– Точно знаю, что да.
– А Бэрил?
Возникла заминка, и Элси понимала, что я ее заметила.
– Да, насколько Бэрил вообще могла кого-то любить.
Указательным пальцем я водила по узорам на обивке кресла – туда-сюда по линиям, всякий раз стараясь попасть в начало.
– Я много думаю о Бэрил, – призналась я. – О жизни, которой мы живем после нее. О жизни, которой ей не досталось.
Элси шумно выдохнула, но промолчала.
– Нельзя, чтобы это сошло ему с рук, – твердо сказала я. – Нужно доказать, кто он такой, пока не поздно.
18:39
Нужно письмо написать местному совету! В тумбочке есть отличная писчая бумага; как только я смогу подняться, сразу достану и напишу.
О мусоре. Слишком много мусора стало. Люди выбрасывают надоевшие вещи, а мусор уже складывать некуда! Я читала об этом в журнале. Когда мы что-то использовали, это надо не в ведро бросать, а перерабатывать. Так говорилось в журнале. Я всем об этом рассказывала, но никто же не слушает!
«Не волнуйтесь вы о мусоре, мисс Клэйборн, – говорят они. – Волноваться о мусоре наша забота».
Но ведь кто-то должен волноваться, правда? А ведь никто не волнуется. Вон за кухней огромные мусорные ведра, я сама видела. Полные объедков, еды, за которую люди были бы благодарны. И одежды там полно: всего-то и нужно заштопать, но сейчас в домах не держат иголки с ниткой. Я уже принесла целую коллекцию, пока меня не застала Глория.
«Флоренс, да не возитесь вы с этим». – Она забрала штопку из моих рук и снова выбросила.
Я не стала поднимать скандал (Глория не знала, что это мой второй поход к контейнерам – я уже заштопала куртку и носки). Я спасаю все старые газеты, намереваясь их прочитать, когда вечера станут длиннее, и буду использовать картонки из-под яиц для всяких мелочей. Элси говорит, они неприятно пахнут, но она всегда была привередой. Слишком легко нам все стало доставаться, сказала я ей. Нельзя так быстро все выбрасывать. Всегда можно найти применение старой вещи, если дать себе труд призадуматься.
Я попрошу Глорию помочь мне написать письмо властям. Она приятная девушка, Глория, – всегда улыбается, добрые глаза и великолепные зубы. У каждого бывают плохие дни; я встретила Глорию в такой день. Может, это она меня найдет, и я еще раз объясню ей насчет мусора. Когда она постучит в дверь, я крикну в ответ, не желая поднимать переполох: «Не хочу быть обузой, но я, кажется, попала в непростую ситуацию!»
Я попрошу не вызывать «Скорую», но Глория и слушать не станет, такая уж она девушка. А когда «Скорая» меня заберет, Глория сядет рядом с носилками и, хотя машина будет раскачиваться и все провода, коробочки и приборы мотаться туда-сюда, не отпустит мою руку. Ни разу.
«Не волнуйтесь, Флоренс, я вас не оставлю».
Молодой парамедик сядет напротив, сложив руки на коленях. Я буду разглядывать его ботинки и думать, какие они поношенные, и спрошу, не заканчивается ли у него смена.
А он ответит: «Уже скоро».
И подмигнет. Я начну вспоминать, когда в последний раз мне кто-нибудь подмигивал, и не смогу припомнить.
«И всегда-то вы, Флоренс, думаете о других», – улыбнется Глория и чуть сожмет мою ладонь.
А я отвечу, что она может называть меня Фло, если хочет.
Не знаю, когда Глория заканчивает работу, вроде бы в пять. Значит, могла уйти. Но она же иногда задерживается? Ведь в нынешние времена все задерживаются на работе, правда?
По вторникам я всегда хожу в парикмахерскую. Шерил моет мне голову и орудует с расческой, пока не начешет мне полную голову волос. Шерил не от «шерри», а просто французское имя. Правда, я вечно об этом забываю, да и какая разница.
У нас не настоящая парикмахерская, а комната возле общей гостиной, однако мастера стараются – развешивают фотографии людей, с которыми внешностью никому не сравниться, и расставляют флаконы лака для волос на кофейном столике у двери. Странная девушка эта Шерил. Короткие светлые волосы, вечно хмурая. Татуировка на запястье с внутренней стороны. Видимо, имя ее дочки, но никто о ней не упоминал. Войдя в парикмахерскую, я не видела, что там сидит Ронни, пока не закрыла дверь, а потом не смогла найти выхода.
Он улыбнулся мне с соседнего кресла, но в этой улыбке не было того, отчего хочется улыбнуться в ответ.
– Мисс Клэйборн. – Шерил поднялась и отставила для меня стул. – Что будем сегодня делать?
Она всегда говорит одно и то же: «Что сегодня будем делать?» Однажды я ее удивлю: скажу – в рыжий, как у Риты Хэйворт, или отрежем челку, как у Вероники Лейк. Но от этого Шерил-французское-имя только нахмурится еще сильнее, поэтому я ответила:
– Как всегда, Шерил, как всегда.
Она вынула расческу и накрыла мои плечи маленькой пелериной.
Другая девушка подстригала Ронни. Никто не знал, как ее зовут, и так как парикмахерш было всего две, то вторую прозвали Не-Шерил. На вопрос: «Кто вас стриг и укладывал?» – люди слышали в ответ: «Не-Шерил» и понимали, о ком речь. Не-Шерил знала, что мы так ее зовем, и не возражала. Сейчас она зажимала пряди волос Ронни между пальцами и быстро щелкала ножницами, подстригая концы. Я наблюдала за ней в зеркало.
– Вам удобно сидеть, мистер Прайс? – спросила Не-Шерил.
– Просто отлично, – похвалил он. – Как будто всю жизнь здесь просидел.
Его голос не изменился ни на йоту. Я старалась отключить слух, но звуки все равно проникали в уши, и от каждого слова сосало под ложечкой. Для такого жестокого, склонного к насилию человека Ронни говорил мягко, почти шептал, как женщина. Если внимательно прислушиваться, можно было уловить даже шепелявость.
– Откуда вы родом, говорите? – Девушка вынула из кармана другие ножницы.
Помолчав, он ответил:
– Оттуда – отсюда, всего понемногу.
Я отчетливо расслышала его улыбочку. Слова Ронни по-прежнему звучали самолюбиво, даже спустя столько лет.
– Интересно, – сказала Не-Шерил.
Шерил укладывала мне волосы, а я глядела в зеркало и недоумевала, давно ли я уже выгляжу такой старой.
– В общей гостиной много интересных занятий, мистер Прайс, если вам захочется завести побольше знакомых.
Про себя я возмутилась: «Это я твоя клиентка, и ты должна говорить со мной, а не с ним!»
Слышно было, как Ронни пошевелился в своем кресле – дерматин скрипнул под его весом.
– Я слишком занят для этого.
– Чем же вы так заняты? – поинтересовалась Не-Шерил, которая в силу молодости еще попадалась на удочку.
Кресло снова скрипнуло.
– Да вот, пришлось взяться за свое семейное древо.
Я не сомневалась, что Ронни смотрит на меня в зеркало, но Шерил все время заслоняла обзор.
– О, всегда хотела этим заняться. – Шерил начесывала мне пряди на уши. – Должно быть, это очень увлекательно?
– О да, – подтвердил Ронни, – на редкость.
– И насколько же вам удалось углубиться? – Шерил отказалась от попытки прикрыть мне уши и начала искать, где сделать пробор.
Ронни ответил не сразу. Он всегда тянет время, будто непременно надо посмаковать собственное мнение, прежде чем отпустить его.
– Насколько мне было нужно, – ответил он.
– А я бы даже не знала, с чего начинать, – сказала зеркалу Не-Шерил. – Моя прабабушка родом из Престатина, но больше я о родне ничего не знаю.
Я поняла, что Ронни снова двинулся в кресле, потому что, когда я подняла глаза, его отражение приблизилось к зеркалу.
– Вы не поверите, сколько всего можно обнаружить с помощью небольшого расследования. При известной настойчивости можно разыскать кого угодно, даже прабабушку из Престатина, – улыбнулся он.
– Вы так считаете? – переспросила Не-Шерил.
– Любого можно разыскать. – Ронни встал и отряхнул плечи. – В мире не осталось укромных уголков.
Говоря это, он глядел на меня. Я испугалась, что сейчас все услышат мое учащенное дыхание. Я волновалась, что Шерил спросит, все ли со мной в порядке, почему я так побледнела и не нужно ли мне воды. Но никто ничего не сказал. Ронни выскользнул обратно в общую гостиную, девушка подмела с пола все его следы, а Шерил взяла с полки полотенце и обернула мне плечи, сказав:
– Ну что, приведем вас в порядок?
Я ничего не ответила – сидела и пыталась сосредоточиться на радио, но передавали не ту песню, которую мне хотелось услышать. Не-Шерил болтала о своей прабабке в Престатине, а Шерил делала вид, будто ей интересно. Я слышала щелканье ножниц, жужжанье фена и звук льющейся в раковину воды. Я пыталась заглушить внешними звуками свои мысли, но они становились только громче.
Когда я пошла платить, то, стараясь переключиться на что-нибудь другое, загляделась на татуировку на запястье Шерил, пока та отсчитывала сдачу в кассе.
– Прелестное имя – Элис, – сказала я. – Когда-то у меня была тетка по имени Элис.
Шерил отчего-то выронила монеты на пол. Она собирала их целую вечность, а когда выпрямилась, впервые поглядела мне в глаза.
– Спасибо, мисс Клэйборн, – произнесла она.
– К вашим услугам, Шерил, – кивнула я, хотя и не знала толком, какие такие услуги смогу ей оказать.
Выйдя из парикмахерской, я отправилась в маленький магазин у главного входа, решив, что не помешает взглянуть, что там есть, и побаловать себя. Ронни там не было – мисс Биссель разрешила ему ходить в супермаркет. Я видела, как он шел через двор с двумя тяжелыми пакетами, хотя чего он там накупил, не разглядела. А еще я надеялась встретить Джека или Элси – может, мы сможем потом прогуляться до моей квартиры.
В магазинчике было, как всегда, пусто – только продавец за прилавком, который не поднимает глаз, даже обслуживая покупателей, а тем более когда только входишь. Я раньше пыталась заговорить с ним, но потом заметила у него в ушах эти маленькие современные наушники и поняла – он меня практически не слышит.
– Я только посмотреть! – прокричала я, войдя. – Не обращайте на меня внимания!
Он и не обращал.
Я старалась как могла, но сложно что-то долго рассматривать в такой маленькой лавчонке – ну вот сколько времени можно смотреть на батон хлеба? Я не раз обсуждала это с мисс Биссель, но она говорит, что это вне ее компетенции. Не знаю, что такое компетенция, но можете быть уверены: если у мисс Биссель она есть, то простирается она до самых краев ее собственного желания. Здесь все раскрашено в простые цвета и светят яркие лампы, но у продавца усталый вид, точно его не мешает хорошенько подкормить. Здесь продаются только самые основные товары: молоко, хлеб, туалетная бумага. Еще у них есть морозильник с готовыми обедами и мороженым, маленькая витрина с тортами и печеньем. Я рассматривала витрину, пока продавец не начал поглядывать от прилавка. В конце концов я остановилась на «Баттенберге». Приятно предложить кусочек торта, если вдруг кто-нибудь зайдет в гости, а с «Баттенбергом» ошибиться невозможно. Хотя у меня, кажется, еще лежит невскрытый «Баттенберг»…
Когда я подошла платить, парень вынул наушники, но все равно громко прокричал:
– Один фунт семьдесят четыре пенса!
Я крикнула в ответ:
– Спасибо!
Я убирала сдачу в кошелек, когда неожиданно для себя сказала:
– Хотите, приведу вам полки в божеский вид?
Он уставился на меня.
– Я могу протереть вам стеллажи, – пояснила я.
– Спасибо, у нас есть уборщица.
– Я вовсе не ради денег. Сейчас я свободна, к счастью или к несчастью. Могу сразу и приступить.
– Хм, в этом нет необходимости, – отказался он.
Я уже хотела указать ему кое на что и наглядно объяснить, насколько на самом деле это необходимо, когда вошла горничная с косой до пояса – на этот раз не в розовой форме, а в пальто на два размера больше, чем ей нужно, и закутанная в шарф.
– Вы меня ищете? – спросила я.
Она покачала головой и вскоре положила на прилавок три шоколадных батончика.
– Проголодались? – На этот раз продавец не кричал.
– Да нет, просто сладкого захотелось, – отозвалась девушка.
Я улыбнулась ей:
– Я только что купила прекрасный «Баттенберг». Почему бы вам не зайти в гости? Я поставлю чайник, отрежу вам ломтик?
Девушка взглянула на меня из складок шарфа:
– Нет, спасибо, мисс Клэйборн.
– Лучше поторопитесь, пока весь торт не кончился, – засмеялась я, но девушка не ответила.
Я ждала, но они начали говорить о телешоу. Я не могла принять участие в разговоре и поэтому ушла. Обратно я выбрала длинную дорогу, в обход дворов; некоторое время посидела на одной из скамеек, поглядывая на окна своей квартиры. Я оставила свет гореть, но снаружи мало что видно, даже если встать на цыпочки и вытянуть шею. Я собиралась вернуться домой, но мне пришло в голову наведаться в общую гостиную – взглянуть на доску объявлений. Я не проверяла ее после парикмахерской, а ведь могут вывесить что-нибудь важное.
Когда я вошла, Джек смеялся над какой-то телепрограммой. Звук был включен на полную мощность. Элси, сидя в углу, наблюдала за птицами через стеклянные двери. На доске объявлений ничего не изменилось. Ни Джек, ни Элси так бы меня и не заметили, не подойди я к кофейному столику в поисках журнала, который мне хотелось взять домой.
– Флоренс! – крикнул Джек, перекрывая закадровый смех. – Что вы с собой сделали?
Я не подняла глаз.
– Уложила волосы, – сухо сказала я.
– Ну конечно! – догадался он. – Новая укладка. Очень… броско.
– Я только за журналом. Масса дел, нужно идти.
– Почему бы вам не снять пальто и не присесть ненадолго? – предложил он.
– Нет, вы же заняты, – я кивнула на телевизор.
Я была уже у двери, когда Джек окликнул меня:
– Флоренс, вы забыли журнал!
Пришлось вернуться. Джек взял пульт и выключил телевизор.
– Составьте мне компанию хоть ненадолго!
– Мне казалось, вы телевизор смотрите, – напомнила я.
– Только пока не подвернется что-нибудь получше. – И он указал на соседнее кресло.
Элси крикнула из своего угла, качая головой и смеясь:
– Да сядь уже, ради бога, из-за тебя комната выглядит безалаберно!
– Ну, разве что на минутку, – решила я. – Надолго задержаться не смогу.
Я все им рассказала, еще пока снимала пальто.
– Он нашел, где я живу, – сказала я, стягивая рукав. – Он меня специально искал!
– А может, он просто говорил о своем генеалогическом древе? – Элси поглядела на меня поверх края чашки. – В парикмахерской, когда тебе укладывают волосы, легко ослышаться и неправильно понять. Резкие запахи, журчанье воды…
– Нет, его привели сюда поиски. Он хотел меня найти.
– Зачем ему это? – удивился Джек.
Я уловила легкое движение Элси – она едва заметно повела подбородком.
– Из-за того, что случилось, – сказала я. – Из-за того, что произошло с Бэрил.
Элси уже решительно качала головой, но я вознамерилась не поддаваться и не обращала внимания.
Элси говорит, что меня порой заносит. Утверждает, что я всегда такой была, что у меня язык вечно обгоняет голову, и не успеешь и глазом моргнуть, как я уже выкладываю все, что у меня на уме.
«Некоторые вещи лучше оставить в прошлом, – говорит она, – а тебя хлебом не корми, дай только все выкопать и разболтать».
– Бэрил была сестрой Элси, – объяснила я Джеку. – С ней случилось… нечто ужасное.
– Джеку не интересно об этом слушать, – перебила Элси. – Почему бы тебе не рассказать ему о фабрике? Нам ведь там неплохо работалось, несмотря ни на что?
– Я никогда не хотела работать на фабрике, – отрезала я. – И никто из нас не хотел.
Это правда – не хотели. Но иногда жизнь ведет тебя извилистым путем – иногда только решишь чуть свернуть, уверенная, что впереди у тебя совсем другое, и лишь по прошествии лет начинаешь понимать, что прошлое не вело к цели, как ты изначально рассчитывала. Если повезет, ты чего-то добиваешься, но большинство людей мечутся по жизни из стороны в сторону, спотыкаясь о собственные колебания. Я вот никогда такой не была. Я с самого детства точно знала, кем хочу быть.
– Бэрил тоже работала на фабрике? – поинтересовался Джек.
Я покачала головой:
– Не надо о Бэрил.
Он нахмурился:
– Тогда давайте о фабрике. Если вы не хотели там работать, то чем же вы хотели заниматься?
– Я хотела стать ученым, – призналась я. – И внести вклад в мировой прогресс.
Это правда. Впервые я об этом объявила, когда мы сидели на кухне у меня дома. Пахло теплом и выпечкой, мой пес Сет лежал у ног, выстукивая хвостом по ковру некий ритм. Элси призналась, что иногда «одалживала» у меня семью – попробовать, как живут нормальные люди. По ее словам, только у нас она видела столовые приборы, разложенные вокруг тарелки на салфетке.
– Я обязательно что-нибудь изобрету. – Я отодвинула учебники с места десертной ложки. – И это изменит мир.
– А ты, Элси? – спросила моя мать.
Элси протянула руку и погладила Сета по голове.
– Бэрил говорит, нам всем дорога на фабрику. Не представляю, как ты сможешь изменить мир оттуда.
– Бэрил ничего не знает! – возмутилась я. – Трепло твоя Бэрил.
Бэрил действительно болтала без умолку. Длинный язык в конце концов и довел ее до гибели, но тогда ни я, ни Элси об этом не догадывались.
– Мир можно изменить даже из-за этого кухонного стола, стоит лишь захотеть. – Мать полезла в шкафчик и вынула большую стопку обеденных тарелок. – Нужно только делать мудрый выбор.
Джек внимательно слушал.
– Она была права, – сказал он. – Ваша мама была права.
Моя мать всегда была права. У нее была внешность женщины, которая всю жизнь делает правильный выбор. Волосы всегда подколоты, одежда выглажена. Когда бы я ни вошла в дом, мать появлялась из кухни, вытирая руки или неся что-то интересное. Она будто была шаблоном материнства, одной из выкроек, которые Гвен постоянно оставляла на обеденном столе. По-моему, мама добилась всего, о чем мечтала. «Мама Флоренс» – так она всегда представлялась, и меня не покидало ощущение, что, родившись, я невольно забрала все, чем мама была раньше.
Я повернулась к Джеку:
– Я хотела, чтобы мы пошли в университет. Я все распланировала, но Элси меня не поддержала.
В голосе Джека появилась мягкость.
– Не поддержала?
– Но не потому, что я не хотела! – подала голос Элси. – Ты же знаешь мои обстоятельства! Ты прекрасно знаешь, почему я не могла пойти!
Вечером того же дня мы сидели на лужайке, глядя, как Сет носится за мотыльками. Псу никогда не удавалось схватить ни одного, поэтому он неистово на них гавкал. Лай у него был какой-то рваный, неровный и странно настойчивый, точно собака знала что-то, скрытое от нас. Неготовые отпустить лето, мы поплотнее запахнулись в кардиганы и свернулись на шезлонгах. Вечера становились холодными и неизбежными – чувствовалось, что пришла осень.
Я растянулась на шезлонге.
– Откуда тебе знать, что ты не создана для высшего образования? – спросила я. – Нам всего по четырнадцать лет! Мы еще не знаем, кто мы и что мы.
В дальних уголках сада осенний вечер начал красть дневной свет. Пусть нам было всего по четырнадцать, но я понимала – Элси уже неплохо узнала жизнь благодаря своей мамаше, которую то охватывали приступы беспричинной ярости, то она отказывалась есть по нескольку дней кряду, то ее приходилось уговаривать подняться с постели, как ребенка. Элси заставала мать за уборкой дома ни свет ни заря, а однажды та раздала отцовскую одежду, но несколько часов спустя стучалась в двери к соседям и выпрашивала вещи обратно. Сестры Элси одна за другой старались сбежать из дома – Гвен училась на педагогическом, Бэрил подбирала себе свадебное платье, хотя в ее жизни не было и намека на кавалера, а Дот переехала куда-то в центральные графства и вышла за противного недалекого коротышку Гарольда, который с пылом навязывал окружающим свое мнение. Мать Элси заявила, что Дот сделала это назло им всем.
– Но ведь всегда остается выбор! – настаивала я. – В каждой ситуации есть альтернатива!
Элси не ответила.
– Неужели тебе не кажется, – не отставала я, – что в наших силах все изменить даже маленькими решениями?
Элси снова промолчала. Я знала, для нее заглядывать в будущее – все равно что перечитывать нелюбимую книгу.
– Никогда не знаешь, что готовит нам жизнь, – твердила я.
Сет устроился между шезлонгами и поглядывал на нас обеих.
Элси смотрела на деревья, в ветвях которых затаилась осень, ожидая своего часа.
– Да, – соглашалась она. – Пожалуй, что и не знаешь.
В январе умерла моя мать.
– Легкие, – сочувственно сказала мне мать Элси. – Они у вас в роду.
О проекте
О подписке