Примечательно, сколько в этом отрывке содержится заблуждений. Ревизские сказки, исповедные ведомости и подворные описи вотчин безоговорочно свидетельствуют о том, что почти повсюду в России крестьяне всех категорий практически поголовно вступали в брак без малейшего понуждения со стороны владельцев или управителей дворцовых имений. Хотя некоторые дворы действительно испытывали потребность по крайней мере временно удерживать у себя женские рабочие руки, в целом у крестьянских отцов был экономический стимул отдавать дочерей замуж. Женатые сыновья были необходимы для обеспечения продолжения существования двора и сносной старости родителям; крестьянским отцам по всей России, чтобы получить жен для своих сыновей, приходилось оплачивать кладку, размер которой колебался в соответствии с конъюнктурой рынка; получить такой же выкуп они могли, только отдавая своих дочерей замуж. Даже обнаружив, что крепостные девки в некоторых имениях, в его местности, по крайней мере, на самом деле сопротивлялись замужеству, Щербатов совершенно неверно определил корень этого зла. Леность и скопидомство, якобы присущие русскому крестьянину, не имели к этому явлению никакого отношения.

ВЛАДИМИР ОРЛОВ УЧИТСЯ ИЗВЛЕКАТЬ ВЫГОДУ ИЗ ОТНОШЕНИЯ СВОИХ КРЕПОСТНЫХ К БРАКУ

Владимир Орлов (1743–1831), в имениях которого многие крепостные девки действительно отказывались от брака, тоже ошибался насчет причин этого, пока не узнал правду от самих крепостных. Владимир был младшим и наиболее образованным из пяти братьев Орловых, которые после захвата трона Екатериной II в 1762 г. вознеслись на вершину российской политики и общества. Его брат Григорий был в то время фаворитом Екатерины и одним из организаторов переворота. И он, и его брат Алексей сразу же заняли командные посты в политической и военной сферах. Все пятеро братьев были возведены Екатериной в графское достоинство и пожалованы вотчинами: на начало 1770-х гг. им в совокупности принадлежало как минимум 27 тысяч душ мужского и примерно равное число женского пола, большинство из них в имениях, полученных от Екатерины¹⁴⁴. Сам Владимир – ему в 1762 г. было всего 19 лет – не принимал участия в перевороте. В 1763 г. братья отправили его в Лейпцигский университет, где он обучался три года. По возвращении в 1766 г. Екатерина назначила его директором Академии наук, то есть на деле исполняющим обязанности ее президента: номинальный президент Кирилл Разумовский никогда не принимал активного участия в делах Академии. Владимир действительно занимался Академией: договорился, например, с ее членами – в большинстве своем немцами – о замене языка записи протоколов заседаний с латинского на немецкий (но не на русский, как он предлагал) и организовывал научные экспедиции. Одна из них, под руководством Петера Палласа, проходила через Симбирскую губернию, и Орлову был послан отчет о качестве почвы и природных ресурсах недавно приобретенного там Орловым имения. С годами он стал проводить меньше времени в Санкт-Петербурге, и, после того как Григорий (в 1772 г. утративший благосклонность Екатерины) в 1774 г. ушел в отставку, Владимир последовал его примеру и посвятил большую часть оставшейся жизни благоустройству своих имений¹⁴⁵.

За отдельными исключениями Орлов придерживался дворянской традиции и позволял женщинам выходить замуж в чужие владения. Одним из исключений было его первое, насколько известно, правило о браке – изданный в 1767 г. запрет на выход замуж за пределами вотчины для крепостных девок Поречья-Рыбного Ростовского уезда¹⁴⁶. Это было, по всей видимости, инстинктивное решение молодого и неопытного помещика, принявшего за данность, что потеря души женского пола по причине замужества наносит очевидный имущественный ущерб. Владимир всерьез занялся хозяйствованием в 1773 г., когда братья доверили ему управление всеми совместно им принадлежавшими в то время вотчинами. Он сразу же осведомился у бурмистров о том, как высчитывается норма оброка, как часто устраиваются деревенские сходы и какие вопросы на них обсуждаются, как исполняется воинская повинность, а также о многих других делах, в которых добросовестный управляющий должен был разбираться¹⁴⁷. Он не задавал вопросов о браках крепостных. Тем не менее, когда бурмистр села Сидоровское (Нерехтинского уезда Костромской губернии) спросил, что делать с крестьянином, который хотел взять невесту для сына со стороны, а также выдать дочь замуж на сторону, Орлов постановил (только в отношении Сидоровского, по всей видимости), что в случае подобных обменов за дочь не нужно брать вывода¹⁴⁸. В 1774 г. его первый полный сборник правил по управлению позволял уход незамужних девок в связи с замужеством, если они не являлись единственными наследницами своего родного двора. В последующей переписке добавлялось, что бездетные вдовы тоже могут выходить замуж на сторону, но вдовы с детьми – нет¹⁴⁹.

И все-таки отношение Орлова к выходу крепостных девок замуж на сторону оставалось амбивалентным. Он дал безоговорочное добро на уход своих женщин в замужество в вотчины братьев (многие из которых граничили с его поместьями) без уплаты вывода, если только в обмене невестами сохранялся приблизительный баланс. Он дал также разрешение женщинам одного имения в Орловской губернии выходить замуж на сторону безвыводно при условии, что соседние вотчины будут следовать такому же правилу¹⁵⁰. С другой стороны, он в 1779 г. запретил замужество на сторону из своей вотчины в Бежецком уезде. В 1790 г., когда он купил имение Симбилей (в Нижегородской губернии) у князей Прозоровских, позволявших девкам выходить замуж на сторону, он приказал: «Девок в постороныя вотчины не выпускать в замужество как и до сего производило!»¹⁵¹ Периодические запреты Орлова на замужество на сторону после 1773 г. могли быть связаны с тем, что он либо знал, либо предполагал, что соседи не всегда отвечают взаимностью. Однако, составляя в 1796 г. Уложение для всех своих вотчин, он дал разрешение незамужним девкам и вдовам без сыновей выходить замуж в чужие вотчины по уплате (неуточненного размера) вывода. За одним исключением: чтобы не допустить утрату вотчинного имущества, женщинам без братьев запрещалось замужество за пределами имения¹⁵². По-видимому, Орлов имел в виду домашнюю утварь, которую они могли со временем унаследовать. Такой закон в вотчинах Владимира Орлова существовал вплоть до его смерти в 1831 г., а в некоторых случаях и дольше.

Терпимое отношение Орлова к замужеству вне его владений было в русле устоявшихся дворянских порядков, а вот суммы, которые он взимал, когда женщины пользовались этим правом, шли с обычаем вразрез: вместо номинального сбора, как прежде, он подходил к отпуску крепостной девки для замужества как к продаже. Единственное сохранившееся указание на выводное, взятое Орловым в 1770-х, касается бежецкой вотчины, где в 1776 г. была истребована сумма 15 рублей. Это была такса, установленная самым старшим из братьев Орловых Иваном в 1773 г. в Сидоровском¹⁵³. Владимир, очевидно, повторял за братом. 15 рублей – это намного больше, чем другие помещики брали в это время: в начале 1770-х в округе Сидоровского такса была 1–2 рубля, в Ростовском уезде неподалеку от Бежецка – 2–5  рублей¹⁵⁴. Иван и за ним Владимир Орловы в 1770-х гг. установили выводное выше рыночной цены бракоспособной крепостной крестьянки – примерно 10 рублей¹⁵⁵. К 1783 г. Орлов повысил вывод в Сидоровском и, вероятно, в других вотчинах до 30 рублей, в то время как другие помещики в окрестностях Сидоровского в 1780 г. взимали около 10 рублей¹⁵⁶. Размеры вывода росли везде, но у Орлова быстрее, чем у большинства.

Орловское Уложение 1796 г. не уточняло размера вывода потому, что к тому времени размер менялся, в зависимости от состоятельности двора уходящей невесты. Орлов, возможно, понимал, что зажиточное семейство выдаст дочь замуж только в зажиточный же двор, но я не думаю, что он вдавался в такие подробности: если дочь зажиточного отца выходила замуж на сторону, вывод устанавливался большой, и Орлову было все равно, кто его будет платить. Поскольку рыночная цена бракоспособных крепостных девок (как и крепостных душ в целом) со временем росла, повышался и размер вывода у Орлова¹⁵⁷. В 1792 г. Орлов установил минимальный уровень выводного в своем городецком имении в 50 рублей, в Сидоровском в 1790-х вывод был в диапазоне от 30 до 100 рублей¹⁵⁸. В первой четверти XIX в. за большинство невест, уходивших из орловских вотчин, взималась плата от 100 до 150 рублей, хотя иногда она снижалась до 60, но изредка поднималась гораздо выше: например, в 1821 г. за девку из Городецкого было уплачено 420 рублей¹⁵⁹. С 1799 по 1825 г. сам Орлов покупал невест для своих мужиков, для которых не нашлось жен в собственном имении, по 100–150 рублей¹⁶⁰. Если женщина, уходящая из вотчины в замужество, обменивалась на ее денежный эквивалент, то не было оснований беспокоиться об имущественном ущербе. Усвоив эту концепцию, Орлов в Уложении 1796 г. позволил замужество на стороне женщинам во всех своих вотчинах. Возможно, он увидел в замужестве крепостных девок в посторонних вотчинах дополнительный источник дохода.

В реальном выражении размер выводного у Орлова не повысился в 6–7 раз, как можно заключить из разницы между 15 рублями в 1770-х годах и 100 рублями в среднем на рубеже XVIII и XIX веков. С поправкой на инфляцию и предполагая, что после 1789 г. валютой по умолчанию (почти никогда не указываемой) был бумажный ассигнат, а не серебряный рубль, средний размер выводного, взимаемого за женщин, выходивших замуж из Сидоровского на сторону, между 1773 и 1800 гг. на самом деле только удвоился¹⁶¹. Если же отсчитывать от 1760-х гг., когда управитель дворцовыми имениями в Сидоровском брал, наверное, двухрублевый вывод за уходящих из имения невест, к 1800 г. реальная стоимость выводного увеличилась в 13 раз¹⁶². Учитывая, что в районе 1760 г. владельцы крепостных душ обычно взимали 2–4 рубля за вывод, а к 1800 г. брали, как Орлов, уже около 100 рублей, в последней трети XVIII в. реальный рост стандартной ставки выводного был в диапазоне от 6,5 до 13.

В 1777 г. Орлов, видимо, впервые обратил внимание на крепостных женщин, отказывавшихся вступать в брак: он распорядился, чтобы девки в Сидоровском были замужем к 20 годам. Если же в будущем обнаружатся достигшие этого возраста незамужние женщины, бурмистр будет оштрафован, а женщины эти будут выданы замуж за крепостных из других орловских вотчин¹⁶³. Новое правило вызвало смятение: сидоровский бурмистр Иван Ратков докладывал, что девок старше двадцати слишком много, чтобы всех сразу сосватать. Орлов смилостивился на том условии, что девки замуж будут выходить «за благовременно»¹⁶⁴. Ни в орловских, ни в сидоровских бумагах нет прямого намека на то, что могло подтолкнуть Орлова приказать женщинам под страхом сурового наказания выходить замуж к 20 годам, но, вероятнее всего, он только в 1777 г. узнал о том, что некоторые женщины из Сидоровского отказывались вступать в брак – возможно, от какого-нибудь мужика, попросившего его о помощи в приобретении жены. Такого документа нет в сохранившихся материалах, но, когда невест не хватало, крепостные мужики естественным образом шли жаловаться к своим хозяевам, в том числе и к Владимиру Орлову.

Во время ревизии 1763 г. население имения Сидоровское, немного на юг от р. Волги, насчитывало 1208 душ мужского и 1277 женского пола, а деревня Сидоровское – 234 и 281 соответственно¹⁶⁵. До пожалования его Орловым в 1773 г. это было дворцовое имение, и хотя многие крестьяне занимались сельским хозяйством, основой экономики здесь были рыболовство и торговля, а также все больше развивались кустарные промыслы, в частности изготовление ювелирных изделий¹⁶⁶.

В составе населения имения было значительное количество староверов. В документах от 1764 г. указаны 34 мужчины и 64 женщины в возрасте 25 лет и старше, державшиеся старой веры. Только в деревне Сидоровское 17 из 116 мужчин (14,7%) и 32 из 141 женщины (22,7%) из этой возрастной группы были записными староверами¹⁶⁷. Нет оснований считать, что все староверы в этой деревне, по состоянию на 1764 г., были зарегистрированы (то есть сами на себя донесли). Мужчины, зарегистрированные таким образом, платили двойную ежегодную подушную подать, записные женщины-староверки облагались по ставке православных мужчин, в то время как православные женщины вообще не платили подати¹⁶⁸. Более того, в регистрационные списки они были занесены как раскольники. Сами они считали православную церковь раскольнической или еще хуже, и были старообрядцы, которые отказывались регистрироваться, потому что это, по их мнению, было равносильно признанию раскола, то есть отречению от веры истинной. Единственной выгодой регистрации было то, что она избавляла их от преследований со стороны церкви и государства, требовавших от них либо принять православные таинства, либо заплатить штраф.

Гораздо большее число «саморазоблачившихся» староверов появляется в списке от 1800 г. – 25 мужчин и 75 женщин в деревне Сидоровское, 12 мужчин и 49 женщин в остальной части имения – потому что императрица Екатерина II (1762–1796) отменила многие дискриминационные законы против них¹⁶⁹. В списке от 1800 г. указано количество мужчин и женщин по деревням, без имен и возрастов, но, поскольку в такие списки дети практически никогда не включались, мы можем считать, что почти все сидоровские староверы, зарегистрированные в 1800 г., были взрослыми. Иначе говоря, в 1800 г. почти половина взрослых женщин и, по всей вероятности, 20% взрослых мужчин в деревне Сидоровское были записаны староверами. Можно также предположить, что некоторое число староверов остались незарегистрированными.

Существовало много течений старообрядчества, но все те, кто был зарегистрирован в 1763 г., почти наверняка являлись членами беспоповских согласий, особенностью вероучения которых было убеждение, что реформы Никона середины XVII в. уничтожили благодать священства и, следовательно, таинство брака. В 1763 г. в целом в деревне Сидоровское 25 из 141 женщины 25 лет и старше (17,7%) никогда не были замужем, при этом 18 из 25 никогда не бывших замужем взрослых женщин являлись записными староверками. Остальные семь, скорее всего, были незарегистрированными староверками. Из мужчин-старообрядцев этой деревни, достигших 25 лет, только двое никогда не были женаты (38 и 54 лет), а 15 состояли в браке. В списках 1764 г. не указывается различие между староверами-беспоповцами и поповцами (которые принимали священников, перешедших к ним из православной церкви, и твердо стояли за брак), а в списке от 1800 г. эти сведения есть: в тот год 55 женщин деревни Сидоровское были из поповцев, а 20 из беспоповцев – цифра, почти совпадающая с количеством взрослых незамужних женщин в 1763 г. Женщины беспоповского толка принадлежали к двум разным согласиям: 17 спасовок и три поморки. Остальная часть книги – это, по сути дела, развернутое объяснение вышеприведенной статистики по замужним и незамужним взрослым женщинам Сидоровского и их религиозной принадлежности. Для Владимира Орлова же значение имело только то, что сидоровские женщины чурались брака.

До 1777 г. Орлов, вероятно, мало знал о староверах и поначалу, судя по всему, не понимал, что это и были отказывавшиеся выходить замуж женщины из Сидоровского. После приказа незамужним выходить замуж вторым решением Орлова было запретить родителям потенциальных сидоровских невест требовать за дочерей кладку и возместить ее, если уже взяли (в одном случае того года кладка составляла 7 рублей)¹⁷⁰. Сначала Орлов считал, что бракам в Сидоровском препятствует кладка. Однако в конце 1777 г. он уже говорит о не желавших выходить замуж девках и вдовах как об «оказавшихся в незаконных обращениях», то есть Орлов знает, что это староверки¹⁷¹. Таким было вводное предложение в приказе о том, что если выяснится наличие каких-либо канонических препятствий (кровное или духовное родство, например) к браку, то женщин следует отправлять в его московскую контору с тем, чтобы выдать их замуж в других его деревнях. В июне 1779 г. бурмистр Ратков прислал известие, что вдовцам никак не удается уговорить женщин выйти за них замуж, в ответ Орлов приказал бурмистру и сельскому сходу самим заняться сватовством: «…непременно обженить приказывать несмотря ни на какие с тех девок отговорки»¹⁷². Затем в июле он послал указ, который начинался со слов: «Известно мне что многие крестьянские девки живут не в замужестве до очень поздных лет, от чего… блудовство и другие непорятки произходят должны», – стандартное нарекание православных в сторону староверов-беспоповцев. Сход должен был выбрать им женихов, позаботившись только о том, «чтобы человек человека стоил». Если женщины продолжали противиться браку, следовало отдавать их замуж даже против их воли¹⁷³. Сидоровский сход тут же заставил трех женщин выйти за вдовцов и продолжал принудительное сватовство в последующие годы¹⁷⁴.

То, что Орлов узнал о Сидоровском, побудило его присмотреться, нет ли признаков подобного явления в других его имениях. В октябре 1779 г., требуя от бурмистра Городца (Нижегородская губерния) представить информацию о количестве зажиточных крестьян и о том, как они заработали свои деньги, Орлов заодно поинтересовался, у кого есть незамужние дочери, которые по возрасту уже должны быть замужем, и есть ли молодые вдовы. Когда в декабре 1779 г. городецкий вдовец попросил Орлова заставить молодую вдову выйти за него, Орлов распорядился в случае, если она и дальше будет отказываться, отправить ее – явно в наказание, возможно, чтобы выдать насильно в другом месте, – в его московскую усадьбу¹⁷⁵. В Городце было много староверов, в основном поповцев, и имелась старообрядческая часовня, в которой орловские староверы-поповцы венчались. Было бы весьма удивительно, если бы отказ от брака в его городецкой вотчине превышал минимальный уровень¹⁷⁶.

В своей симбелейской Инструкции от 1791 г. Орлов ввел много правил, нацеленных на борьбу с отказом от брака. Он повторил запрет на кладку: «Отцам за дочерей денег отнюдь не брать под опасением жестокого наказания!»¹⁷⁷ Но искоренить этот обычай ему не удалось – из Симбилеев, например, сообщали о кладке, взятой в 1821 г., так что он отказался от дальнейших усилий. Впоследствии он ограничивался пожеланием, чтобы кладка была умеренной¹⁷⁸. Он подтвердил правило, ранее установленное для Сидоровского и остававшееся в силе до конца его жизни: если женщины к 20 годам не выходили замуж, отцы их были обязаны найти женихов в течение шести месяцев. Если это не было сделано, семьи непокорных невест облагались штрафом: 10 рублей со среднего двора, 15 рублей с зажиточного. Если двор был настолько беден, что не мог уплатить штраф, отца девки следовало высечь при мирских людях деревни. Если же ни штраф, ни розги не возымели действия, бурмистр и выборные должны были сами выбрать жениха, позаботясь при этом, «чтобы друг другу и дом дому стоили»¹⁷⁹. Орлов не замедлил провести свои распоряжения в жизнь. Инструкция датирована 26 сентября 1790 г. 8 октября он велел симбилейскому бурмистру прислать списки холостых мужиков и предназначенных им бракоспособных, но незамужних женщин и приказал, чтобы их женили незамедлительно¹⁸⁰. В своем Уложении 1796 г. Орлов сохранил все эти правила, кроме одного (наказания розгами), и добавил новые, например, что с холостыми и вдовыми мужиками 25 лет и старше следовало поступать так же, как с незамужними девками и вдовами (однако во всей обширной вотчинной переписке нет ни одного свидетельства, что данное распоряжение имело какие-либо практические последствия). Штрафы не состоявшим в браке были увеличены до 25 и 50 рублей; самых бедных бурмистр должен был штрафовать на свое усмотрение. Орлов добавил, что мужчин и женщин, к браку действительно непригодных, принуждать к нему не надо. Списки тех, кому положено было вступать в брак, должны были посылаться в его московскую контору с припиской о том, что вотчинные власти намеревались делать в каждом конкретном случае¹⁸¹. Несмотря на отмену телесного наказания, орловские документы свидетельствуют, что и после 1796 г. сельские сходы все-таки принуждали некоторых непокорных женщин выходить замуж (хотя иногда наталкивались на сопротивление попов, требовавших соблюдения церковного правила, что венчающиеся должны дать свое согласие на брак), а Орлов и его московская контора продавали, или грозились продать, других упрямиц или ссылали их в Сибирь¹⁸².