Р. К.^[1]

одному из лучших товарищей лучшему поэту и рассказчику своего поколения тому, кто больше всех из ныне живущих англичан сделал для укрепления духа позволившего победить в 1914–1918 годах предназначено это мое первое и последнее посвящение вместо множества рецензий и множества бутылок которые я должен был преподнести ему за тридцать лет знакомства но по капризу судьбы ни разу не имел случая или счастья сделать это

Дж. С.

Бат, на Пасху 1920 года

George Saintsbury

NOTES on A CEL LAR-BOOK

Trink!

Macmillan & Co.

1920

Книга выпущена в рамках совместной издательской программы Ad Marginem и ABCdesign

Перевод:

Владимир Петров

© George Saintsbury, 1920

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2024

Джордж Сентсбери: викторианство, литература и вино

Еще при жизни Джордж Сентсбери удостоился статьи в Британской энциклопедии. В 1911 году его именовали «самым авторитетным британским автором» из всех писавших о французской литературе, с добавлением: «Его исследования в области английской литературы не менее ценны». Со временем акценты несколько сместились, и в современном издании «Британники» Сентсбери называют «влиятельнейшим британским историком литературы и критиком начала ХХ века». Однако книга, предлагаемая вниманию читателя, посвящена, как явствует из названия, совершенно другому предмету. Кто же такой Сентсбери и чем он интересен сегодня?

Будущий писатель и критик, появившийся на свет в 1845 году, рос в достатке: его отец был служащим крупных компаний. От него Джордж унаследовал глубокую религиозность и консервативные убеждения. Правда, после смерти Сентсбери-старшего (сыну было тогда пятнадцать лет) положение семьи ухудшилось. Тем не менее он поступил в школу при чрезвычайно престижном Королевском колледже Лондона, а после нее – в Оксфордский университет. С самого детства он был неутомимым читателем и даже получил от школьных друзей прозвище «Словарь бесполезных знаний»; учение давалось ему легко.

Оксфорд наложил на Сентсбери глубокий отпечаток. Атмосфера старейшего из британских университетов, где образование было ориентировано в основном на гуманитарные науки и классические языки, прекрасно подходила ему. Среди студентов и преподавателей велись оживленные дискуссии на религиозные и эстетические темы, в которых Сентсбери с увлечением участвовал, заработав себе репутацию острослова и одновременно едва ли не религиозного фанатика (он неукоснительно посещал все церковные службы). Более того, Мертон-колледж, где он учился, славился лучшей в университете кухней. В «Заметках» можно найти много ностальгических воспоминаний об оксфордских временах. Закончив обучение, Сентсбери хотел остаться и преподавать в университете, но получил отказ – то ли из-за отсутствия влиятельных покровителей, то ли из-за крайне консервативных взглядов, а может быть, ввиду своей привычки разбрасываться, предпочитая широту знаний глубине. Впоследствии он еще дважды предпринимал попытки вернуться в альма-матер, и оба раза безуспешно.

Пришлось зарабатывать на жизнь иначе, тем более что к тому времени Сентсбери уже был женатым человеком (со своей супругой он проживет более полувека). Шесть лет Сентсбери учительствовал на острове Гернси, о котором сохранил самые приятные воспоминания (отголосок этого есть в «Заметках»: «… нашел земной рай на Гернси, где „можно упиться до бесчувствия за шесть пенсов“»). Остров посреди Ла-Манша, где не действовали британские законы, процветал в немалой степени за счет торговли и контрабанды. Жизнь была дешевой; Сентсбери имел много свободного времени и получил возможность познакомиться с некоторыми достаточно редкими для Англии напитками. Возможно, единственным поводом для сожаления стало то, что он так и не познакомился с Виктором Гюго, хотя знаменитый писатель, изгнанный из Франции, избрал своим местопребыванием именно Гернси, желая быть поближе к родине.

Учительские обязанности казались Сентсбери слишком утомительными, и начиная с 1877 года его основным занятием почти на двадцать лет сделалась журналистика. Сентсбери и раньше помещал статьи в периодических изданиях, выступая в качестве исследователя и, что еще важнее, горячего пропагандиста французской литературы. Именно на этом он сделал себе имя, о чем свидетельствует процитированная в самом начале энциклопедическая статья. Но с конца 1870-х годов спектр его журналистских интересов заметно расширяется. Он становится ведущим сотрудником Saturday Review, влиятельного еженедельника, который считали эквивалентом Times в области культуры. Именно там Сентсбери высказывался по вопросам политики и мироустройства. Материалы, часть которых впоследствии появилась в различных сборниках, дают достаточно полное представление о личности их автора. Несмотря на замкнутый характер, он вступает в престижный «Сэвил-клуб», где знакомится со многими выдающимися политиками и литераторами. Среди последних назовем Редьярда Киплинга, с которым у Сентсбери установились дружеские отношения (ему, в частности, посвящена эта книга), и Роберта Льюиса Стивенсона, сделавшего «Сэвил», по мнению некоторых, прототипом своего знаменитого «Клуба самоубийц». Еда в клубе была весьма непритязательной, зато он славился отменным и недорогим вином.

Такое существование нравилось Сентсбери, но успех и влияние в обществе достигались дорогой ценой. Он выполнял колоссальный объем работы, а средств на достойную жизнь в Лондоне едва хватало. В 1894 году в Saturday Review сменился главный редактор. Человек американской выучки, использовавший приемы, характерные для желтой прессы, он на короткое время привлек к сотрудничеству множество блестящих профессионалов, в том числе Уэллса и Шоу, а «старую гвардию» отодвинул на задний план. Предвидя, чем всё это закончится, Сентсбери ушел, не дожидаясь формального увольнения. Благодаря наработанным за долгие годы связям ему удалось возглавить кафедру английской литературы в Эдинбургском университете.

В Шотландии он провел двадцать следующих лет. Здесь у него появилось больше времени и возможностей для того, чтобы заняться своим винным погребом и оказывать гостеприимство не только близким друзьям, но и просто знакомым, даже студентам, которых он приглашал на обеды (меню нескольких изысканных обедов приведены в конце книги). Кроме того, он приступил в эти годы к написанию фундаментальных трудов. В их числе была трехтомная «История критики и литературного вкуса в Европе с древнейших времен до наших дней». Удалившись на заслуженный отдых в 1915 году, Джордж Сентсбери поселился в городе Бат, где жил на университетскую пенсию и не прекращал литературных занятий.

Крепкий организм и постоянная закалка («хорошо в одиночку проделать пятьсот миль за двадцать дней») позволили Сентсбери дожить до восьмидесяти семи лет; он скончался 28 января 1933 года.

На пороге семидесятилетия ему довелось пережить романтическое приключение: как приглашенный экзаменатор он приехал в университет Белфаста и был сражен красотой двадцатипятилетней ирландки Хелен Уоддел; между ними началась своего рода игра – сердечная, почти любовная переписка длиной в восемнадцать лет. Вторая и последняя их встреча состоялась в 1931 году. Общение с Хелен скрасило последние годы жизни вдовца (его жена умерла в 1924 году после долгой болезни). Мы упоминаем об этом потому, что это, возможно, ключ к загадочному стихотворению некоего «Рассудительного поэта», которое вошло в первую главу книги. Поэт (похоже, сам Сентсбери) обращается «к кому-то – или чему-то – неведомому нам», а нам думается, что это именно Хелен Уоддел.

Казалось бы, главное в жизни Сентсбери уже позади, но, как выяснилось, это не так. Он давно собирался написать труд по истории вина; издательство Macmillan, с которым он сотрудничал, тоже проявляло интерес. Правда, на объемный том сил у Сентсбери уже не хватило: пришлось ограничиться лишь заметками о собственном опыте употребления спиртного, которые первоначально печатались в Piccadilly Review, а потом вышли отдельным изданием. Книга имела успех: за первый, 1920-й год тираж допечатывали дважды. И вплоть до наших дней «Заметки» остаются единственным произведением Сентсбери, которое читают, комментируют, обсуждают. В чем же причина такого интереса?

Во-первых, несмотря на небольшой объем, «Заметки» вместили настоящую энциклопедию спиртных напитков второй половины XIX века, по крайней мере тех, что были доступны в Британии. Даже современные знатоки нередко оказываются в тупике, увидев в книге то или иное название. Вероятно, кое о чем сейчас можно узнать только из сохранившихся каталогов торговцев, которые, однако, ничего не говорят о достоинствах вин. Особенно интересны в «Заметках» страницы, посвященные малоизвестным напиткам – таким, как мум, кап, бишоп, нигес. Сентсбери подробно рассказывает о них, сравнивая достоинства и недостатки, вспоминая традиции употребления и особенности приготовления. Любопытно читать порой снисходительные, но довольно меткие отзывы об итальянских, греческих, американских винах, которые с той поры заметно прибавили в качестве. При всей географической непредвзятости Сентсбери, готового ценить хорошие вина независимо от места изготовления, его энология, по сути, ограничивается Францией и Пиренейским полуостровом. А территория производства высококлассных вин за последние сто лет изрядно расширилась.

Во-вторых, это особый стиль изложения. Как указывается в одной из книг по истории виноделия, Сентсбери принадлежал к числу людей, «для которых потребление первоклассного вина было частью повседневной жизни». Поэтому его стиль рассчитан прежде всего на тех, кто уже обладает соответствующим опытом. Но, возможно, читателю наших дней он будет ближе современных описаний, насыщенных сложными терминами и зачастую непонятных неспециалисту. Как правило, Сентсбери оперирует краткими, доступными эпитетами: «хорошее», «великолепное», «скверное» и т. п., – избегая таких вот сложных пассажей, ныне ставших нормой: «Ароматы роз и дегтя, оттеняемые шоколадом, вишней, изюмом и черносливом, с суровыми тонами табака и целебных трав». Зато он постоянно сопоставляет вина, предположительно уже известные его читателям, с незнакомыми – быть может, тогда казавшимися экзотикой.

Бесспорно, примечательно и то, что книга полна литературных ссылок и аллюзий: одни лежат на поверхности, другие нелегко расшифровать даже знатокам европейской словесности. Сентсбери не только сравнивает напитки между собой, но и приводит упоминания о них в литературе, полагая это лучшим способом рассказать об их свойствах: «Если не ошибаюсь, их [вина с юга Франции] особенно любил Виктор Гюго, и они в чем-то схожи с ним – правда, ни одно, исключая „Эрмитаж“, не поднимается до таких же высот, как стихи из „Возмездия“ или „Созерцаний“. Я уподоблю их скорее повести или роману». Порой прибегал он и к обратному приему. Вот, к примеру, отрывок из его книги, посвященной английской литературе: «Славного крепкого эля, выдержанного портвейна, имеющего тонкий вкус кларета, умудряющего амонтильядо, вдохновляющего шампанского, несказанного бургундского – я имею в виду Филдинга, Скотта, мисс Остин, Диккенса и Теккерея – никогда не бывает слишком много. Но Стерн – не пиво и не эль, скорее это ликер». Любовь к хорошей литературе и пристрастие к хорошему вину естественно дополняют друг друга, будучи характеристиками истинного джентльмена.

И в-третьих, Сентсбери не просто жил в викторианскую эпоху, он был, можно сказать, хрестоматийный викторианец: представитель среднего класса, сам добившийся всего, закончивший Оксфорд, знающий классические языки, имеющий хорошую физическую подготовку, примерный семьянин, образцовый прихожанин, ценитель жизненных удовольствий, любитель всего изящного и враг безвкусицы. К тому же человек глубоко консервативных убеждений. Недаром друг подарил ему книгу с таким посвящением (о чем Сентсбери всегда вспоминал с гордостью): «Одному из двух тори, оставшихся в Англии, – от второго». В этом смысле он был цельной личностью, что чувствуется во всех его произведениях; до некоторой степени его можно даже назвать идеологом викторианского консерватизма. Не оставив программных сочинений, Сентсбери тем не менее много раз формулировал свои принципы, которые в кратком виде сводились к четырем понятиям: неравенство, индивидуализм, наследственность, собственность. Интересно отметить, что в некоторых высказываниях (например, уподобляя совершенное общество организму, в котором конечности не бунтуют с целью занять место мозга) он сближается с нашими отечественными консерваторами, такими, как его современник К.П. Победоносцев.