Чем я выгляжу печальнее, тем сильнее его участие. Я опускаюсь перед ним на колени, он меня поднимает. Он обращается со мной как с леди. Нет, даже лучше. В духе христианского братства он мне предлагает путь избавления
про свои встречи с Сарой… всю правду, так как умолчал о своих потаенных чувствах. Он сумел – или попытался – переложить часть вины на доктора Грогана, придав себе этакий ученый статус, что не ускользнуло от внимания проницательного собеседника. У пожилых врачей и пожилых священников есть нечто общее: длинный нос, коим они улавливают обман, откровенный или невольный, спровоцированный смущением, как в случае Чарльза. Чем
зарыта: он жалел себя и при этом отлично понимал, что мало кто способен разделить его чувства. Его обида только обострилась, а дядина несправедливость в его глазах лишь возросла: дело не в обстоятельствах… ничего б не изменилось, если бы он проводил больше времени в Уинсайетте или вообще не встретил бы Эрнестину
Чарльзу удача приоткрыла глаза сэру Роберту, и он подумал: «А почему не я?» А еще, если дяде в Эрнестине что и нравилось, так это ее огромное приданое. Вот почему он с легким сердцем экспроприировал племянника
он почувствовал себя генералом никудышной армии перед диспозицией мощного противника; он ясно себе представил результат конфронтации между Эрнестиной и будущей леди Смитсон. Это будут те еще разборки