы шумные колесницы богачей, расталкивавшие всех вокруг – и торговцев в сандалиях, и босоногих нищих. Но даже богачам приходилось сворачивать в придорожные канавы, чтобы дать дорогу длинным вереницам царских рабов-водоносов, каждый из которых нес тяжелый бурдюк из козлиной шкуры с водой для полива висячих садов.
Бансир был слишком поглощен своей проблемой, чтобы услышать беспорядочный гул оживленного города. Он и не прислушивался. Из задумчивости его вывел неожиданный звон струн знакомой лиры. Он обернулся и увидел приветливое, улыбающееся лицо лучшего друга – музыканта Кобби.
– Да благословят тебя боги великой щедростью, мой добрый друг, – начал Кобби с цветистого приветствия. – Хотя, похоже, они уже одарили тебя своей милостью, раз ты можешь сидеть без работы. Я радуюсь вместе с тобой твоей удаче. Я даже готов разделить ее с тобой. Твой кошелек, должно быть, набит монетами, иначе ты бы в поте лица работал в мастерской. Поэтому прошу тебя, извлеки из него два несчастных шекеля и одолжи мне до сегодняшнего вечернего пира у знати. Ты и не заметишь, как они вернутся к тебе.
– Если бы у меня было два шекеля, – мрачно ответил Бансир, – я никому бы их не одолжил – даже тебе, лучшему из друзей. Ведь это было бы все мое состояние. Никто не дает в долг все свое состояние, даже лучшему другу.
– Что я слышу? – воскликнул Кобби с искренним удивлением. – У тебя нет ни шекеля в кошельке, а ты сидишь, как статуя, на стене! Почему не доделываешь колесницу? Как же ты собираешься удовлетворить свои благородные потребности? Это на тебя не похоже, друг мой. Где твоя неиссякаемая энергия? Тебя что-то огорчает? Уж не боги ли навлекли на тебя беду?
– Должно быть, это испытание богов, – согласился Бансир. – Все началось с того, что я увидел сон. Совершенно бестолковый сон. Мне снилось, что я богат и на поясе у меня висит красивый кошелек, набитый монетами. Там были шекели, которые я беззаботно бросал нищим; были сребреники, на которые я покупал роскошные наряды для жены и все, что хотел для себя; были золотые, благодаря которым я был уверен в будущем и не боялся тратить серебро. Меня переполняла радость! Ты бы не узнал во мне своего трудолюбивого друга. Не узнал бы ты и мою жену. На ее лице не было ни морщины, и оно сияло счастьем. Она снова стала улыбчивой девушкой, как в день нашей свадьбы.
– И правда, хороший сон, – заметил Кобби, – но почему же столь приятные чувства, которые вызвал он в тебе, превратили тебя в мрачную статую на стене?
– Ты еще спрашиваешь? Потому что, когда я проснулся и вспомнил, как пуст мой кошелек, меня охватила тоска. Подумай сам, ведь мы, как говорят моряки, в одной лодке. В детстве мы вместе ходили к жрецам, чтобы набраться мудрости. В молодости – делили удовольствия на двоих. Повзрослев, мы остались хорошими друзьями. Мы были довольны своей жизнью. Мы трудились без устали и легко тратили все, что заработали. Мы ведь и зарабатывали немало, но познать радости, которые сулит богатство, мы можем только в мечтах. Ба! Неужели мы всего лишь безмозглые бараны? Мы живем в самом богатом городе мира. Путешественники говорят, в роскоши ему нет равных. Вокруг столько богатства, но у нас ничего из этого нет. Ты, лучший из друзей, полжизни тяжело работал, но в твоих карманах пусто, и ты просишь одолжить тебе каких-то жалких два шекеля до сегодняшнего пира у знати. И что же я отвечаю? Говорю ли я: «Вот мой кошелек, с радостью поделюсь с тобой его содержимым»? Нет, я признаю, что мой кошелек так же пуст, как и твой. В чем дело? Почему у нас нет ни серебра, ни золота, чтобы хватало не только на еду и одежду?
А еще подумай о наших сыновьях, – продолжал Бансир. – Ведь они идут по стопам своих отцов. Неужели они и их семьи, их сыновья и семьи их сыновей должны всю жизнь провести среди всех этих богатств и, подобно нам, довольствоваться кислым козьим молоком и кашей?
– Сколько лет мы уже дружим, а ты ни разу такого мне не говорил, Бансир. – Кобби был озадачен.
– Все эти годы я так и не думал. С рассвета и до наступления темноты я трудился, строил лучшие колесницы, какие может сделать человек, простодушно надеясь, что когда-нибудь боги признают мои достойные деяния и даруют мне великое процветание. Ничего я от них не дождался. И теперь понимаю, что так и не дождусь. Поэтому у меня тоска на сердце. Я хочу быть состоятельным человеком. Хочу владеть землями и скотом, хочу иметь красивые одежды и монеты в кошельке. Я готов работать ради этого изо всех сил, используя все мастерство своих рук, всю изворотливость своего ума, но я хочу получать достойное вознаграждение за свой труд. Что с нами творится? Еще раз спрошу тебя! Почему мы не можем получить свою справедливую долю благ, которые в изобилии достаются тем, у кого есть золото, чтобы за них заплатить?
– Если бы я знал ответ! – вздохнул Кобби. – Я доволен жизнью не больше тебя. Заработанные лирой деньги быстро кончаются. Часто приходится изворачиваться, чтобы семья не осталась голодной. А еще в глубине души я мечтаю о большой лире, чтобы на ней можно было сыграть всю ту музыку, что рождается в моей голове. Даже царь не слышал музыки, какую я мог бы сыграть на таком инструменте.
– У тебя должна быть такая лира. Никто во всем Вавилоне не смог бы заставить ее петь так красиво, так сладко, что не только царь, но и сами боги были бы в восторге. Но как тебе ее заполучить, если мы оба бедны, как царские рабы? А вот и они. Слышишь, колокольчик звенит?
Он указал на длинную колонну полуголых, потных водоносов, еле бредущих вверх по узкой улочке от реки. Они шли по пять человек в ряд, каждый сгибался под тяжестью бурдюка с водой.
– Видный мужчина ведет их. – Кобби показал на человека с колокольчиком, который шел впереди налегке. – Сразу понятно – знатный муж в своей стране.
– В колонне много хороших людей, – согласился Бансир, – таких же, как мы с тобой. Вон те, высокие и светлые, – с севера, пониже и потемнее – из соседних стран. Они ходят от реки к садам, взад и вперед, день за днем, год за годом. Ничего хорошего их не ждет. Соломенный тюфяк, чтобы поспать, да грубая каша на обед. Жаль этих бедняг, Кобби!
– Мне тоже! Но у нас-то жизнь немногим лучше, хотя мы и называем себя свободными.
О проекте
О подписке