Как же мне не терпится снова схватиться за телефон. Стоит ему оказаться в моих руках, я тут же смахиваю экран блокировки и проверяю уведомления. Почти 100 сообщений от Касси и Шарлот в чате Плохих Девчонок вызывают у меня бурю эмоций. С одной стороны, я рада, что две мои лучшие подружки ладят, но с другой – Г-Р-Р-Р, я так много пропустила. Найдя свою машину среди цепочки ожидающих, я забираюсь внутрь, здороваюсь с Паком Раном и пролистываю диалог в начало.
Касси: Кики, глянь, как Аксель подкачался за лето
К сообщению прилагается фото Акселя, превратившегося из дрыща в мини-Халка
Шарлот: Ну ни фига себе…
Касси: Скажи?
Шарлот: А он вообще-то даже горяч? Лол, да простит меня Джордж
Касси: Ну, наверное. Если тебе нравятся широкоплечие и с квадратной челюстью. Я слышала, он мотался в ЛА и там все лето качался на Масл-бич. Спорим, он хлебает протеиновые шейки и подсел на стероиды?
Шарлот: Ну, они ему явно помогли
Касси: Ага, но у него от них член усохнет
Шарлот: Чего? Рил? Или ты прикалываешься
Касси: Я серьезно! Целую статью читала. Стероиды влияют на гормоны, поэтому, когда парни их принимают, у них голос становится выше, а член уменьшается!
Шарлот: ЛОЛ
К этому моменту мои брови, кажется, уже уползли до самых корней волос. Пальцы зависают над экраном, готовые печатать ответ, но, пролистав ниже, я понимаю, что тема уже сменилась и Касси начала рассказывать Шарлот про миссис Прасари, нашу знаменитую чудаковатую биологичку, которая носит две пары очков одновременно: одни на носу, вторые на лбу. Два года мы учили с ней биологию и так и не поняли, в курсе ли она вообще, что у нее на голове две пары очков. Оказывается, на этот раз она притащила в лабу мертвую свинью, и никто не уверен до конца, разрешила ли это школа, или миссис Прасари просто забежала с утра на мясной рынок. Зная ее, оба варианта одинаково вероятны. Мысленно сравнив миссис Прасари с мисс Тиан, я чуть не задыхаюсь. Никогда не думала, что буду так отчаянно по ней скучать. Однако вот.
И снова в уме проносится миллион ответов – я мгновенно придумываю минимум четыре шутки на тему, но дальше диалог уходит куда-то еще. К тому времени как я добираюсь до конца, Касси и Шарлот уже успели обсудить по крайней мере пять различных тем, и я пропустила все до единой. Все из-за того, что в «Синфе» нужно держать телефоны в тупой корзинке на входе в класс.
В горле встает внезапный комок, и я смотрю в окно, стараясь дышать медленно и глубоко. Вместо этого каждый вдох выходит неровным. В голове раз за разом проносится: «Так нечестно. Нечестно, нечестно. Не. Честно».
Да, я в курсе, что звучу как маленький ребенок, но, блин, как же это все чертовски несправедливо. В «Миньянге» у меня были подруги. Хорошие, с такими девчонками можно и состариться. А что, если я ошибаюсь? Вдруг мы с Касси стали так близки только потому, что годами сидели в одном классе? А теперь, когда меня там нет, она вообще может прийти к выводу, что у нас мало чего общего. И почему мама с папой решили, что меня вот так просто можно выдернуть из единственной школы, в которой я училась десять лет, и бросить в холодную и враждебную среду, где все придется начинать с нуля. Ну почему? Только потому, что туда ходит Джордж Клуни, а значит, это точно самая крутая школа Джакарты. Нечестно. Почему я должна страдать из-за амбиций своих родителей?
Теперь я так расстроена, что у меня нет сил отвечать на сообщения. Да и в чем смысл? Они молчат уже час. Касси наверняка на внеклассных занятиях – она играет на виолончели в школьном оркестре. Шарлот вообще спит небось. Уронив телефон на колени, я прислоняюсь головой к окну.
Стоит мне перешагнуть через порог дома, как мама тут же кидается ко мне.
– Кики-и! – восклицает она, вцепившись в меня и таща через всю гостиную на кухню. – Я купила твой любимый чизкейк с убе и латте на овсяном молоке, знаю, ты их обожаешь. Иди сюда, расскажи, как день прошел.
Глядя на нее, я чувствую, как весь этот отвратительный день обрушивается на мои плечи. А вместе с ним вспыхивает злость, подобно раздутым углям.
– Хреново он прошел. Ненавижу эту школу. Все еще не понимаю, зачем мне надо было переводиться из «Миньянга», – хотя нет, понимаю, потому что ты хочешь, чтобы я, как ты, вечно пыталась подняться в обществе.
Улыбка на мамином лице застывает, и я чувствую укол вины, но ее тут же заглушает злость. Потому что я все правильно сказала.
Мама делает глубокий вдох. Я вижу, как она пытается справиться с собой. Ее бесит, когда я спорю, обычно после этого мне напоминают, что я стала слишком уж западной. Но она справляется со своими эмоциями и снова выдавливает улыбку:
– Да ну, уверена, это просто нервы в первый день. Чтобы тебя да запугали другие дети? Да никогда. Я тебя знаю, ты прекрасно приспособишься.
– Не уверена, что хочу к ним приспосабливаться.
Уголки ее губ опускаются.
– Кики, – вздыхает она.
Но я не могу сейчас с ней разговаривать. Во мне бурлит столько ненависти. Пульс эхом отдается в голове непрерывным и ритмичным «Она виновата, это все она виновата». Черт подери, меня обозвали чумной, кто так себя ведет вообще?
– Я в душ, – перебиваю я. И тут же чувство вины заставляет добавить: – Но спасибо за латте и чизкейк. – Я взлетаю вверх по лестнице прежде, чем мама успевает возразить, и с облегчением выдыхаю, оказавшись в своей комнате. Уверена, мама нажалуется папе, и потом они оба отчитают меня за то, что я не уважаю старших, бла-бла-бла.
В этот момент звякает телефон. Это звук дискорда, и от него я мгновенно подскакиваю и лезу в карман.
Дрожжебой: Ну как первый день в школе? Выжил?
Внезапно я понимаю, что имеют в виду, говоря, что «открылось второе дыхание», потому что дышать и правда резко стало легче. Улыбнувшись, я пишу ответ:
Чувачел10: Новая школа высосала из меня всю душу, и теперь я валяюсь у себя на полу
Дрожжебой: Ахах, чего там такого ужасного?
Чувачел10: С чего начать? Ну, например, с того, что в моем классе учится один козел, который ужасно мизогинит.
Пауза. Чуть было не написала, что он этот сексизм направил на меня, но это бы меня спалило.
Чувачел10: В классе новенькая есть, так он ее чумной обозвал
Дрожжебой: Серьезно?
Чувачел10: Скажи? Я ведь прав? Это до хрена грубо?
Дрожжебой: Прав. Я бы его на место поставил. А она что?
Чувачел10: Послала его, по сути. Сказала, мол, в следующий раз, когда захочешь высказаться, имей смелость оскорбить меня в лицо.
Дрожжебой: Окей, я влюблен
Я резко убираю руки с клавиатуры и смотрю на экран. Лицо начинает покалывать. Ненавижу это чувство. Самой противно. Буквально рассказываю лучшему онлайн-другу о себе в третьем лице, ну не жуть ли? А что еще тут делать? После всего, что произошло, мне невыносимо хотелось поговорить об этом с Дрожжебоем, даже сильнее, чем с нашим чатом в ватсапе. Может, мне просто хотелось убедиться, что он не отреагирует, как те парни. Что скажут Касси и Шарлот, я и так знаю – взорвутся возмущенными воплями: «Да как они смеют так обращаться с нашей королевой!»
Чувачел10: Ахах, симп
Дрожжебой: Просто говорю, что она звучит круто. А что сама школа?
Чувачел10: Блин, строгая, капец. Учителей, например, надо звать «Учитель», а не там «Мисс Чан» или типа того
Дрожжебой: Ну, это у нас тоже так
Чувачел10: И ни одной укороченной юбки, прикинь?
Дрожжебой: Эм. Чет стремно как-то, зачем тебе укороченные юбки?
Блин. Совсем забыла, что я типа парень. Да, от пацана комментарий про юбки звучит отвратительно. Впрочем, Джонас бы точно мог что-то такое сказать. Фигово.
Чувачел10: Да я не в том смысле. Просто, как сказать… странно видеть, что никто не сопротивляется форме. В моей старой школе мы все постоянно с ней экспериментировали.
Дрожжебой: Это да. В моей школе тоже суперстрогие правила по форме. Когда мы перешли в седьмой класс, кто-то из нас бунтовал, но к одиннадцатому все уже привыкли.
Чувачел10: А, да, и прикинь: нам приходится кланяться учителям и старостам, когда мы мимо них в коридоре проходим. А в начале урока староста командует нам встать, и мы встаем, и он говорит нам поздороваться с учителем, и мы кланяемся и здороваемся. А потом урок кончается и все опять по новой: «Класс, встать», «Поблагодарите учителя».
Дрожжебой: Ты сейчас прямо мою школу описал. Только у нас старосты говорят: «Пожалуйста, поприветствуйте учителя».
Чувачел10: Серьезно? И вам всем норм?
Дрожжебой: Ну да, а почему нет?
Чувачел10: Ну оно же типа…
Я снова делаю паузу и перевожу дыхание, пытаясь подобрать правильные слова к тому, как я себя по этому поводу чувствую.
Чувачел10: Я думал, такое только в подростковых антиутопиях бывает, короче.
Дрожжебой: ЛОЛ, ну да, бро. Если тебя это утешит, нас не сортируют по факультетам или дистриктам
Чувачел10: Уверен?
Это я пишу уже с улыбкой. Только Дрожжебой может сделать ультрастрогую школьную систему чем-то нормальным.
Чувачел10: У вас там все школы в Сингапуре такие жесткие или только твоя?
Дрожжебой:??
Хмурюсь. Я что-то не то сказала?
Чувачел10: Я что-то не то сказал?
Дрожжебой: При чем тут Сингапур? Мне откуда знать
Чувачел10: А ты разве не оттуда? У тебя в местоположении написано Sg.
Дрожжебой: Аааа. Локация просто так выставилась, потому что я игру качал, когда был у мамы в гостях на каникулах. А так-то я в Индо живу.
Стоп, что?? Сказать, что я в шоке, это ничего не сказать. Я рук не чувствую, пытаясь напечатать ответ. Даже не понимаю до конца, что пишу, пока не нажимаю «Отправить».
Чувачел10: Кул. А что за школа?
Дрожжебой: «Синфа», а что?
Какого. Простите. Черта?! Я, кажется, вечность сижу, замерев и глядя на экран с отвисшей челюстью. Пальцы зависли над клавишами не шевелясь. Дыхание в горле сперло. Мысли словно взбили миксером и отправили летать по моей бедной черепушке, как обломки астероидов, сталкивающиеся друг с другом и взрывающиеся в пыль.
Дрожжебой: Ты тут? Играть-то будем? Оч хочу сегодня на Сильмеррово Ущелье сходить.
Почему-то именно упоминание Сильмеррова Ущелья выводит меня из ступора достаточно, чтобы пальцы снова забегали по экрану.
Чувачел10: Соррян, не могу. Домашки гора. Из школы.
Боги. Ну разумеется, домашка у меня из школы, откуда ей еще у меня быть? Закрываю приложение, чтобы не ляпнуть еще какую-нибудь тупость или не спалиться, а потом откидываюсь на спинку стула и выдаю ну очень долгий вздох. Мать моя. Что это сейчас было? Пытаюсь догнать собственные мысли. Итак, Дрожжебой учится в «Синфе»…
За одной только этой мыслью в мой мозг врывается тысяча маленьких мыслят, и все они фальцетом орут: «Омойбог что-о-о-о!»
Ну все, вот оно. Вот так я и помру. Мое сердце взберется по ребрам и пищеводу, застрянет в башке и лопнет. Ну конечно. КОНЕЧНО. Дрожжебой учится в «Синфе», где я теперь самый главный лузер всея лузеров. И теперь он точно просечет, что я Чувачел10 и все это время ему врала. Потом приходит новая мысль: «Я точно знаю как минимум одного человека в „Синфа“, который играет в „Героев Фронта“». Джонас. ГАДОСТЬ КАКАЯ ФУ ФУ ФУ-У! А что, если Дрожжебой – это он и есть?!
Боже, какой бардак, и у меня ноль идей, как все это исправлять.
Безнадежно. Нужна помощь. Сама я даже осознать масштабы не могу. Кинувшись к телефону, я пишу сообщение Касси: SOS!!! Она отвечает почти моментально: «Встретимся в „Кейк Хо“?»
Несмотря на то что в моей голове все взлетает на воздух, это вызывает у меня улыбку. Почти все становится лучше после торта из «Кейк Хо» и возможности проораться в лучшую подружку.
Папа говорит, что раньше культура еды в Джакарте была довольно-таки скучная. Сплошная традиционная кухня Китая и Индонезии. Это не в смысле, что у Китая и Индонезии невкусная еда, но разнообразия не хватало. То там, то сям попадались маленькие итальянские и французские ресторанчики, но о них мало кто знал, а цены там были заоблачные. Когда я была маленькой, мама с папой водили меня только в китайские рестораны. Но за последние несколько лет индонезийцы, отучившиеся за рубежом, стали возвращаться и открывать новые места, и вот внезапно еда Джакарты заиграла новыми красками. Сначала была стадия, где все с чем-то смешивалось – кухня была итальянско-японской, индонезийско-вьетнамской, китайско-индийской, корейско-американской и так далее. Потом была стадия кафе, где куда ни плюнь – можно было попасть в красочный закуток, хвастающийся местным эксклюзивным кофе. Теперь у нас стадия тортов. Все предыдущие стадии мне тоже нравились, но тортики радуют особенно.
Кроме еды, в Джакарте особо делать нечего, так что владельцы ресторанов тратят несметное количество денег, чтобы их заведения были самыми красивыми и в них можно было сидеть часами. Вот взять тот же «Кейк Хо», например: он выглядит как мечта Вилли Вонки. Если бы Вилли Вонка был французом и имел вкус. Ну хорошо, то есть не совсем как мечта Вилли Вонки. Стены здесь покрашены в насыщенный зеленый, повсюду пестрят нежно-розовые пионы, а стеллажи заставлены аккуратными рядами книг с пастельными корешками. А уж торты… Гигантские башни, обмазанные жирным кремом, гордо выставленные в стеклянных витринах – словно бы даже слишком красивые и величественные, чтобы их есть. В каждом по меньшей мере восемь толстых слоев, и мы с Касси частенько приходили сюда сразу из школы, делили кусок на двоих и еще уносили домой остатки.
Колокольчик над дверью звякает, оповещая о моем приходе, и Тесса, владелица кафе, поднимает взгляд от прилавка. При виде меня она тут же улыбается, а затем удивленно наклоняет голову набок, когда не видит никого за мной.
– А Касси где? Вы обычно вместе приходите.
Горло немного сжимает. Знаю, глупо так ломаться от простого вопроса. У меня был тяжелый день.
– А, Касси скоро подойдет.
Кажется, Тесса что-то улавливает в моем голосе, потому что выражение ее лица смягчается, а в глазах вспыхивает понимание.
– Садись. Напиток как обычно?
Мое «как обычно» – это то, что Касси любовно прозвала «Позором всея Индонезии». То есть холодный латте, но в нем только половина эспрессо. Ни одно уважающее себя индонезийское кафе не подает кофе без кофеина, а я потом всю ночь уснуть не могу, если пью его после обеда, так что в качестве компромисса я беру в два раза меньше кофе.
– Ага, Касси тоже как обычно, пожалуйста. И нам кусочек… – Замешкавшись, я смотрю на витрину. Все классические вкусы уже здесь: морковный торт, красный бархат, немецкий шоколад, настарная крошка (настар – это такое индонезийское печенье с начинкой из густого ананасового джема) и кокосовый пандан. Сегодня к ним присоединился огромный торт темно-фиолетового цвета.
– Японский уби, – говорит Тесса, проследив за моим взглядом. – С глазурью из пальмового сахара.
– О, да, вот его. – И конечно же, стоило мне это сказать, как я понимаю, что мой желудок все еще завязан узлом и аппетита у меня толком нет, даже когда речь идет о волшебных тортах Тессы. Ну и ладно, никто не мешает мне хотя бы попытаться заесть горе сладостями.
– Так точно, уже несу.
Касси является сразу после наших напитков и абсурдно огромного куска торта, и я тут же вскакиваю со стула, чтобы ее обнять.
– Ой-ой. Поняла, ситуация чрезвычайная. Боже… прошу, скажи мне, что ты не умираешь, или еще чего. – У нее буквально наворачиваются слезы.
– Нет! Господи, нет, ничего такого. – Супер, теперь чувствую себя ужасно, что так ее напугала. – Просто… Дрожжебой.
– Ась? – Секунду Касси выглядит озадаченной, но потом ее озаряет: – О нет! У тебя что, закваска померла?
– Закваска? – Теперь уже я ничего не понимаю.
– Ну та закваска дрожжевая, помнишь? Которую мы все делали во время пандемии. Только твоя так долго прожила. Ну вот, не хочу, чтобы Франсин умирала!
– А, да. Нет, Франсин в порядке. Я думаю. – Справедливости ради, Франсин наверняка на последнем издыхании. Мне-то откуда знать, я пару месяцев назад забросила ее в морозилку и напрочь забыла. – Я не про тесто, я про Дрожжебоя.
– Дрожит… боя. – Касси настороженно смотрит на меня. – Это что, какая-то странная позиция для секса, которую ты нашла на Реддите?
– Боже, извращенка. Нет, Дрожжебой, мой онлайн-друг, помнишь? Из «Героев Фронта»?
– А-а-а. Да, точно. Тот челик, с которым вы болтаете уже… год, что ли? Который парнем тебя считает? Ты же в курсе, что он наверняка пятидесятилетний мужик, живущий в подвале своей мамочки где-нибудь в Арканзасе, да?
Шарлот с Касси любят шутить, что мой онлайн-друг – это какой-нибудь престарелый извращенец, притворяющийся подростком. Ну, один плюс, по крайней мере, теперь я докажу им обратное.
– Да нет, он настоящий мальчик.
Глаза Касси лезут на лоб.
– О-о! Ты наконец-то добыла его фотку? Йес-с! Боже, он хоть горяч?
– Нет!
– Оу. – Она обмякает. – Ну да, следовало догадаться, что геймер горячим не будет. Без обид. Девчонки-геймеры, они типа аж обжигают, а вот парни… так се.
Не могу не засмеяться, потому что тут она до ужаса права.
– Да не знаю я, как он выглядит.
– Тогда откуда ты знаешь, что он не пятидесятилетний мужик?
– Потому что… – Я делаю глубокий вдох. Пришло время для самых невезучих новостей всего года. – Он одиннадцатиклассник, как и мы. И… учится в «Синфе».
У Касси отваливается челюсть.
– Стой, погодь…
Озвучив наконец свои вести, я устало откидываюсь на спинку стула. Даже вслух это звучит абсурдно, ну разве бывает такое вообще?
Касси почти закрывает рот, потом открывает, потом совсем закрывает. Открывает опять.
– Но… – лепечет она.
– Ага, вот и я о том же. – Как же я рада, что не одна я тут ошарашена.
– Черт, – шепчет Касси. А потом внезапно начинает хихикать. Хихиканье перерастает в смех, а затем в полноценный хохот. И я присоединяюсь к ней, потому что… ну а что тут еще делать, кроме как смеяться и плакать? – Блин, ты серьезно?
Я киваю, и мы обе опять сгибаемся от хохота.
– Боже. Боже! – взвизгивает она. – Погоди, но… боже. И кто он?
– Да не знаю я! – со стоном выдаю я. – Кто угодно. Синфа огромная! Там типа по три сотни учеников на параллель.
Касси снова смеется:
О проекте
О подписке