Глава II

Лилипуты кормят и поят меня. По приказанию своего короля они отвозят меня в столицу

Немного спустя лилипуты оставили меня в покое. Я хорошо понимал, что силой мне ничего не сделать, и решил до наступления ночи лежать смирно в надежде, что тогда, быть может, мне удастся разорвать верёвки. В этом случае, без сомнения, я легко справлюсь с сотнями туземцев, если ростом они не больше тех, которых я уже видел.

С этой минуты я не шевелил ни одним членом и с нетерпением ждал темноты, чтобы привести мой план в исполнение. Но это мне не удалось. Как только мои враги увидели, что я лежу смирно, они оставили меня в покое, но по шуму, который с каждой минутой увеличивался, я заключил, что их становилось всё больше и больше. Скоро в четырёх шагах от своей головы я услышал непрерывный стук молотков, точно плотники возводили какое-то здание.

Стараясь объяснить себе этот шум, я повернул голову и увидел, что человечки строили помост в виде маленькой башни вышиной в полтора фута^[2], на который они ловко взбирались и так же спускались по маленьким красивым лесенкам. Через час это сооружение, на котором могло поместиться только несколько лилипутов, было окончено.

На помост по лесенке взобрался маленький мужчина, очевидно, знатная особа. Приняв важный вид, он обратился ко мне с длинной речью. Прежде чем начать говорить, он прокричал три раза: «Лангро дегюль сан!» Смысл этих слов мне объяснили впоследствии.

Вслед за тем ко мне подбежали пятьдесят или шестьдесят туземцев, обрезали верёвки, прикреплявшие левую сторону моей головы, и дали мне возможность повернуть её направо и рассмотреть маленького оратора. Это был статный молодой человек, он держал себя важно и был на полголовы выше трёх других, которые его сопровождали. Эти последние были не больше моего среднего пальца и подобострастно держали шлейф его мантии. По всему можно было заключить, что говоривший был настоящим оратором. Хотя я не понимал ни слова из его речи, но по выражению лица, по красноречивым жестам я догадался, что он то угрожал мне, то льстил, то успокаивал, то давал обещания.

Когда человечек окончил свою речь, я ответил ему несколькими словами, стараясь показать жестами мою полную покорность и смирение. Я пытался объяснить ему, что я голоден и чувствую жажду, и очень прошу накормить и напоить меня. Я указывал на рот, на живот, делал жевательные и глотательные движения и так ясно выразил свои желания, что гурго, как зовут в этой стране знатных людей, меня понял и в знак согласия наклонил голову.

Он сошёл с помоста, и я почувствовал, что к моим бокам приставили лесенки, по которым карабкались сотни маленьких существ. Они принесли множество корзиночек и подносов с прекрасно приготовленными кушаньями, которые были доставлены мне по приказанию их короля. С жадностью я набросился на все эти блюда и, к великому изумлению зрителей, быстро съел их.

Мне принесли множество вкусных и отлично зажаренных говяжьих филе и задних частей говядины. Самое большое из них было меньше крыла жаворонка. Я был страшно голоден, сразу брал в рот по два и по три филе и при этом съедал ещё несколько хорошо пропечённых и поджаристых хлебцев величиной с ружейную пулю.

Окружавшие меня маленькие люди были поражены моим аппетитом и с удивлением смотрели, как легко я справлялся с кусками говядины, баранины и другим жареным мясом. Как только я опорожнял одни блюда, они поспешно приносили другие. Из этого я заключил, что, если я терпеливо покорюсь своей участи, мне ничего не угрожает.

Утолив первое чувство голода, я попросил пить. Меня ни минуты не заставили ждать и принесли две бочки воды, самые большие, какие только у них нашлись. Маленькие люди подкатили их к моей правой руке, чтобы я мог их поднять, разбили крышку и предоставили бочки в моё распоряжение. Я выпил целую бочку без передышки, что мне было совсем не трудно, так как на нашу меру в этом бочонке было не больше пол-литра. Напиток по вкусу напоминал бургундское вино, но был слаще и приятнее последнего. Не задумываясь, я выпил второй бочонок и попросил ещё. К сожалению, напитков больше не привезли, и я должен был удовольствоваться тем, что выпил.

Когда человечки увидели, как легко я осушил обе бочки, они опять подняли страшный крик, скакали и прыгали вокруг меня и по моему телу, и тысячу раз повторяли: «Гекина дегуль! Гекина дегуль!» Знаками они просили меня, чтобы я бросил на землю бочки, которые лежали у меня на груди, и закричали окружающим, как бы предостерегая их: «Бора меволя!» Все разбежались в разные стороны. Когда я бросил бочки и они взлетели на воздух, поднялся новый крик радости.

«Гекина дегуль! Гекина дегуль!» – раздавалось со всех сторон, и маленькие люди кружились вокруг меня, как безумные. Моя необыкновенная сила неописуемо удивляла их.

Откровенно говоря, когда я видел, как эти существа бесцеремонно ползали по моему телу, мне иногда очень хотелось схватить сорок или пятьдесят из них, раздавить и бросить на землю. Но я воздерживался, понимая, что это ухудшило бы моё положение. Когда же я увидел, сколько заботы они приложили, чтобы накормить меня и утолить мою жажду, я совсем оставил эти злые замыслы. Мне не хотелось отплачивать этому маленькому народу чёрной неблагодарностью за оказанное мне широкое гостеприимство, и я решил терпеливо ждать последующих событий.

Меня очень удивляла смелость маленьких существ, которые безбоязненно прогуливались по моему телу, не опасаясь, что я могу причинить им какой-либо вред. А между тем моя правая рука была свободна и я мог делать ею, что угодно. Их смелость была тем более поразительна, что при виде меня они должны были испытывать те же самые чувства, что испытывали бы мы, если нам случайно довелось бы увидеть ужасное баснословное чудовище древних времён.

Вскоре после того, как маленькие люди накормили и напоили меня, ко мне приблизился посланный их короля, особа высокого звания и знатного происхождения. Его сопровождала свита из двенадцати человек.

Он осторожно взобрался по моей ноге и медленно, с достоинством, шёл по моему телу. Приблизившись к моему лицу, он, держа перед моими глазами верительную грамоту своего короля, произнёс длинную речь. В его голосе не было слышно ни малейшего раздражения, ни одной угрожающей ноты. С большим достоинством и авторитетом, внушавшим невольное уважение, он старался склонить меня на беспрекословное повиновение воле монарха.

Так как его превосходительство всё время указывал рукой в ту сторону, где, как я узнал потом, находилась столица, я понял, что меня хотят туда перевезти.

Я с полной покорностью выразил своё согласие. В то же время я знаками просил королевского посла, чтобы развязали верёвки и освободили меня.

Его превосходительство понял меня, но не согласился на мою просьбу. Жестами он приказал мне замолчать и пояснил, что меня отвезут в столицу как пленника. Он дал мне понять, что меня будут кормить, поить и хорошо со мной обходиться.

Когда я убедился, что меня не хотят освободить, мной снова овладело желание попытаться собственными силами разорвать верёвки, которыми я был привязан к кольям. Но в ту же минуту во всей правой руке я почувствовал боль от бесчисленных уколов стрел. Это вернуло мне терпение и покорность.

Жестами я ясно дал понять, что отдаюсь в полное их распоряжение. Вежливо мне поклонившись, гурго со всей своей свитой тотчас удалился, вероятно, чтобы доложить обо мне своему королю.

Спустя некоторое время я услышал крики радости. Чаще всего повторялись слова: «Пеплам селям! Пеплам селям!» Вслед за тем я почувствовал, что слева около меня, как муравьи, закопошились маленькие люди, и понял, что они развязывают верёвки с одной стороны, чтобы хоть немного освободить меня. Действительно, скоро я мог повернуться на правую сторону. В то же время моя рука и лицо были смазаны какой-то мазью, очень приятно пахнувшей, которая моментально уничтожила острое чувство боли, всё время беспокоившее меня.

Шум, напоминающий жужжание пчелиного роя, скоро усыпил меня. Чувствуя страшную усталость, я крепко заснул. Проспал я около восьми часов. Как я потом узнал, по приказанию короля доктора подмешали в бочки с водой сонный порошок.

Я предполагал тогда и продолжаю думать теперь, что, как только меня нашли спящим на берегу после кораблекрушения, курьер немедленно известил об этом короля. Тогда же на совете было решено связать меня, усыпить снотворными напитками, переложить на платформу и перевезти в столицу.

Многим такое решение короля покажется чересчур смелым и опасным, но его действиями руководили добрые чувства, и мне не было причинено никакого вреда, поэтому принятые королём меры оказались очень разумными.

Когда я хорошо познакомился с этим маленьким народом, к которому случайно попал, я не раз имел случай убедиться в его удивительных способностях к механике. Благодаря им он достигал большого совершенства в строительном искусстве.

Лилипуты очень искусно строили разные машины, которые служили для перевозки тяжестей. Перевозили они не только огромные деревья, но целые дома и корабли, которые строились в местах, где был подходящий лес. При помощи машин дома перевозились в город, а суда – к морю.

Чтобы привезти меня в столицу, пятистам инженерам и плотникам было приказано немедленно приспособить самую большую машину, какая только найдётся в государстве.

Приказание было немедленно исполнено, и машина была доставлена к тому месту, где я находился.

Это была деревянная платформа, возвышавшаяся от земли на три дюйма. Длиной она была в 7 футов, шириной в 4 фута и имела 24 колеса. Платформу поставили рядом с моим туловищем, и маленьким людям оставалось только поднять меня и уложить на неё.

Это представляло огромный труд, тем более что я ничем не мог им помочь, так как всё время спал беспробудным сном. В конце концов им удалось меня поднять.

Для этого маленькие люди вбили в землю 80 крепких столбов вышиной около полуметра. Затем взяли крепкие канаты толщиной в обыкновенную бечёвку. Один конец этих канатов привязали к многочисленным бинтам, которые опоясывали мои голову, шею, грудь, туловище и ноги, а другой конец канатов пропустили через блоки, прикреплённые к столбам. Девятьсот самых сильных людей тащили эти канаты изо всех сил, пока не подняли меня на воздух. Подкатить под меня платформу и опустить на неё моё громоздкое туловище уже не представляло большой трудности.

Так задача, казавшаяся сначала невозможной, была решена. Меня осторожно положили на платформу, привязали к ней, чтобы я не свалился, и тысяча пятьсот самых сильных королевских лошадей, вышиной не более двенадцати сантиметров каждая, шагом повезли меня в столицу. Город находился в получасовом расстоянии от места, где меня взяли в плен.

Всё шло благополучно. Только через четыре часа после выезда я совершенно случайно проснулся. В платформе что-то сломалось, и нужно было остановиться для починки. Несколько любопытных туземцев, желая взглянуть на меня поближе, воспользовались этой остановкой и, взобравшись ко мне на грудь, принялись меня рассматривать.

Один из них, гвардейский офицер, заинтересовавшись моим носом, вздумал подшутить надо мной и стал щекотать у меня в носу кончиком шпаги. Я стал чихать и проснулся.

Неожиданный шум оглушил храбрецов и до того перепугал их, что они кинулись бежать и моментально скрылись. Гвардейский же офицер, из-за шалости которого всё это случилось, в суматохе нечаянно зацепился за пуговицу моего кафтана, не удержался и упал на землю. Он сильно ушибся и, как мне позже рассказывали, проболел несколько недель. Когда машину починили, меня повезли дальше.

Мы провели в дороге весь день и проехали довольно много, хотя двигались, как улитка. В заранее указанном месте была сделана остановка. Зажгли факелы. Пятьсот гвардейцев, вооружённых луками и стрелами, встали на караул. Им было строго приказано стрелять в меня при первой попытке двинуться с места. Сознавая бесполезность всякого сопротивления, я ничего не предпринимал и лежал смирно.

Утром с восходом солнца мы тронулись в путь и к полудню были на расстоянии двухсот шагов от столицы. Здесь мы остановились, так как король со своим двором и со всем войском шёл нам навстречу, чтобы взглянуть на невиданное чудовище.

Король близко подошёл ко мне и хотел влезть на моё туловище, но придворные, испуганные смелостью его величества, уговорили его не подвергать себя опасности.

Недалеко от того места, где мы остановились, находился очень древний храм.

Несколько лет тому назад в этом храме было совершено убийство, и с тех пор он был закрыт.

Это здание, самое большое в государстве, и было отведено для меня.

Входная дверь, обращённая к северу, была четыре фута в вышину и два в ширину, так что я без труда мог проползти через неё. По обеим сторонам двери было два окна, на расстоянии шести дюймов от земли.

К одному окну прикрепили кольцами семьдесят две цепи, каждая из которых была толщиной с тоненькую золотую цепочку для часов. Кузнецы прикрепили их к моей левой ноге тридцатью шестью висячими замками.

Пока кузнецы приготовляли всё необходимое, король, желая лучше рассмотреть меня, взобрался на башню. Она была пять футов вышиной и находилась против храма на другой стороне дороги. Вокруг меня собралась стотысячная толпа. Все рассматривали меня с большим удивлением, многие дотрагивались до меня и ощупывали моё платье.

Любопытство этого маленького народа было так велико, что несмотря на караул, который окружал меня, несмотря на строжайшее запрещение короля, тысячи людей взбирались на меня и без всякого страха разгуливали по моему туловищу. Только когда был издан указ немедленно казнить ослушников королевского приказания, я был избавлен от докучного присутствия дерзких маленьких человечков.

Когда кузнецы достаточно прикрепили мои цепи и все убедились, что я не смогу убежать, меня наконец развязали. В печальном настроении я медленно поднялся и, насколько позволяли цепи, стал ходить взад и вперёд, чтобы немного размяться. Мои движения вызвали в народе величайшее удивление и крики восторга. Чтобы не слышать криков и остаться хоть на минуту одному, я вполз в мою темницу-храм и растянулся во весь рост.