12. Одна сплошная яма

Если Ветров что-то и умеет по-настоящему хорошо, так это сотрясать мой мир от края до края. А после – занимать все место на моих руинах.

Это правда?

Или как всегда?

Он ведь снова пытается задурить мне голову, не так ли?

Какая выгода? Маруська ведь наверняка уже сдала ему, что я разрешила им погулять, много ли нужно, чтобы разболтать информацию, которая так и жжет маленький язычок.

Тем более, мама не сказала, что это тайна, так ведь?

Я гляжу на дочь, всю такую радостную, что улыбка как-то сама ползет по моим губам.

Сообщница мелкая!

На нее даже сердиться нельзя, ведь она же не сказала ничего плохого, всего лишь рассказала маме то, что ей папа сказал.

А папа…

Ветров выдерживает мой взгляд спокойно, кто бы сомневался, что он это может. Эх, жаль все-таки, что я не киборг, не умею считывать искренность.

Улыбка на моих губах все-таки удерживается – расстраивать дочь мне не хочется, а вот взгляд становится холоднее, как только я перевожу его на лицо Яра. Ох, с каким бы удовольствием я его придушила – все жилы уже из меня вытянул. И продолжает тянуть.

– Я еще на неделе хотел сказать, – ровно поясняет Яр, прямо глядя на меня, – только… У нас с тобой не вышло разговора.

Дивно.

Меня же еще и укоряют в том, что я не захотела с ним разговаривать. Меня! Которая пыталась выстроить с ним контакт, как оказалось – подыгрывая его интригам.

– Может, поговорим не здесь? – Ветров будто спохватывается, что проходная медпункта конного клуба – не самое подходящее место для откровенных разговоров.

– И не сейчас, – добавляю я, красноречиво указывая ему глазами на Маруську. Выяснять наши с ним отношения при дочери точно не стоит.

– Да, пожалуй, – Ветров будто одолжение мне делает, соглашаясь с моими условиями.

Или просто соглашается?

Черт его разберешь, у него же столько двойных доньев вечно находится у каждого слова, у каждого поступка. Что называется, скажи спасибо, дорогая, что он с тобой не спорит.

И все-таки, что за гадость он задумал на этот раз? Зачем подговорил Маруську брякнуть при мне про эти его якобы переигранные планы? Ведь подговорил же. Или она все-таки брякнула это случайно, как хорошую новость для нервничающей мамы? Ведь помнит же наверняка, как я ревела, сидя на полу нашей маленькой кухни, после того дивного разговора с Кристиной Лемешевой. Ох!

Ладно, еще обдумаю это подробнее, сейчас есть дела поважнее.

– У нас занятие по верховой езде, – напоминаю я, снова опуская глаза на Маруську, чтобы хоть чуть-чуть растопить этот ледяной комок в груди, – и нам пора уже идти. Если ты не передумала, конечно.

Мелкая тихонечко и не очень довольно сопит. Так пригрелась на коленях у Ветрова? Яр склоняется к её ушку, что-то шепчет ей. Мелкая радостно улыбается и спрыгивает с его колен. Только диву можно даваться, как легко она поддалась очарованию собственного папочки. Ведь она с такой осторожностью относится к чужим людям.

– Папе ведь можно посмотреть, как я катаюсь? – деловито спрашивает моя егоза, явно примеряющаяся к роли дипломата.

– Ну, если он хочет… – обращая взгляд к Ветрову, я очень надеюсь, что у него такого желания не находится. Увы. Он явно не настроен оставлять меня в покое и берет Маруську за левую лапу, шагая к дверям.

Это наверняка будет самый длинный день в моей жизни…

На улице Маруська цапает за ладонь и меня. Её любимое – идти вот так, за руки со мной и Ветровым.

Как семья.

Ох, уж это «как», так настырно впивающееся мне острыми зубами между лопатками.

Все, наверное, могло бы быть. Если бы для Яра все было по-настоящему, а не так, как оно было.

Поиграть в семью, задурить мне голову, вышвырнуть как ненужную моську, просто так, когда наскучила…

Моя семья, в которую я так верила, сгорела, как бумажный городок, и так же легко рассыпалась пеплом по ветру. И ведь это не я бросила спичку…

На самом деле, необходимости в спешке не было. Тренер оказывается еще занят тем учеником, с которым нас поменяли местами, и еще пятнадцать минут мы честно стоим и ждем, когда придет наше время.

На Ветрова я не смотрю, да и он, слава богам, помалкивает. Это вообще немножко карикатурно – то, как мы оба болтаем с Маруськой, отвечаем на её вопросы, но друг с другом и парой фраз не обменялись.

Когда приходит её очередь, Маруська замирает у входа в вольер – небольшой, специальный, чтобы лошадь водили в поводу по кругу, – и оборачивается ко мне.

– Папе ведь можно будет со мной еще сегодня поиграть? – дипломатическая миссия моей любимой козы явно еще не окончена.

Коза, как есть коза. Это все папины пробивные гены? Ну, не так уж плохо, что они у неё есть.

– Я тебе обещала, Плюшка, – невозмутимо напоминаю я, – я его от тебя веником гонять не буду.

– И пылесосом тоже? – на голубом глазу хихикает Маруська.

– Увы, я не взяла его с собой, – я развожу руками, а потом улыбаюсь и говорю прямо, – папа пробудет сегодня с тобой столько, сколько захочет.

– И спать можно попозже лечь? – с какой сказочной скоростью растут наши запросы. Нам палец в рот не клади…

– О, нет, – тут я слабину давать не намерена, – раньше можно, позже – ни-ни. Иди уже, Плюш, тебя тренер ждет.

Впрочем, за мои деньги Руслан Геннадьевич явно согласен еще подождать.

Плюшка вздыхает по своему неудавшемуся маневру, но без особой печали – видимо, и сама понимала, что вряд ли прокатит, но попробовать-то стоило, – и все-таки заходит в вольер.

– Спасибо, – негромко произносит Ветров, находясь за моим плечом.

Надо же, он знает это слово? И даже для меня его произносит! Какие удивительные события происходят в моей жизни.

– Это не ради тебя, – глухо отвечаю я и пытаюсь отодвинуться. Только и Ветров двигается за мной следом, будто моя тень.

– Я знаю, – Яр неторопливо качает подбородком, – но я правда тебе благодарен, Вик.

Иногда мне кажется, что его спокойствие меня доконает.

Рычащий и угрожающий Ветров, явившийся предлагать мне денег за мое увольнение из Рафарма, был мне понятен. Этот, затаившийся в тени змей, снова замысливший очередную мудреную интригу, не вызывает ничего, кроме острой паранойи.

Маруське в это время помогают первый раз облачиться в защитную экипировку. Подтягивают ремешок шлема под подбородком, подтягивает ремешки на плечах жилета. Я вроде и знаю, что первые занятия выстроены так, чтобы риск был сведен к минимуму, и все равно после случившегося с Ником у меня посасывает под ложечкой. Он ведь опытный всадник, а Маруська такая мелкая. А лошадь вот, напротив, – большая. Почему так?

– Жеребят не ставят под седло, это для них вредно, – замечает Ветров, отвечая на мой – к моему удивлению, озвученный – вопрос, – не волнуйся, это очень спокойная лошадь. Других для детей не выбирают.

– Ты это на глаз видишь? – язвительно интересуюсь я. Яд подпускаю я напрасно, Маруська в сопровождении тренера подходит к лошади, спокойно подергивающей ушами, и довольно бойко протягивает к ней ладошку, стремясь прикоснуться к подрагивающему носу.

– Вообще, я узнавал, – тоном выдающего чистосердечное признание преступника отвечает Ветров, – хотя на глаз тоже можно определить, насколько спокойно животное. Кони, по крайней мере.

– Потрясающая бдительность, – я скрещиваю руки на груди, пытаясь избавиться от озноба, что меня трясет. Стоять рядом с Ветровым и разговаривать оказывается слишком нервно.

– Ну что, мы поговорим? – мягко спрашивает Ветров, придвигаясь ближе. Еще ближе? Он и так стоял почти вплотную, а теперь я лопатками ощущаю, как задеваю его куртку. И не двинешься ведь никуда – впереди оградка вольера, вбок тоже не уйдешь – с этого места ракурс на Маруську лучше…

Хотя нет, все-таки он сдвинулся, будто одумался, встал рядом со мной, опустил руки на ту же оградку, как и я.

– Поговорим, – отстраненно откликаюсь я, глядя, как мелкая в это время осторожно поглаживает свою гнедую красотку, выстраивая контакт, – точнее, давай ты поговоришь, а я послушаю и сделаю вид, что мне не тяжело держать на ушах кастрюльку лапши. Или ты думаешь, что если Маруське наврал, я тоже поверю?

– Ты же знаешь, я не могу полностью отказаться от иска, – произносит Ветров без особого удивления моим словам, – я не смогу потом снова претендовать на установление отцовства. А подавал я его на эмоциях, после того, как узнал, что ты от меня утаила сам факт Машкиного рождения. Я был чудовищно не прав, я понял.

Понял он.

Взял и понял.

Я с трудом удерживаюсь от язвительного вопроса, не случалось ли у него черпно-мозговых травм в это время. А то с чего бы такие осознания?

– Ветров, не трать красноречие и эту волшебную дивную сказочку оставь кому-нибудь другому, – я крепче скрещиваю руки на груди, чтобы унять озноб. – Маруське ты голову задурил, мне не надо. У меня есть адвокат. И пока я в суде не увижу твое заявление об отзыве части иска, эта вся твоя восхитительная чушь про осознание и сожаление так и останется чушью.

– А после? – настырно донимает меня Яр. Вот ведь, актер недобитый. Оставил бы уже меня в покое.

– А какая разница? —я невесело пожимаю плечами. – После у тебя будет все: подтвержденное отцовство, график встреч – ну, или Маруська, которую ты у меня заберешь. Есть разница, буду ли я тебе верить?

Ветров отвечает не сразу. Сначала он молчит, глядя, как усевшаяся в седло Маруська неловко пытается держать спину и как её лошадь медленно бредет в поводу по кругу.

А потом он двигает свою ладонь так, чтобы будто невзначай коснуться моего мизинца своим. Самым кончиком пальца задевает мою кожу, а меня будто током покалывает от этого прикосновения.

– Ты ведь не поверишь, если я скажу, что разница для меня есть, так ведь? – будто уже приняв эту мысль, спрашивает Яр.

Нет. Конечно, нет. Это даже спрашивать не нужно – все видно по моему взгляду.

– Мне очень нужно, чтобы ты мне верила, Вик, – произносит Ветров, не дождавшись от меня ответа вслух, – пока я этого не добьюсь – я не смогу выполнить обещания, что дал сегодня Машуньке.

– К-какого это обещания? – это внезапное заявление выбивает меня из колеи. И голос вдруг дает петуха, выдерживать его хладнокровным уже не судьба.

– Вернуть тебя, – Ветров слабо улыбается, – если говорить точнее, вернуть вас обеих.

Первое, что вырывается из моего рта после этого его заявления, – нервный смешок. Судя по пасмурно поджавшимся губам Яра, он надеялся на иную реакцию. А на какую? На слезы умиления и «да, милый, я согласна, когда будем начинать?»

– Ветров, неужели ты и вправду рассчитываешь, что я на это поведусь? – недоверчиво спрашиваю я, вглядываясь в его глаза. – Поведусь, расслаблюсь, брошусь к тебе на шею, ослаблю бдительность. И поверю в твои мирные намерения и роковую страсть, озвученные на словах? За два дня до суда? Ну, да, а потом ты мне, что, предложишь стать твоей любовницей, лишь бы быть рядом с дочерью? Чудно. И очень в твоем духе.

– Серьезно? – Ветров поднимает брови. – Думаешь, я бы стал с тобой так поступать?

– Можно подумать, ты при разводе обошелся со мной лучше, – парирую я и снова отворачиваюсь к Маруське. Хорошее надо чередовать с плохим. Меня успокаивает довольный вид Плюшки, которая все еще держится в седле и жутко этим гордится.

– Знаешь, если говорить о мирных намерениях… – Ветров хмурится, будто что-то внезапно вспомнил, а потом расстегивает куртку и что-то достает из внутреннего кармана, – мне есть, что тебе предложить, кроме слов.

Бумаги. Небольшая стопочка – пять или шесть листов, аккуратно сложенных вчетверо.

И их Ветров протягивает мне.

– И что это такое? – я подозрительно кошусь на бумаги, не торопясь их брать. Гипотезы у меня, конечно, есть, но все какие-то сплошь накуренные…

– Мировое соглашение, – поясняет Ветров невозмутимо, – по которому я больше не претендую на опеку над Машей и готов выплатить компенсацию по невыплаченным алиментам. Я его уже подписал. Нужна только твоя подпись. Более весомые доказательства моих мирных намерений тебе нужны?