Глава 4

– Кто ты и откуда знаешь Мэддокса?

– Отпусти меня! – возмутилась Эшлин.

Она дергалась и извивалась, пытаясь освободиться, хотя мужчина держал ее стальной хваткой. Лодыжка болела, но ей было все равно. – Они его убивают! – продолжала кричать она.

Они в самом деле его убивали, вновь и вновь погружая ему в живот острие огромного меча! Кровь хлестала фонтаном, стены сотрясались от воплей. При воспоминании об увиденном и услышанном ей стало дурно.

Голосов по-прежнему не было, но она мучилась сильнее, чем когда-либо.

– С Мэддоксом все будет хорошо, – заверил ее незнакомец. Мэддокс сломал ему нос – Эшлин видела это своими глазами, но сейчас его лицо было снова в полном порядке. Отняв руку от ее талии, он погладил ее по виску и осторожно отвел назад прядь волос. – Вот увидишь.

– Ничего я не увижу! – рыдала она. – Пусти!

– Не люблю отказывать таким красивым девушкам, как ты, но придется. Из-за тебя он мучился.

– Из-за меня?! Не я всадила в него меч. Пусти сейчас же! – возмутилась она. – Ну пожалуйста!

Не зная, что еще сделать, девушка перестала биться и пристально посмотрела на стоящего перед ней мужчину. У него были ярко-голубые глаза и молочно-белая кожа. В волосах причудливо сочетались черные и коричневые тона. Он был красавцем, каких она никогда не видела, совершенным во всех отношениях.

Но все, чего сейчас хотела Эшлин, – это вырваться и убежать.

– Успокойся. – Лицо мужчины озарила мягкая, соблазнительная улыбка – явный плод долгих тренировок перед зеркалом и «в поле». – Ты не должна меня бояться, красавица. Я приношу лишь наслаждение.

Ярость и испуг, горе и возмущение вселили в нее силу и мужество, и она влепила ему звучную пощечину. «На его глазах только что закололи Мэддокса, и он не сделал ничего, чтобы этому помешать, – думала девушка. – К тому же после всего у него хватает наглости приставать ко мне. Он – страшный человек, и, разумеется, у меня есть причины его бояться».

Незнакомец перестал улыбаться и насупился.

– Ты ударила меня, – произнес он, и в его голосе звучало удивление.

Отвесив ему еще одну пощечину, Эшлин отчеканила:

– Я сказала: пусти меня!

Складки между его нахмуренными бровями углубились. Он потер ушибленную щеку одной рукой, продолжая удерживать девушку другой.

– Женщины не бьют меня. Они меня любят.

Эшлин занесла руку для новой пощечины.

– Ну и ладно, – вздохнул мужчина. – Иди. Мэддокс перестал кричать, и ты уже не сможешь его расстроить.

Красивый незнакомец разжал руки, и Эшлин, пока он не передумал, прихрамывая, побежала прочь по коридору. Влетев в комнату и увидев окровавленную постель и неподвижное тело, она застыла, будто пораженная громом.

«Господи боже!» – думала она. Глаза Мэддокса были закрыты, а грудь неподвижна. Горло Эшлин сдавило рыдание, и она прикрыла рот трясущейся рукой. Глаза наполнились жгучими слезами.

– Они убили тебя, – прошептала она.

Подбежав к постели, притронулась к щеке Мэддокса и слегка потеребила, но он никак не отреагировал. Веки были плотно закрыты и не двигались. Холодный и бледный от кровопотери, воин не дышал. Она опоздала…

«Этот человек был таким сильным, таким полным жизни и энергии, какими же нужно быть зверями, чтобы вот так запросто взять и убить его?» – спрашивала себя девушка.

– Кто она такая? – произнес мужской голос.

Эшлин испуганно обернулась. Убийцы Мэддокса стояли в стороне и переговаривались. «Как я могла забыть о них?» – удивилась она своей неосмотрительности. Они то и дело поглядывали на нее, и речь явно шла о ней, но непосредственно к девушке никто не обращался. Беседа текла легко и свободно, словно в комнате не было ни ее самой, ни бездыханного окровавленного трупа.

– По идее, ее надо отправить в город, но она слишком много видела, – раздалось в ответ. – О чем думал Мэддокс?

– Я столько прожил с ним бок о бок, но и понятия не имел, что он так страдает, – тихо проговорил ангельского вида блондин с зелеными глазами. Он был одет во все черное, а руки его закрывали перчатки с высокими крагами. – Это всегда происходит так?

– Нет, не всегда, – ответил тот, кто орудовал мечом. – Обычно он меньше сопротивляется. – Взгляд его темных глаз был жестким, а тон – страдальческим. – Эта женщина…

«Убийца!» – мысленно крикнула Эшлин, готовая броситься на него. Всю жизнь ее терзали голоса – день за днем на нее обрушивались тысячелетия полных ненависти обвинений, криков ужаса. И единственный человек, принесший ей мир и покой, был жестоко убит прямо у нее на глазах. «Сделай же что-нибудь, Дэрроу!» – приказала себе Эшлин. Она вытерла пылающие глаза тыльной стороной ладони и выпрямилась, насколько позволяли трясущиеся ноги. «Но что я могу сделать? – спросила себя она. – Ведь их больше, и они сильнее».

Покрытый с ног до головы татуировками воин хмуро рассматривал девушку. У него были темно-русые, по-военному коротко остриженные волосы, пирсинг в обеих бровях и мягкие полные губы, а мускулов куда больше, чем у чемпиона мира по силовому троеборью. Его можно было бы назвать красивым – он обладал красотой серийного убийцы, если бы не эти ужасные татуировки. Жуткие сцены с войной и оружием покрывали даже его щеки. Глаза были того же фиалкового цвета, что и у Мэддокса, но, в отличие от последнего, в них не улавливалось ни намека на тепло и хоть какие-то эмоции. У него из носа подтекала кровь, которую он то и дело отирал с подбородка.

– Мы должны сделать что-то с девчонкой, – процедил он, выделив голосом слово «что-то». «Снова тот же холодный, равнодушный тон», – заметила про себя Эшлин. – Мне не нравится, что она здесь.

– Пусть так, Аэрон, но мы и пальцем ее не тронем. – Произнесший это был обладателем чернильно-черных волос, темным нимбом обрамлявших голову, и разноцветных глаз – один был карим, другой – голубым. Все его лицо покрывали шрамы. На первый взгляд он казался уродливым. Однако в следующее мгновение приходило понимание, что в нем есть нечто особенное, какой-то почти гипнотический магнетизм, который исходил от него вместе с ароматом роз. – Завтра утром она будет в том же состоянии, что сейчас. Дышащая и одетая.

– Совсем как Мэддокс, которому и достанется все веселье, – раздался за спиной у Эшлин насмешливый голос, заставивший ее резко обернуться.

Красивый бледный мужчина стоял в дверном проеме. Он рассматривал ее голодным взглядом, словно снял с нее одежду и любуется открывшимся ему зрелищем. Дрожь прокатилась по телу девушки, от макушки к кончикам пальцев на ногах. «Ублюдки, все они!» – выругалась она про себя. Она недобро осмотрела комнату, и ее взгляд остановился на окровавленном мече, валявшемся на полу, том самом, который прошел сквозь тело Мэддокса, словно сквозь тончайший шелк.

– Я хочу знать, кто она, – громко произнес татуированный – Аэрон. – И я хочу знать, почему Мэддокс притащил ее сюда. Он знает правила.

– Она, наверное, была на холме вместе с другими смертными, – отозвался ангел. – Но это, конечно, не объясняет, почему он привел ее в замок.

Эшлин стало смешно, но она не смогла рассмеяться, так как ее почти полностью покинули силы. «Я должна была послушаться Макинтоша! – думала она. – Это место – обиталище демонов!»

– Ну и что будем с ней делать? – спросил Аэрон.

Мужчины вновь повернули голову в ее сторону, а Эшлин рванулась к мечу. Обхватив пальцами рукоять, она выпрямилась и выставила клинок острием в их сторону. Меч оказался тяжелее, чем она думала, и ее руки тут же задрожали от напряжения, но девушка не опустила его. Воины едва удостоили произошедшее вниманием, им явно было совсем не страшно, но это не сломило ее волю сражаться. Хотя она знала Мэддокса совсем недолго, внутри ее клокотали неистовая скорбь и жажда возмездия. «Мэддокс, – его имя прошелестело в ее сознании. – Его больше нет. И никогда уже не будет». Ее живот свело болезненным спазмом.

– Я убью вас всех! Он не сделал ничего плохого! – закричала девушка.

– Не сделал ничего плохого? – фыркнул кто-то из воинов.

– Она хочет убить нас. Значит, охотники где-то на подходе, – бросил Аэрон с отвращением.

– Охотник никогда бы не сказал, что Мэддокс не сделал ничего плохого. Даже в шутку.

– Охотник – нет, а вот наживка – еще как. Помните: каждое слово, что они произносят с самым невинным видом, – ложь.

– Я видел на мониторах, как Мэддокс убил четверых человек, чего бы он никогда не сделал, будь они невинны. И в то же самое время в лесу оказалась обычная, посторонняя женщина? Я не верю в такие совпадения.

– Думаете, она умеет обращаться с мечом?

Снова послышалось фырканье.

– Конечно нет. Посмотри, как она его держит.

– Смелая, однако, штучка.

Эшлин таращилась на них, с трудом следя за беседой.

– Вам что, совсем нет дела, что погиб человек? Что это вы его убили?

Ангел в черном рассмеялся, причем совершенно искренне, хотя в его зеленых глазах стояло страдание.

– Поверь мне, Мэддокс поблагодарит нас утром, – проговорил он.

– Если прежде не убьет нас за то, что торчим в его комнате, – поправил его кто-то.

К удивлению Эшлин, несколько человек усмехнулись. Все тряхнули головой, выражая искреннее согласие. Только тот, кто наносил Мэддоксу смертельные раны, оставался неподвижен и хранил молчание. Не отрываясь, он смотрел на тело Мэддокса, и его черты были искажены болью и виной. «Вот и прекрасно!» – решила Эшлин. Она была рада, что он мучается из-за содеянного.

Чувственный мужчина, который полагал, что ни одна женщина не может перед ним устоять, удостоил ее еще одной медленной соблазнительной улыбкой.

– Положи меч, милая, пока не поранилась.

Девушка не пошевелилась, решив стоять до конца.

– Подойди и отними его у меня, ты… ты… животное! – выкрикнула она. Вызов прозвучал, и его уже нельзя было забрать назад. – Может, я и не умею обращаться с оружием, но если ты приблизишься ко мне, то мало не покажется!

Раздались вздох, смех, недоуменный шепот:

– Какая женщина может устоять перед Парисом?

– Давайте запрем ее в подземелье, – сказал тот, к которому обращались Аэрон. – От нее можно ждать чего угодно.

– Давайте, – отозвались остальные.

Пятясь к двери, Эшлин тряхнула головой и крепче перехватила меч.

– Я ухожу. Слышали меня? Я ухожу! И помяните мое слово: справедливость восторжествует. Вас всех арестуют и накажут.

– Мэддокс решит, что с ней делать, утром, – спокойно произнес мужчина с разными глазами, не обращая внимания на ее слова.

«Можно подумать, Мэддокс теперь сможет что-то решить…» – возмутилась про себя девушка. У нее затрясся подбородок, а глаза расширились от ужаса – убийцы ее благодетеля одновременно решительно шагнули в ее сторону.

«Не надо! Пожалуйста, не надо!»

Пауза. Удар.

Полный муки вопль.

«Моя рука! – начались душераздирающие рыдания. – Ты сломал мне руку! – Рука Эшлин заболела в знак сочувствия невидимому незнакомцу – Я не сделал… ничего… плохого…»

Голоса вернулись и звучали в полную силу.

Эшлин сжалась в комок на полу в темной сырой камере, дрожащая и перепуганная.

– Я только хотела найти того, кто сможет мне помочь, – прошептала она.

Но вместо этого попала прямиком в страшную сказку братьев Гримм, причем без тени намека на счастливый конец.

«Я буду. Буду. Дайте… только… один момент…» Этот монолог, полный злости, отчаяния и боли, звучал в ее сознании уже целую вечность. Но кроме того, она слышала еще один голос – крик Мэддокса, и он шел не из прошлого – его воспроизводила ее память.

– Ради этого ты оставила институт? – спросила себя девушка горько и с отвращением, тряхнула головой, желая убедить себя, что спит и все произошедшее с ней сегодня – просто ночной кошмар, что у нее на глазах никого не убивали и не пронзали снова и снова мечом. Но ничего не выходило. Мэддокс кричал… «Господи, как же он кричал! – вспоминала Эшлин. – От ярости и боли…» Никогда в жизни ей не доводилось слышать ничего столь же душераздирающего. По лицу Эшлин катились слезы. Образ Мэддокса, живого и мертвого, преследовал ее, сводил с ума. Перед ее мысленным взором стояло его лицо. Фиалковые глаза ярко сияли, мгновение – и они уже закрылись, чтобы больше не открыться, а высокое, смуглое, мускулистое тело стало кровоточащим, безжизненным.

Эшлин заскулила.

После того как убийцы Мэддокса бросили ее в подземелье, ей так и не принесли ни одеяла, ни еды. Прошло много времени, но никто так и не вернулся, и она была этому рада. Ей не хотелось ни видеть, ни слышать, ни разговаривать с ними. Лучше уж терпеть холод и голод. Трясущимися руками она подняла ворот куртки. «Хорошо, что эти ужасные чудовища не отобрали ее, пока тащили меня в подземелье», – подумала она.

И вдруг что-то, радостно попискивая, пробежало через кончики ее пальцев. Эшлин в ужасе подскочила с пола. «О боже! Боже! Боже! – пронеслось в голове девушки, и она забилась в ближайший угол. – Мышь! Маленький пушистый грызун, который сожрет все что угодно, а где одна мышь, там и…» Живот свело спазмом. Эшлин принялась нервно озираться, но это ничего не дало: помещение было слишком темным, и она не увидела бы и собственной руки или даже монстра, будь они прямо у нее перед носом.

– Не дергайся, – приказала себе девушка и сделала глубокий вдох. – Успокойся. Сделай медленный выдох.

«Я скажу все, что ты хочешь знать, только, пожалуйста, не калечь меня, – снова взвыл Сломанная Рука. – Я не хотел пробираться внутрь. – Последовала долгая пауза. – Да, да, хорошо. Я хотел. Я затем и пришел, но только хотел посмотреть, кто живет здесь. Я не охотник. Клянусь – я не охотник!»

Знакомое слово резануло Эшлин слух, и она еще сильнее вжалась в стену. «Что сказал только что этот человек? – встрепенулась она. – «Охотник». Убийцы Мэддокса и меня назвали охотником. Что это значит? Охотники за головами?» Девушка нахмурилась и потерла опухшую, ноющую лодыжку. Как кто-то мог подумать такое о низкорослой, щуплой Эшлин?

– Не важно. Ты должна отсюда выбраться, Дэрроу, – вслух обратилась к себе девушка. – Мне надо рассказать властям о том, что случилось с Мэддоксом. Как они отнесутся к моей истории? А вдруг обитатели замка – ангелы, будь они неладны! Околдовали всех, включая обычных горожан, и теперь творят все, что хотят и когда хотят?

С губ Эшлин сорвался еще один всхлип; ее тело сотрясала дрожь. Никто не должен умирать так медленно и мучительно. «Так или иначе, я найду способ отомстить за Мэддокса», – решила она.

Мэддокс кричал.

Пламя окутывало его от макушки до пят. Плоть шла пузырями, лопалась, стекала прочь, оголяя кости. Еще мгновение, и последние обратились в пепел. Но Мэддокс по-прежнему оставался в сознании, помня, кто он, отдавая себе полный отчет в происходящем и в том, что завтра он вернется в огонь. Боль была настолько сильной, что невозможно терпеть. Воздух насыщали дым, гарь, копоть. Мэддокс с отвращением осознавал, что эта копоть когда-то была им.

Прошло немного времени, и все вернулось на круги своя: копоть сгустилась в облако, уплотнилась и вновь превратилась в тело, в человека, который снова начинал пылать в огне. И снова кожа, участок за участком, лопалась и таяла, показывались мышцы, которые застилал поток оранжевых искр, постепенно обращая в небытие. И снова гарь рассеивалась, а затем сгущалась, чтобы все могло повториться заново. И еще, и еще, и еще…

Пока длилась экзекуция, Насилие ревел у него в голове, отчаянно рвался прочь, от удовольствия и насыщения, которые владели им, когда воин умирал, не осталось и следа. И их вой – его и Мэддокса – тонул в вихре стонов и воплей других истязаемых душ. Демоны, отвратительные крылатые твари с мерцающими красными глазами, скелетообразными лицами и толстыми желтыми рогами, венчающими их головы, сновали между пленниками, хохотали, дразнились, плевались.

«Одно из таких чудищ сидит во мне; правда, мое хуже», – подумал Мэддокс.

Местные демоны тоже знали это.

– С возвращением, братишка! – орали они, прежде чем облизать его огненными острыми языками.

Вплоть до этой ночи Мэддокс мечтал сгореть дотла, чтобы уже никогда больше не возвращаться ни в ад, ни на землю. Мечтал оборвать свое мучительное существование, уйти от боли. Вплоть до этой ночи, но не сегодня.

В этот раз желание затмевало боль.

Образ Эшлин стоял перед его мысленным взором, дразня пуще демонов. «Я подарю тебе блаженство», – казалось, говорили ее глаза, тогда как губы приоткрывались, мягкие, готовые к поцелую. Она была загадкой, которую он силился разгадать. Ее красивые янтарные волосы и медовые глаза сулили райское наслаждение. Она была прекрасна и очаровательна, и ее нежная женственность распаляла его мужские инстинкты.

Невероятно, но факт: она хотела остаться с ним, даже пыталась вырвать его из лап убийц. Он не вполне понимал, почему она так поступала, но ему очень нравилось это воспоминание.

Раньше Мэддокс не знал, что собирается сделать с этой женщиной, теперь же знал наверняка. Он испробует ее на вкус. Ее всю, независимо от того, наживка она или нет, охотник или нет. Он просто хотел ее. «После всего, что я вытерпел, у меня есть право на толику счастья», – решил он.