Глава 15

– Да этот саквояж весит больше, чем наша «Старая Пташка»! – простонал Билли, опуская сумку на землю.

– Я привезла разные мелочи, подумала, они тебе пригодятся: книги, три чехла на фуражку, которые сама сшила, носки, новую кастрюльку, маленький набор для починки, специально для солдат, ну там иголки и все такое…

– В армии это называют несессером.

Билли одной рукой снял фуражку, одновременно протягивая другую руку, чтобы закрыть дверь.

Оба говорили очень тихо, словно боялись чужих ушей. После полудня прошло три часа, и в пансионе, кроме них, почти никого не было. Хотя они были женаты, Бретт чувствовала себя восхитительно безнравственной.

В тесной комнате со скошенным потолком было душно, а единственное крошечное окно пропускало только шум с невидимой улицы. Однако Билли просто повезло, что он сумел найти хотя бы такое жилье после получения телеграммы.

– Я так хотел тебя увидеть, Бретт! Смотреть на тебя, любить тебя… – Голос Билли звучал немного странно – застенчиво и почти испуганно. – Я так мечтал об этом, до боли…

– О, я знаю, милый. Я чувствую то же самое. Но мы никогда…

– Что?

Покраснев, Бретт смущенно отвернулась. Билли осторожно коснулся ее подбородка:

– Что, Бретт?

Она не смела посмотреть ему в глаза. И покраснела еще гуще.

– Ведь раньше мы всегда… занимались любовью только в темноте…

– Ну нет, я не хочу ждать так долго.

– Нет-нет… я тоже не хочу…

Билли помог ей раздеться – торопливо, но без грубости. Один за другим предметы туалета летели в разные стороны, пока наконец в жаркой полутьме она не осталась совершенно обнаженной, со страхом думая, что Билли оттолкнет вид ее тела.

Но страх тут же растаял, когда он протянул к ней руки. Сначала его ладони коснулись ее плеч, потом медленно скользнули вниз по рукам, нежно лаская каждый дюйм ее кожи и наполняя сердце радостью узнавания. Лицо Бретт озарилось улыбкой, и к ее счастливому смеху присоединились такие же счастливые слезы. И уже совсем скоро они слились в восторженном наслаждении, которое стало во много раз слаще оттого, что они так остро нуждались друг в друге.

Капитан Фармер дал Билли увольнительную на всю ночь. Ближе к вечеру Билли повел жену на прогулку к Президентскому парку. Толпы солдат на улицах поразили Бретт. Перед глазами то и дело мелькали их темно-синие и серые мундиры, а некоторые были одеты настолько пестро, что больше напоминали стражу какого-нибудь арабского шейха. А еще Бретт заметила, что вокруг гуляет очень много чернокожих.

Примерно за час до заката они перешли через дурнопахнущий канал в недостроенный парк рядом с живописными красными башнями Смитсоновского института. Десятки шикарных экипажей привезли хорошо одетых людей, желающих посмотреть на ежевечернее построение, проводимое Первым Род-Айлендским добровольческим полком. Билли показал жене их командира полковника Бернсайда – обладателя роскошных бакенбардов. Играл полковой оркестр, развевались флаги, зрелище выглядело праздничным и совсем не угрожающим, тем более что после часа, проведенного в пансионе, Бретт все еще пребывала в приподнятом настроении.

Билли объяснил, что построения, парады и смотры, а также прочие публичные представления являются неотъемлемой частью военного присутствия в городе и вокруг него.

– Но настоящие сражения тоже наверняка скоро начнутся, – добавил он. – Говорят, Линкольн к этому стремится, и Дэвис, судя по всему, тоже. Он поставил в Александрии своего самого популярного командующего.

– Ты о генерале Борегаре?

Билли взял ее руку и просунул себе под локоть.

– Да. Когда-то эта армия превозносила старину Бори, теперь же все называют его маленьким напуганным павлином. А он еще подливает масла в огонь, твердя, что нашей стороне от Юга нужны только две вещи – трофеи и красотки. Это серьезное оскорбление.

«Наша сторона». «Своей» для Бретт она стала благодаря замужеству, но до сих пор при мысли об этом ее охватывало чувство неловкости и стыда, будто тем самым она невольно предавала свою настоящую родину. Так было и на этот раз.

– А капитан Фармер знает, когда начнутся сражения? – спросила она.

– Нет. Иногда я сомневаюсь, знает ли вообще кто-нибудь. Включая наших старших командиров.

– Ты осуждаешь их?

– Большинство знает свое дело, и это, конечно, выпускники Академии. Но есть и такие генералы, которые получили свои эполеты только благодаря политическим связям. Эти просто никуда не годятся. И пусть я покажусь тебе высокомерным, но я рад, что учился в Вест-Пойнте и стал инженером. Это самые лучшие войска.

– А еще первые на линии огня.

– Иногда.

– Я так боюсь за тебя, дорогой.

Билли очень хотелось признаться, что он тоже боится, но это напугало бы жену еще больше.

Очарование блеском города для Бретт начало угасать, когда они шли в сторону отеля, где собирались поужинать. Навстречу им попались два неопрятных сержанта, больше похожие на разбойников. Когда супруги проходили мимо, Бретт услышала, как один из них хихикнул и развязно сказал, что все офицеры – просто поганые задницы.

Она почувствовала, как Билли напрягся, но не остановился.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Если я начну вмешиваться каждый раз, когда слышу нечто подобное, у меня на службу и минуты не останется. Дисциплина в армии отвратительная, но только не в роте Лайджа Фармера. Мне бы хотелось вас познакомить.

– Когда?

– Завтра. Я отвезу тебя в наш гарнизон, покажу укрепления, которые мы строим. По плану их должно быть пятьдесят или шестьдесят – кольцом вокруг всего города.

– Тебе нравится твой капитан?

– Даже очень. Правда, он чересчур религиозен, очень часто молится. Но офицеры и сержанты молятся вместе с ним.

– Ты – молишься? Билли, неужели ты… – Бретт не знала, как бы помягче закончить вопрос, но это оказалось не нужно.

– Нет, я все тот же безбожник, за которого ты вышла замуж. Но молюсь вместе со всеми – по самой простой причине. Элайджу Фармера просто нельзя ослушаться. А вообще я должен сказать, что столь глубоко верующие люди в армии не редкость.

Внезапно он потянул к себе Бретт, отводя ее с края тротуара, где двое белых мужчин избивали одетого в лохмотья негра. На саму эту сцену Билли не обратил никакого внимания, а вот его жена не могла остаться равнодушной.

– Вижу, издевательства над рабами не ограничены только южными штатами, – заметила она.

– Скорее всего, он из вольноотпущенных. Но так или иначе, негров здесь не очень жалуют.

– Тогда ради чего вы собираетесь за них воевать?

– Бретт, мы уже обсуждали это раньше. Мы воюем, потому что горстка безумцев в твоем родном штате расколола страну надвое. Никто и не собирался воевать за ниггеров. Конечно, рабство несправедливо, в этом я убежден. Хотя с практической стороны его, возможно, не следует устранять слишком быстро. Говорят, президент тоже так думает. Как и большинство военных.

Билли чувствовал неловкость, пытаясь объяснить свое мнение. Но он говорил правду: никто в армии, кроме самых ярых аболиционистов, не верил, что эта война началась ради отмены рабовладельческой системы. Просто они хотели наказать дураков и предателей, которые решили, что смогут разрушить Союз.

Задумчиво сдвинутые брови Бретт ясно говорили о том, что ей хочется поспорить, и Билли вздохнул с облегчением, увидев наконец в нескольких шагах ярко освещенный газовыми фонарями вход в отель «Уиллард».

– Ну же, довольно… – сказал он уже в светлом шумном холле отеля, заметив, что жена все еще хмурится. – Хватит политики и уныния. Ты здесь всего на два дня, и я хочу, чтобы мы как можно лучше провели это время.

– А нам обязательно идти к Стэнли и его жене?

– Нет, если только ты пистолет к моей голове приставишь. Стыдно признаться, но я не видел их с тех пор, как получил назначение. Да я лучше с целой армией Борегара встречусь, чем с ними!

Бретт засмеялась, и от прежнего напряжения не осталось и следа. У входа в зал ресторана Билли заявил:

– Я проголодался. А ты?

– Ужасно! Но мы не должны тратить слишком много времени на ужин.

Она взглянула на мужа с многозначительной улыбкой и последовала за безукоризненно вежливым метрдотелем к столику. Стараясь сохранять непроницаемое выражение лица, Билли решительно шагал за ней, чувствуя, как душа поет от счастья.

– Да уж, лучше не задерживаться… – весело пробормотал он.

Ночью Бретт разбудил какой-то далекий зловещий грохот. Словно почувствовав ее испуг, Билли тоже проснулся и повернулся к ней в темноте:

– Что случилось?

– Ты слышишь шум?

– Военные повозки.

– Я их раньше не слышала.

– Ты просто не обращала внимания. Если бы у этого города или у этой войны был основной звук, он исходил бы от повозок. Они катят день и ночь напролет. Ну-ка, дай я тебя обниму. Может, так ты быстрее снова заснешь?

Но это не помогло. Больше часа Бретт еще лежала без сна, с тревогой прислушиваясь к стуку копыт, скрипу осей, скрежету колес по мостовой, слитых в единый шум, похожий на звук далекого грома, предупреждающего о скорой грозе.

Утром Бретт чувствовала себя разбитой. Обильный завтрак ее немного взбодрил. Билли нанял прекрасное ландо, чтобы съездить на другой берег Потомака. Они ехали под хмурым предгрозовым небом, и вскоре действительно началась настоящая гроза, вторившая грохоту повозок, который Бретт теперь слышала постоянно.

Когда они пересекли Лонг-Бридж, Билли еще кое-что рассказал жене о Фармере. Капитан был родом из Индианы, до сих пор оставался холостяком, а Военную академию окончил тридцать пять лет назад.

– Он учился как раз в то время, когда там началось бурное религиозное оживление. Капитан и его однокурсник Леонидас Полк возглавили это движение среди кадетов. Через три года после выпуска Фармер уволился из армии, чтобы стать разъездным священником методистской церкви. Когда я однажды спросил его, как он жил все эти годы, он ответил: в седле. А вообще-то, его родной дом в Гринкасле, это маленький городок в Индиане.

– Мне кажется, я что-то слышала о Полке из епископальной церкви.

– Это он.

– Но почему Фармер снова вернулся в армию? Разве он не староват для службы?

– Возраст не помеха, если у тебя такой опыт за плечами. К тому же Старина Моше ненавидит рабство.

– Как ты его назвал?

– Моше – то же, что Моисей. Капитана поставили во главе этой роты добровольцев, до тех пор пока из Флориды не вернутся регулярные инженерные части. Его считают хорошим командиром, вот и прозвали Старина Моше. И знаешь, ему подходит. Он будто сошел прямо со страниц Ветхого Завета. А я по-прежнему зову его Лайдж… Ну вот мы и приехали. – Билли показал жене цель их поездки. – Это один из замечательных проектов, за который я отвечаю.

– Горы грязи?

– Земляные работы, – весело поправил ее Билли. – Вон там мы построим бревенчатый пороховой погреб.

– Это место как-то называется?

– Какой-то форт, не помню точно. Здесь полно таких. – И они поехали дальше.

Александрия, маленький городок, тесно застроенный жилыми домами из кирпича и многочисленными зданиями разного назначения, казался почти таким же людным, как Вашингтон. Билли показал Бретт отель «Маршалл-Хаус», рядом с которым был застрелен близкий друг Линкольна полковник Эллсворт.

– Это случилось в тот день, когда армия вошла в город. Эллсворт пытался снять флаг конфедератов с отеля.

Сразу за городом начинался огромный гарнизон, уставленный рядами белых палаток. Вокруг него по всему периметру шли строевые учения – солдаты маршировали по вытоптанным полям. Рядом, отдавая громкие приказы, разъезжали конные офицеры. Мужчины, обнаженные до пояса, копали траншеи и перетаскивали бревна. Бретт почти не слышала мужа из-за криков ругательств, сигналов горна и грохота вездесущих повозок.

Она присмотрелась к нескольким марширующим отделениям:

– Никогда не видела таких неуклюжих мужчин. Даже двоих не найти, кто бы в ногу шел.

– Это добровольцы. У них и офицеры немногим лучше. Они по вечерам сидят допоздна над «Тактикой» Харди, чтобы утром хоть что-то объяснить рядовым. И все равно у них мало что получается.

– Да уж, в тебе сразу чувствуется выпускник Вест-Пойнта, – поддразнила его Бретт.

Они поехали дальше, картины быстро сменяли одна другую – дым, вьющийся над палатками-столовыми; лошади, тащившие артиллерийские орудия; полковые и государственные флаги, развевавшиеся на ветру. Где-то слышались барабанная дробь и поющие голоса. Для Бретт все это было новым, удивительным и праздничным, хотя и немного пугающим, потому что предвещало войну.

Вскоре они миновали недостроенный редут и остановились перед палаткой, которая ничем не отличалась от остальных. Билли провел жену внутрь и отдал честь:

– Сэр? Если у вас есть минутка, я бы хотел представить вам свою жену. Миссис Уильям Хазард. Капитан Фармер.

Из-за шаткого стола, заваленного планами укреплений, им навстречу поднялся седой офицер.

– Это честь для меня, миссис Хазард. Честь и особая привилегия. – Он взял руку Бретт и торжественно пожал ее; в его пальцах чувствовалась сила.

«А Билли прав, – с восхищением подумала Бретт, – он бы мог сыграть какого-нибудь древнего пророка на сцене».

– Я чрезвычайно рад знакомству с вами и безмерно счастлив, что ваш муж служит под моим началом. Надеюсь, это продлится как можно дольше, – сказал капитан. – О, простите, я так невнимателен… Прошу вас, садитесь, вот сюда – на мой табурет. – Он поставил табурет перед столом. – Весьма сожалею, что здешняя обстановка не соответствует случаю.

Опускаясь на табурет, Бретт мысленно согласилась с тем, что обстановка более чем скромная. В командирской палатке были только стол, походная кровать и пять деревянных ящиков, на каждом из которых виднелась надпись: «АМЕРИКАНСКОЕ БИБЛЕЙСКОЕ ОБЩЕСТВО». На одном из ящиков лежала пачка буклетов, перевязанных бечевкой. В Чарльстоне Бретт часто видела такие же тонкие брошюрки из четырех листов. Ей в глаза бросился заголовок «Почему ты богохульствуешь?».

Фармер заметил ее взгляд:

– У меня пока не хватает времени, чтобы организовать здесь воскресную школу или вечерние службы, но я непременно это сделаю. Мы должны строить мосты к Небесам, даже если нам приходится сражаться с безбожниками.

– К сожалению, – сказала Бретт, – я выросла среди безбожников.

– Да, понимаю. Поверьте, мои слова ни в коей мере не относились к вам лично. Но и обманывать вас я не могу. Я твердо убежден, что всемогущий Господь питает отвращение ко всем тем, кто держит в цепях наших черных братьев.

Бретт почувствовала раздражение, как, вероятно, и любой другой южнокаролинец на ее месте. Но, как ни странно, голос капитана и сама его манера говорить неожиданно тронули ее. Билли выглядел смущенным, как если бы думал: «Мне эти черные вовсе не братья».

– Я уважаю вашу прямоту, капитан, – сказала Бретт. – Просто мне очень жаль, что эта серьезная проблема должна решаться с помощью войны. Мы с Билли хотим прожить всю жизнь вместе, создать семью. Но нынешние тревожные времена пугают меня, и я не знаю, что нас ждет впереди.

Элайджа Фармер сложил руки за спиной:

– Вы правы, миссис Хазард. И мы встретим эти тревожные времена, потому что таков наш удел – такова Божья воля. Однако я убежден, что война будет короткой. И мы выйдем из нее победителями. Ибо сказано в Писании: «Промышления праведных честны, а советы нечестивых коварны… Нечестивца извергнут – и нет его, а дом праведных устоит».

Теперь уже Бретт не на шутку рассердилась. Билли заметил это и молча взмолился, чтобы капитан наконец закончил свою проповедь, но тот продолжал:

– «Нечестивый уловляется грехами уст своих, но праведник выйдет из беды».

Бретт уже собралась возразить, но капитан неожиданно обезоружил ее своим поступком, когда вдруг шагнул к Билли, широко улыбнулся и по-отечески положил руку ему на плечо:

– Если впереди нас и ждут опасные времена, то Господь обязательно позаботится о том, чтобы этот прекрасный молодой человек их избежал. Господь – наше светило и наша защита. Но даже несмотря на это, я тоже буду присматривать за ним. Так что, когда вернетесь домой, сохраните в сердце это мое обещание. Я сделаю все, что смогу, чтобы Уильям вернулся к вам как можно скорее целым и невредимым.

В это мгновение Бретт тут же забыла все, что раздражало ее в словах капитана раньше, и просто влюбилась в Элайджу Фармера.