Глава четвертая
Невозможное

Она стояла в дверном проеме, переводя взгляд с одного на другого. У Рэмпола создалось впечатление, что перед ним необыкновенная женщина, хотя он и не мог объяснить почему. В ее внешности не было ничего примечательного, за исключением живых черных глаз, покрасневших и грустных, словно от давно высохших слез. Она как будто вся состояла из противоречий. Небольшого роста, крепкого сложения, с широким лицом, довольно высокими скулами и блестящей кожей; несмотря на это, Рэмполу показалось, что стоит ей только приложить усилия, и она станет настоящей красавицей. Ее темно-каштановые волосы были небрежно зачесаны за уши. Она была одета в самое простое черное платье с двумя белыми, перекрещивающимися на груди вставками; при этом нельзя было назвать ее невзрачной.

Что-то в ней было такое… Умение держать себя? Сила? Стать? Ее словно окружала плотная наэлектризованная аура, в ней чувствовались энергия, потрескивание и жар грозовой тучи. Она двинулась в их сторону, ее обувь поскрипывала в такт каждому шагу. Темные глаза, чуть раскосые, нашли Хэдли. Она нервно потирала ладони. Рэмпол пришел к двум выводам: убийство Гримо нанесло ей глубокую рану, от которой она никогда не оправится; и она бы сейчас стенала и плакала, если бы ее не поддерживало одно желание…

– Меня зовут Эрнестина Дюмон, – сказала она, словно услышав его мысли. – Я пришла, чтобы помочь вам найти человека, который застрелил Шарля.

Она говорила почти без акцента, но с немного невнятным выговором и бесцветной интонацией. При этом она продолжала потирать руки.

– Когда я только услышала о случившемся, я не могла заставить себя подняться. Потом я решила поехать вместе с ним в машине «скорой помощи», но доктор мне не позволил. Он сказал, что я понадоблюсь полиции. И теперь я думаю, что это было мудрое замечание.

Хэдли встал и предложил ей стул, на котором он до этого сидел:

– Пожалуйста, присядьте, мадам. Мы обязательно выслушаем ваши показания, но немного позже. А пока, прошу вас, послушайте рассказ мистера Миллса на случай, если нужно будет что-то подтвердить или опровергнуть…

В комнате было слишком холодно из-за открытого окна, и она вся дрожала – заметив это, внимательно следивший за ней доктор Фелл, прихрамывая, проковылял, чтобы закрыть его. Потом она посмотрела на камин, огонь в котором почти погас, заваленный кипой обуглившейся бумаги. Наконец уловив смысл того, что сказал Хэдли, она кивнула. Потом рассеянно посмотрела на Миллса с тенью безучастной симпатии, проявившейся в ее еле заметной улыбке.

– Да, конечно. Он славный бедный мальчик, и ничего дурного у него на уме нет. Не правда ли, Стюарт? Пожалуйста, продолжай. А я… посмотрю.

Миллс не подал виду, что эти слова его задели, хотя, может быть, он действительно не рассердился. Несколько раз моргнув, он скрестил руки на груди.

– Если Пифии так угодно думать, то я не имею ничего против, – невозмутимо ответил Миллс. – Однако мне хотелось бы продолжить. Так на чем это я остановился?

– Вы остановились на том, что профессор Гримо увидел посетившего дом незнакомца и сказал: «Во имя всего святого, кто вы?» А что было дальше?

– Ах да! На докторе не было пенсне, оно висело на шнурке; он не очень хорошо без него видит, и у меня сложилось впечатление, что он принял маску за настоящее лицо. Но прежде чем он успел надеть пенсне, незнакомец сделал какое-то настолько быстрое движение, что я даже не успел его уловить, и вот, он уже был почти в дверях. Доктор Гримо попытался заступить ему дорогу, но тот был слишком проворен. До меня донесся его смех. И когда он оказался внутри… – Миллс остановился, явно озадаченный. – Это очень странно, должен вам сказать. У меня сложилось впечатление, будто мадам Дюмон закрыла за ним дверь, хотя перед этим она прижималась к стене. Я помню ее руку на дверной ручке.

Эрнестина Дюмон вспыхнула.

– И как прикажешь это понимать, балбес? – спросила она. – Мальчик мой, думай, прежде чем говорить. Неужели я добровольно оставила бы Шарля наедине с этим человеком?.. Он пинком захлопнул дверь. А потом повернул ключ в замке.

– Секундочку. Это правда, Миллс?

– К сожалению, я не так четко уловил этот момент, – нараспев ответил Миллс. – Я просто пытаюсь предоставить вам все возможные факты и даже все возможные впечатления. Я ничего не хотел этим сказать. Принимаю замечание. Пифия права, он и вправду повернул ключ в замке.

– «Пифия» – это он так в шутку называет меня, – сердито пояснила мадам Дюмон.

Миллс улыбнулся:

– Мой вывод таков, джентльмены: вполне вероятно, что Пифия была встревожена. Она стала звать доктора Гримо по имени и трясти ручку. Я слышал, как из комнаты раздаются голоса, но слов разобрать не мог. Я был слишком далеко, и, как вы видите, эта дверь довольно массивная. Но потом, секунд через тридцать, в течение которых, по моим предположениям, незнакомец снимал маску, Гримо весьма раздраженно крикнул Пифии: «Уходи, бестолковая. Я сам разберусь».

– Ясно. Показался ли он вам напуганным?

– Наоборот, я должен был упомянуть, что в его голосе сквозило облегчение.

– А вы, мадам? Вы повиновались и безропотно ушли…

– Да.

– И это притом, что, как я полагаю, не часто к вам в гости заглядывают шутники в масках, ведущие себя столь же странным образом? Я полагаю, вы знали, что вашему нанимателю угрожают?

– Я повиновалась Шарлю Гримо на протяжении двадцати лет, – ответила она очень тихим голосом. Слово «наниматель» заметно ее покоробило. Это было видно по пристальному взгляду покрасневших блестящих глаз. – Я не припомню ситуации, с которой он бы не мог справиться. Конечно я повиновалась! Не бывало такого, чтобы я ослушалась. Кроме того, вы не понимаете. Вы ничего у меня, по сути, не спросили. – Раздражение сменилось полуулыбкой. – С точки зрения психологии, как сказал бы Шарль, это даже любопытно. Вы не спросили Стюарта, почему он послушался и не поднял тревогу. А все потому, что вы думаете, будто он испугался. Спасибо за скрытый комплимент. Пожалуйста, продолжайте.

У Рэмпола сложилось впечатление, что он стал свидетелем изящного парирования опытного фехтовальщика. Хэдли, судя по всему, тоже ощутил нечто подобное, хотя следующий вопрос задал секретарю:

– Мистер Миллс, помните ли вы, сколько было времени, когда высокий человек вошел в комнату?

– Было без десяти десять. Рядом с моей пишущей машинкой обычно стоят часы, поэтому да, я запомнил.

– И во сколько вы услышали выстрел?

– Ровно в десять минут одиннадцатого.

– Хотите сказать, вы все это время просто наблюдали за дверью?

– Так точно. – Миллс прочистил горло. – Несмотря на мою так называемую пугливость, упомянутую Пифией, я первый подбежал к двери сразу после того, как раздался выстрел. Она все еще была заперта изнутри, как вам уже хорошо известно, потому что вы и сами вскоре после выстрела поднялись наверх.

– В течение этих двадцати минут до выстрела слышали ли вы какие-нибудь голоса, передвижения и любые другие звуки?

– В какой-то момент мне показалось, что разговор перешел на повышенные тона, и потом я услышал нечто, что можно назвать звуком глухого удара. Но я был слишком далеко… – Миллс опять начал раскачиваться и смотреть по сторонам, пока не наткнулся на холодный взгляд Хэдли. На его лбу снова выступил пот. – Теперь-то я, конечно, осознаю, какую совершенно невероятную историю мне приходится вам рассказывать… – Его голос стал на октаву выше. – И все же, джентльмены, я клянусь!.. – Миллс неожиданно взметнул вверх пухлый кулак.

– Все в порядке, Стюарт, – успокоила его женщина. – Я могу подтвердить твои слова.

Хэдли обратился к ним с мрачной учтивостью:

– Вот и славно. Последний вопрос, мистер Миллс. Можете ли вы в точности описать внешний вид визитера? – Он быстро обернулся. – Не сейчас, мадам, – строго сказал он, – всему свое время. Ну что, мистер Миллс?

– Я могу утверждать, что на нем было длинное черное пальто, кепи из какого-то коричневатого материала. Брюки тоже у него были темными. На ботинки я не обратил внимания. Когда он снял кепи, я увидел его волосы, они… – Миллс помедлил, подбирая слова. – Удивительно! Не хочу показаться фантазером, но теперь я припоминаю, что его темные волосы блестели, как краска, если вы понимаете, о чем я. Словно вся его голова была сделана из папье-маше.

Хэдли, который мерил шагами пол перед огромной картиной, повернулся так резко, что Миллс пискнул.

– Джентльмены, – вскричал последний, – вы спросили у меня, что я видел. И я вам рассказываю, что я видел. Я говорю правду.

– Продолжайте, – ответил Хэдли угрюмо.

– Я считаю, что он носил перчатки, хотя большую часть времени он держал руки в карманах, поэтому тут я не могу быть полностью уверен. Он был высоким, на три, а то и на все четыре дюйма выше, чем доктор Гримо, и весьма среднего, э-э, анатомического сложения. Это я могу сказать с уверенностью.

– Походил ли он на Пьера Флея?

– Ну… да. Точнее, в чем-то да, а в чем-то – нет. Должен сказать, что этот мужчина был выше Флея, а еще он был не таким худым, как он. Но поклясться в этом я не могу.

Во время допроса Рэмпол краем глаза поглядывал на доктора Фелла. Доктор, сутулясь в своем плаще и держа широкополую шляпу под мышкой, прихрамывая, бродил по комнате и сердито тыкал в ковер тростью. Он наклонялся и, моргая, разглядывал вещи, пока пенсне не слетало с его носа. Он осмотрел картину, ряды книг, нефритового буйвола на столе. Потом, тяжело дыша, оглядел камин, снова потянулся вверх, чтобы рассмотреть герб над ним. К последнему он, похоже, успел прикипеть. И все же, как заметил Рэмпол, что бы Фелл ни делал, он краем глаза наблюдал за мадам Дюмон. Похоже, она его поразила. Что-то нехорошее проскальзывало в ее маленьких блестящих глазках, которые поглядывали на доктора каждый раз, когда он завершал осматривать очередной предмет. И женщина это знала. Она крепко сжимала руки на коленях. Она старалась не обращать на доктора Фелла внимания, но, не удержавшись, бросала взгляд в его сторону. Создавалось впечатление, будто они сошлись в невидимом поединке.

– У меня остались и другие вопросы, мистер Миллс, – сказал Хэдли. – В основном о случае в таверне «Уорвик» и касательно этой вот картины. Но они пока подождут… Могу я попросить вас спуститься вниз и позвать сюда мисс Гримо и мистера Мэнгана? И мистера Дрэймана тоже, если он вернулся. Спасибо. Так, подождите секундочку. Фелл, у вас есть какие-нибудь вопросы?

Доктор Фелл покачал головой, всем своим видом демонстрируя дружелюбие. Рэмпол заметил, что побелевшие костяшки на руках женщины вновь стали розовыми.

– Долго еще ваш знаменитый друг будет тут слоняться?! – вдруг воскликнула она, в волнении четко произнося все непроизносимые согласные. – Это нервирует. Это…

Хэдли внимательно на нее посмотрел:

– Я вас понимаю, мадам. К сожалению, он всегда так себя ведет.

– Тогда кто вы такие? Ворвались в мой дом…

– Позвольте объясниться. Я суперинтендант департамента уголовного розыска. Это мистер Рэмпол. А человек, о котором вы, должно быть, наслышаны, – доктор Гидеон Фелл.

– Да. Да, я так и подумала. – Она кивнула, потом ударила ладонью по столу. – Ну что же, что же! Разве это дает вам право забывать о манерах? Выстуживать комнату, оставляя окна открытыми? Может, нам хотя бы разжечь огонь, чтобы стало теплее?

– Не советовал бы этого делать, – ответил доктор Фелл. – По крайней мере до тех пор, пока мы не выясним, что за бумаги пытались сжечь в камине. Тут, наверное, был целый костер!

Эрнестину Дюмон происходящее начинало утомлять.

– О боже, ну почему же вы такие простофили? Почему вы до сих пор здесь рассиживаете? Вы прекрасно знаете, кто это сделал. Тот самый Флей, и вам это известно. Ну что же, что же? Почему бы вам не отправиться за ним? Почему вы продолжаете здесь сидеть, когда я готова поручиться, что он и есть преступник?

Ее взгляд ненадолго застыл, словно она впала в транс, было в нем что-то цыганское, полное ненависти. Можно было подумать, что она мысленно отправляет Флея на виселицу.

– А вы знакомы с Флеем? – резко спросил Хэдли.

– Нет-нет. Я никогда в жизни его не видела! В смысле, до сегодняшнего дня. Зато я хорошо помню, что рассказывал мне Шарль.

– И что же?

– Ах, что ж ты будешь делать! Этот Флей ненормальный. Шарль никогда не был с ним знаком, но, понимаете, Флей был одержим идеей, будто бы Шарль насмехается над всем оккультным. Шарль сказал мне, что тот может заявиться сюда ночью в половине десятого. Он велел мне впустить его, если тот и вправду придет. Но когда я забирала поднос с кофе Шарля, а было это в половине десятого, Шарль рассмеялся и сказал, что, если этот человек не придет сейчас, мы его уже не увидим. И добавил: «Затаившие обиду люди обычно действуют быстро». – Мадам Дюмон откинулась на спинку стула, расправляя плечи. – Все получилось наоборот. Без двадцати десять прозвучал звонок в дверь. Я открыла. На пороге стоял мужчина. Протягивая мне визитную карточку, он сказал: «Прошу вас, отнесите это профессору Гримо и спросите, не согласится ли он меня принять?»

Хэдли прислонился к подлокотнику кожаной кушетки и смерил ее изучающим взглядом:

– Но что насчет маски, мадам? Вам она не показалась несколько странной?

– Я не увидела его маску! Разве вы не заметили, что внизу, в коридоре, горит всего одна лампа? Так вот! За его спиной ярко светил фонарь, и мне был виден только его силуэт. Он говорил так вежливо и как положено дал свою карточку, я даже и подумать не могла, что…

– Минуточку. Узнали бы вы этот голос, если бы снова его услышали?

Она повела плечами так, словно поправляла тяжелый груз на спине.

– Да! Я не уверена… Да-да, узнала бы! Проблема только в том, что он звучал странно, видимо, потому, что его заглушала маска. Ох, и почему мужчины такие!.. – Она снова откинулась на спинку стула, в ее глазах без видимой на то причины заблестели слезы. – Я такого не понимаю! Я прямодушная, я честная! Если кто-то тебя обидел – пусть. Ты устраиваешь на него засаду и убиваешь. Потом твои друзья идут в суд и клянутся, что ты в это время был в другом месте. Но ты не надеваешь разрисованную маску, словно старик Дрэйман, развлекающий детей в ночь Гая Фокса. Ты не подаешь свою визитную карточку, как этот ужасный человек, и не поднимаешься наверх, чтобы убить человека, а потом сбежать через окно. Это все звучит как одна из тех сказок, которые мне рассказывали, когда я была маленькой девочкой. – Ее циничное хладнокровие пошло трещинами истерики. – О Шарль! Мой бедный Шарль!

Хэдли ждал, пока она успокоится, ждал молча. Очень скоро она сумела взять себя в руки. Своей неподвижностью, отчужденностью и непостижимостью она походила на большое изрезанное полотно, которое мрачно смотрело на нее с противоположного конца комнаты. Эмоциональный порыв принес ей облегчение, к ней снова вернулась бдительность, хотя она и продолжала тяжело дышать. Было слышно, как ее ногти царапают подлокотник.

– Тот мужчина попросил, – произнес Хэдли, возвращая ее к прерванному рассказу, – отнести визитку профессору Гримо и спросить, примет ли он его. Очень хорошо. Правильно ли я понимаю, что все это время мисс Гримо и мистер Мэнган были внизу, в гостиной неподалеку от передней?

Она посмотрела на него с любопытством:

– Странные вы вопросы стали задавать. Интересно – почему? Да-да, наверное, там они и были. Я не обратила внимания.

– Вы не помните, дверь гостиной была открыта или закрыта?

– Я не знаю. Но думаю, она была закрыта, иначе бы в коридоре было больше света.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Когда посетитель дал мне свою визитку, я было сказала ему по привычке: «Прошу вас, проходите, я сейчас узнаю», – но тут мне действительно стало не по себе. Я не хотела оставаться с ним, с этим сумасшедшим, один на один! Я собиралась подняться и попросить, чтобы Шарль спустился сам. Поэтому я ему ответила: «Подождите здесь, я сейчас узнаю». А потом очень быстро захлопнула дверь прямо у него перед носом так, чтобы защелкнулся замок. После этого я подошла к лампе и прочитала надпись на карточке. Она все еще у меня есть. Мне так и не довелось ее передать. И она была пуста.

– Пуста?

– На ней ничего не было ни написано, ни напечатано. Я поднялась, чтобы показать ее Шарлю и уговорить его спуститься вниз. Но бедный юный Миллс вам уже рассказал, что произошло дальше. Я собиралась постучать в дверь, когда услышала, что вслед за мной кто-то поднимается. Но я готова поклясться, на распятии поклясться, что я действительно захлопнула входную дверь. И я его не испугалась! Нет! Я спросила у него, почему он поднялся наверх.

И я все еще не замечала, что на нем маска, понимаете? Потому что прямо за ним опять ярко светила лампа с лестницы, которая освещает всю эту часть коридора вплоть до самой двери в комнату. Он ответил мне на французском: «Мадам, вы не сможете меня удержать таким образом», потом опустил воротник пальто и убрал кепи в карман. Я открыла дверь, потому что знала – он не посмеет противостоять Шарлю. И Шарль сам открыл дверь изнутри. Только в тот момент я наконец разглядела маску, которая была розоватого оттенка, похожего на кожу. Прежде чем я успела как-то отреагировать, он ринулся внутрь, пинком закрыл дверь и повернул ключ в замке.

Она умолкла с таким видом, словно только что поведала самое страшное и теперь могла дышать более свободно.

– А потом?

Дальше мадам Дюмон продолжила рассказывать без лишних эмоций:.

– Я ушла, как Шарль мне приказал. Я не стала ни поднимать шум, ни вставать в позу. Но при этом оставалась поблизости. Я спустилась всего на несколько ступенек, чтобы мне все еще была видна дверь, и так и стояла на страже, как и бедняга Стюарт. Это было ужасно. Как видите, я уже не юная девочка. Я была рядом, когда прозвучал выстрел; я была рядом, когда Стюарт выбежал в коридор и начал стучать в дверь; и я была рядом даже тогда, когда вы всей толпой поднялись наверх. Но я не могла этого вынести. Я знала, что случилось. Я была в предобморочном состоянии, у меня хватило сил только на то, чтобы добраться до своей комнаты у подножия лестницы. С женщинами такое случается. – Бледные губы на маслянистом лице растянулись в дрожащей улыбке. – Но Стюарт прав: комнату никто не покидал. И да защити нас обоих Бог, потому что мы говорим правду. Как бы это чудовище ни выбралось из дома, оно ускользнуло не через дверь… А теперь, пожалуйста, прошу вас, отпустите меня в лечебницу. Я хочу увидеть Шарля.