Во второй половине XVIII столетия браки крепостных в России были нераздельно связаны с моральной экономикой. Например, в 1706 г. Петр I пожаловал своего фельдмаршала Бориса Шереметева (1652–1719) дворцовым владением с центром в Вощажниково в Ростовском уезде, приблизительно в 200 километрах на север от Москвы. Будучи дворцовыми крестьянами, жители этого села платили подати, которые шли на содержание царя, его родни и правительства. В числе дополнительных сборов было выводное – 10 или 25 копеек – в случаях, когда дочери выходили замуж за мужиков, не подчинявшихся дворцовому управлению, – например, за владельческих или монастырских крестьян18. Как правило, платить приходилось семье жениха. Шереметев продолжал взимать выводное, по-видимому, примерно в том же размере, что и дворцовая администрация. В январе 1712 г. он, возможно впервые, послал в Вощажниково инструкцию вотчинному приказчику; в ней не было указаний относительно выводных денег или каких-либо других аспектов браков крепостных19. Вероятно, где-то в конце 1717 г. он объявил, однако, что отныне выводное будет в размере 5 рублей. Крестьяне взроптали – как против этой наценки, так и против увеличения оброка и других сборов. По поводу выводного, в частности, они утверждали, что соседские крестьяне отказываются столько платить, а у них самих нет таких денег, «и тех девок у нас сирот твоих за тем большим выводом умножилось не малое число и между собою в вотчине не изверстатса»20. Крестьяне просили установить выводное на том же уровне, как у местных вотчинников. 4 мая 1718 г. Шереметев ответил, что купил вотчину кровью своей, что жалован он был ею, чтобы пользоваться по собственному усмотрению, и крепостным его должно делать, что им велят, и чтобы челобитных больше не подавали. Тем не менее он согласился уменьшить размер выводного до обычного местного уровня, каким бы он там ни был21.
Шереметев, конечно, как и любой другой дворянин на его месте, не до конца поверил в слова крепостных, но признал, что был неправ, устанавливая исключительно высокий – по тем временам – сбор за выход замуж не в своей вотчине (в ту эпоху в Вощажниковском районе цена в 5 рублей, вероятно, в два, а то и более раза превышала рыночную стоимость бракоспособной крепостной девки), и что он в действительности не знал, каким в этом районе мог бы быть приемлемый размер выводного. Его немедленная и полная капитуляция в этом деле говорит о том, что Шереметев понял, что переступил некую нравственную черту. Его сыновья Петр и Сергей последовали его примеру. В 1733 г. они взимали 15 копеек за выход замуж не в своей вотчине, что на тот момент являлось примерно средним по Ростовскому уезду сбором22. До 1772 г. Петр иногда брал за вывод рубль, но чаще позволял женщинам из Вощажниково выходить замуж на сторону без выводного23.
Успешный протест крепостных свидетельствует о том, что в вопросе о браке Шереметев и его крепостные придерживались единой позиции: владелец не должен ставить финансовых препон на пути своих крепостных женщин к замужеству. Как показывает Е. П. Томсон в «Моральной экономике низших слоев английского населения в XVIII в.», подобным же единогласием между беднотой и местной политической и социальной элитой в Великобритании XVIII в. относительно того, что высокие цены на хлеб не должны лишать трудящиеся массы доступа к пропитанию, объяснялось то, что в годы продовольственного дефицита рабочему люду часто удавалось добиться от фермеров, мельников и пекарей снижения цен на зерно, муку и хлеб до привычного уровня24. Вощажниковский инцидент не является единственным основанием моего утверждения, что примерно до середины XVIII в. браки крепостных крестьян имели твердые корни в моральной экономике. В начале XVIII в. поразительно схожие конфликты по поводу выводных денег возникали и в других местах и разрешались точно таким же образом, и я вернусь к этому в конце данной главы.
Я хочу, однако, с самого начала обозначить следующее: браки крепостных подчинялись принципам моральной экономики, которые продолжали действовать где-то до 1760-х гг., когда значительная часть дворянства отказалась от единой позиции по этому вопросу. Из XVII в. до нас дошли лишь намеки на ту же моральную экономику, что проявилась в капитуляции фельдмаршала Шереметева, но намеки достаточно прозрачные. Я собираюсь показать, что в период с 1580-х гг., когда российское правительство начало запрещать свободное передвижение крестьян, по 1750-е гг. помещики редко вмешивались или пытались контролировать браки своих крепостных. При этом в течение XVII и первой половины XVIII в. масштабы деспотизма и вмешательства в жизнь крепостных со стороны их владельцев последовательно росли, так почему они не попытались, по крайней мере, извлечь прибыль из браков своих крепостных? Почему они пренебрегали очевидной возможностью превратить номинальное выводное в некий вид продажи, как это собирался, по-видимому, сделать граф Шереметев в 1717 г.? Если бы дворян XVII в. попросили объясниться по этому поводу, они, скорее всего, сказали бы, что следуют традиции. Вряд ли многие из них когда-либо задумывались над браками крепостных. Они просто позволяли им действовать сообразно местным обычаям. Сами же крестьяне формулировали свое понимание моральной экономики брака, лишь когда обычаи нарушались. Я привожу здесь концепцию моральной экономики, чтобы подчеркнуть, что долгое время русские помещики признавали право крепостных на заключение браков по собственному усмотрению и тот вред, который мог быть нанесен попытками регламентировать браки крепостных или нажиться на них.
«Экономика» в данном случае не метафора. Брак у русских крестьян в XVIII в. – так же как и до и после – был сопряжен с рядом экономических операций. Семья жениха платила выкуп за невесту. Семьи жениха и невесты сговаривались, сколько во время свадебных торжеств будет потрачено на еду, водку и подарки. Нужно было купить у архиерея венечное знамя и заплатить священнику за совершение обряда венчания. Вплоть до начала первой половины XVIII в. вступление в брак в большинстве случаев предполагало небольшое денежное или съестное подношение тому, кто управлял деревней – помещику ли, его приказчику, посельскому старцу в монастырских деревнях либо местному чиновнику, заведовавшему черносошными крестьянами. Дополнительный взнос, уплачиваемый в случаях, когда невеста переходила из одной юрисдикции в другую, обычно составлял лишь малую часть свадебных расходов. Крепостные Шереметева оспаривали не выводные деньги как таковые, а только внезапное – возможно, 20-кратное – увеличение с 25 копеек до 5 рублей. Как и британский рабочий люд XVIII в., они просили лишь о снижении таксы до привычного им уровня.
Если оставить в стороне набор правил, установленных православной церковью, до второй половины XVIII в. браки крепостных в России облагались сборами, но практически совсем не регламентировались. По общепринятому толкованию с окончательным установлением крепостного права в 1649 г. крестьяне, жившие в дворянских имениях, крепостные, потеряли право сдвигаться с них на другие места. На самом же деле право перехода потеряли только крепостные мужики, в то время как женщины могли переселяться при выходе замуж. Согласно статье 19 в главе 11 Соборного уложения от 1649 г., «а будет» вотчинник или помещик «или чьи приказчики или старосты крестьянских дочерей или вдов учнут отпускати итти замуж за чьих людей или за крестьян», женщинам этим давались отпускные за подписью их владельцев или духовных отцов. Эти документы нужно было хранить на случай возникновения спора о том, кто является действительным владельцем женщины. Согласованное выводное должно было быть уплачено, и сумма его записывалась в отпускной документ25. Эта статья не только обеспечивала женщинам мобильность, коей мужчины были лишены, но и шла, в принципе, вразрез с рядом положений Уложения, направленных на предотвращение убыли населения из жалованных поместий, – как, например, запрет отпускать на волю крепостных (мужского пола) из этих поместий26. В Уложении 1649 г. свобода передвижения женщин посредством замужества принималась как данность и давалось добро на этот установленный порядок.
Конечно, крепостное право не возникло, а было лишь закреплено законом в 1649 г. Начиная с 1582 г. цари издавали указы о «заповедных летах», когда крестьяне – сначала временно, а с 1603 г. уже постоянно – теряли право сдвигаться с дворянского имения, в котором они жили. В течение всех этих лет женщины выходили замуж наперекор границам собственности. Их переход облагался налогом – владельцы взимали выводное, но неважно, заповедный был год или нет, – женщины все равно уходили.
Выводное как таковое существовало еще до крепостного права: этот сбор взимался великими и более мелкими князьями, начиная по крайней мере с середины XV в., и иногда упоминается в тарханных грамотах, освобождавших жителей имений от различных повинностей. Самая ранняя из сохранившихся тарханных грамот, где упоминается выводное, об освобождении от этого и других сборов, выданная князем Ярославским Юрием Васильевичем Новинскому монастырю, относится к 1464 г.; это выводное было в ходу, по-видимому, в течение некоторого времени до того27. Как и следовало ожидать, большинство сохранившихся тарханов были выданы монастырям и другим церковным владениям, но в некоторых случаях такие грамоты выдавались собственникам-мирянам. В 1487 г., например, Иван III освободил половину села Глядящего (и обширные земли? и озера вокруг) в Муромском уезде от этой и других мелких повинностей, когда передавал его в наследственное владение Ивашке Глядящему28.
Хотя в грамотах об этом обычно не упоминалось, получатели ее в большинстве случаев, по-видимому, продолжали взимать выводное, но уже в свою пользу. Когда в 1564 г. Иван IV пожаловал митрополиту Афанасию Ржевскую десятину, он непосредственно передал Афанасию право взимать вывод29. В 1590 г., передавая патриаршие угодья Новинскому монастырю, патриарх Иов оговорил, что вывод, который ранее уплачивался патриарху, будет отныне платиться игумену монастыря30. Поскольку великий князь, по всей вероятности, дал патриарху (или до него митрополиту) и землю, и тарханную грамоту, право взимать вывод передалось Новинскому монастырю через вторые руки. В целом, когда в XV в. царь начал давать землю за службу, владельцу имения отходило право «собирать зерно и доход» – в том числе, видимо, выводные деньги как часть «мелкого дохода», иногда указывавшегося в тексте пожалования, – которое раньше принадлежало царю, его местному правителю или бывшему владельцу конфискованного имения31. К XVII в. владельцы и вотчин, и жалованных поместий, а также владельцы церковных земель собирали то, что к тому времени стало частной пошлиной на вывод невест. В крупных имениях вывод обычно шел в доход приказчику.
Материалы, свидетельствующие о том, что даже во время заповедных лет женщины выходили замуж в чужие владения, вполне надежны, хотя их не так много, в то время как не осталось ни малейших свидетельств того, что женщинам не давали выйти замуж за рубеж, хотя такое наверняка иногда случалось. В 1591 г. Иосифо-Волоколамский монастырь дал наказ одному из своих приказчиков брать по 6 копеек (по контрасту с 4 копейками, взимавшимися до того) в случае, когда отец выдавал дочь замуж в чужое имение32. В 1607 г. патриарх Гермоген обязал крестьян, принадлежавших Благовещенскому монастырю, платить своему старцу 10 копеек, когда невесту отдавали за пределы монастырских владений33. В 1619 г. царь Михаил Федорович дал патриарху Филарету подтвердительную грамоту на Ржевскую десятину, которая изначально была пожалована митрополиту Московскому в 1564 г., с четко прописанной передачей митрополиту, а ныне патриарху права собирать – среди прочих – выводную пошлину34. В 1620 и 1621 гг. он наделил той же привилегией другие патриаршие владения35. Приблизительно в 1620 г. царь Михаил издал указ, согласно которому те, кто жил в ямских слободах и на окружающей территории, обязаны были платить царю 3 копейки, если отдавали дочь замуж в другую юрисдикцию. В 1620–1630-х гг. архиепископ Рязанский и Покровский девичий монастырь устанавливали выводные деньги в своих владениях в размере 10–20 копеек36.
Информация, подтверждающая, что собственники-миряне в первой половине XVII в. отпускали крепостных женщин для вступления в брак, скудна, но в 1631 г. Воин Карсаков приказал старосте на своем Вышеславском поместье в Суздальском уезде взимать выводное, когда женщины выходили замуж в чужие владения37. В 1643 г. приказчик имения, принадлежавшего вдове Феодосии Волынской, в районе, позже ставшем частью Вологодской губернии, взял выводное в размере 2 рублей с женщины, которая затем оказалась уже замужем, и распорядился, чтобы местный священник совершил обряд венчания. Приказчик, знамо дело, потребовал непомерную сумму 2 рубля за пособление незаконному браку38. В любом случае обильный материал по второй половине XVII в. не оставляет сомнений. Cкудность информации о том, как помещики обходились с браками крепостных в первой половине этого века, объясняется малым количеством какой бы то ни было частной переписки того времени, дошедшей до нас. Обычай отпускать женщин из имений был настолько широко принят в начале XVII в., что в 1607 г. в указе о заповедных летах, в течение которых переход крестьян (мужского пола) из одного имения в другое запрещался, царь Василий Шуйский заявил, что свобода передвижения в брачных целях распространяется даже на холопов: если хозяин не обеспечил девке замужество до 18 лет или мужику женитьбу до 20 лет, то государев служащий должен был выдать им отпускные грамоты – так, чтобы они могли самостоятельно искать себе супругов39.
Формулировка статьи 19 главы 11 в Уложении 1649 г. «а будет» помещик или вотчинник из поместья своего крестьянских дочерей отпускать идти замуж предполагает, что отпуск оставался на усмотрение владельца. Василий Семевский высказал мнение, что официальное требование к владельцам выдавать отпускную грамоту должно было вызывать у них нежелание это делать и, таким образом препятствовать выходу женщин замуж в чужие поместья40. Мне, однако, встретился только один документ, подтверждающий, что, возможно, некоторые из владельцев все-таки упорствовали в нежелании отпускать крепостных женщин: где-то во второй половине XVII в. Воскресенский монастырь в Череповце запретил вдовам и девкам в его поместьях в Белозерском уезде выходить замуж за тех, кто не проживает в деревне, принадлежащей монастырю41. Алексей Новосельский утверждает, что Андрей Безобразов (1621–1690; был казнен за то, что прибег к помощи колдунов, дабы расположить к себе молодого Петра I) энергично вмешивался в браки своих крепостных и тем самым мостил дорогу к полному контролю над браками со стороны помещиков в XVIII в.42 Как и Семевский, Новосельский принимает это за аксиому, неверно истолковывая фактическую информацию. Один из приказчиков Безобразова действительно докладывал, что какие-то крепостные женщины вышли замуж в чужое владение, не испросив, как положено, разрешения у Безобразова, но в переписке не содержится никаких сведений о том, что Безобразов когда-либо отказывал в разрешении (он, возможно, всего лишь хотел проследить, чтобы были выданы необходимые отпускные грамоты), зато достаточно доказательств того, что его крепостные девки выходили замуж на сторону безвозбранно. Безобразов на самом деле отзывался на жалобы крепостных о том, что они так бедны и никто не принимает сватовства их сыновей, отдавая распоряжение приказчикам найти несчастным юношам невест и прибегая при необходимости к нажиму (что иногда не приносило результата). С позиции жениха, по крайней мере, Безобразов оказывал таким образом матримониальную услугу43.
Все остальные данные свидетельствуют в пользу того, что практически повсеместно владельцы позволяли своим крепостным женщинам выходить замуж через границы поместий. Монастыри Свято-Пафнутьев Боровский, Спасо-Прилутский, Кирилло-Белозерский, Свято-Троицкая Сергиева лавра и Нижегородская епархия, например, во второй половине XVII в. позволяли браки с переходом в чужие имения44. Тысячи отпускных грамот, сохранившихся со второй половины XVII в., делают очевидным, что границы владений не были границами матримониального рынка. И хотя Уложение 1649 г., судя по всему, касалось только выхода замуж крепостных девок за крепостных мужиков (холопов) – в каковом случае их свобода была мимолетной и обрывалась, как только они шли под венец, попадая таким образом обратно в крепостную зависимость, – на самом деле крепостные крестьянки иногда выходили замуж за некрепостных крестьян или за мещан, приобретая после свадьбы правовой статус мужа.
Подавляющее большинство уцелевших отпускных документов XVII в. не отвечают требованию Уложения 1649 г. об указании размера выводного. В некоторых выводное вообще не упоминается, что может означать, что, когда девушка покидала поместье, денег за это действительно не брали; в некоторых отпускных грамотах прямо указывается, что девушку отпустили безвыводно45
О проекте
О подписке