Часть II

Глава 1
Битва клыков

Волчица первая уловила звуки человеческих голосов и повизгивание собак, запряженных в сани, и она же первая отбежала от человека, загнанного в кольцо из угасающего пламени. Стая вовсе не была расположена отказываться от затравленной добычи, и несколько минут волки медлили, прислушиваясь к новым звукам, но вскоре и они бросились вслед за убегавшей волчицей.

Впереди стаи бежал крупный серый волк, один из ее вожаков. Он-то и направил стаю по следам волчицы, угрожающе рыча на молодых и даже кусая их, когда те, забывшись, пытались обогнать его. Он же ускорил бег, когда увидел волчицу, трусившую рысцой по снегу.

Она побежала с ним рядом, как будто это было ее привычное место, и больше не покидала стаю. Волк не огрызался на нее, не скалил зубов, если ей случалось опередить его. Напротив, он казался благосклонно расположенным к ней, настолько благосклонно, что это ей не нравилось и она рычала и обнажала клыки, если он пытался бежать слишком близко. Она даже при этом иногда кусала его за плечо. Но и тогда он не выказывал гнева. Он только отбегал в сторону и несколькими неловкими прыжками опережал ее, напоминая своим видом и поведением смущенного деревенского парня.

В этом и заключались все его неприятности во время бега; ее же одолевали другие заботы. С другого бока бежал тощий, старый, седой волк, отмеченный шрамами многих битв. Он все время бежал с правой стороны. Это объяснялось тем, что он был крив на правый глаз. У него тоже было стремление прижиматься к ней, и его морда, покрытая рубцами, дотрагивалась до ее бока, плеча или шеи. Как и от бегущего слева вожака, она встречала эти знаки внимания лязганьем зубов; когда же они оба выражали внимание одновременно, грубо тесня ее, она отгоняла обоих ухаживателей быстрыми укусами. Тогда оба самца, скаля клыки, угрожающе рычали друг на друга. Их соперничество должно было бы привести к битве, но из-за крайнего голода всей стаи поединок откладывался до более удобного случая.

После каждого такого отпора, когда старый волк быстро увертывался от острых зубов предмета своих вожделений, он сталкивался плечом с молодым трехлетком, который бежал со стороны его слепого глаза. Этот молодой волк вполне возмужал и, принимая во внимание голодное положение стаи, выделялся силой и пылом. Тем не менее он бежал, приотстав от одноглазого. Если же он пытался поравняться с ним (что бывало редко), ему доставались укусы и рычание. Временами, однако, он осторожно втирался между старым вожаком и волчицей. И за это ему доставалось вдвойне и даже втройне. Когда волчица рычанием выражала свое неудовольствие, старый волк налетал на трехлетка; иногда она присоединялась к нему, а иногда и молодой вожак, бежавший слева от нее.

В таких случаях, при виде трех оскаленных пастей, молодой волк круто останавливался и садился на задние ноги, сильно упираясь передними, угрожающе скалясь и ощетиниваясь. От этого нарушался бег всей стаи. Задние волки наталкивались на остановившегося молодого и выражали неудовольствие, злобно кусая его за ляжки и за бока. Его положение становилось опасным, так как голод озлобил стаю. Но с безграничной самоуверенностью молодости он повторял свои попытки, хотя они явно не имели никакого успеха и доставляли ему одни неприятности.

Попадись сейчас добыча, тотчас же начались бы любовь и соперничество и стая рассеялась бы. Но положение волков оставалось по-прежнему отчаянным. Они были изнурены продолжительным голодом и бежали далеко не так быстро, как обычно. В хвосте еле плелись самые слабые – очень молодые и очень старые; сильнейшие были впереди. Все они походили скорее на скелеты, чем на настоящих волков. Тем не менее, за исключением хромавших, в движениях зверей не было заметно ни усилий, ни усталости. Их мускулы, казалось, обладали неистощимой энергией. Всякое сокращение стального мускула сменялось новым сокращением, повторялось еще и еще и казалось бесконечным.

Много миль пробежали волки в этот день. Они бежали и ночью. И следующий день застал их все также бегущими по замерзшей пустыне. Здесь не было и признака жизни. Они лишь двигались и были живыми существами в этом царстве смерти. Они лишь неутомимо рыскали в поисках других живых существ, чтобы пожрать их и тем продолжить свою жизнь.

Много долин, холмов и низин пришлось им пересечь, прежде чем их поиски увенчались успехом. Первой их добычей стал крупный лось-самец. Это была жизнь, не охраняемая ни таинственными огнями, ни летающим пламенем. Волкам были знакомы и раздвоенные копыта, и ветвистые, широкие рога, но они отбросили теперь свое обычное терпение и осторожность. Борьба была короткая, но жестокая. На лося напали со всех сторон. Он бил их рогами и разбивал им черепа сильными ударами копыт. Распарывал бока и давил, катаясь в снегу. Но участь его была предрешена, и он, наконец, упал. Волчица жадно впилась в его горло, а зубы других волков стали рвать его, когда он был еще жив и продолжал бороться.

Пищи оказалось вдоволь. Лось весил более восьмисот фунтов, и на каждую пасть досталось по двадцати фунтов мяса; в стае было около сорока волков.

Волки умели голодать, но не менее поразительно могли и есть, и вскоре от великолепного, полного сил животного остались лишь разбросанные там и сям обглоданные кости.

Теперь можно было отдохнуть и выспаться. Набив желудки, молодые самцы завели ссоры и драки между собою; эти ссоры продолжались все те немногие дни, пока стая не рассеялась. Голод на время кончился. Волки попали в страну, богатую дичью, и хотя они все еще охотились стаей, теперь они делали это с осторожностью, отбивая от небольших лосиных стад лишь беременных самок и больных самцов.

И вот в этой стране изобилия настал день, когда волчья стая разбилась на две, разошедшиеся в разные стороны. Волчица, молодой вожак, бежавший с ее левой стороны, и кривой старик, бежавший справа, повели свою часть стаи через реку Маккензи на восток, в страну озер. С каждым днем эта стая убывала в числе. Волки разбегались парами, самец с самкой. Иногда самца-одиночку выгоняли из стаи острые зубы противников. Наконец, осталось только четверо: волчица, молодой вожак, одноглазый старик и дерзкий трехлеток.

За это время волчица стала очень свирепой. Все три ее ухаживателя носили следы ее зубов, но сами никогда не отвечали ей тем же, никогда не защищались. Они лишь подставляли плечи для наиболее жестоких укусов и, виляя хвостом и семеня, пытались смирить ее гнев. Но если по отношению к ней они были воплощенной кротостью, то друг к другу проявляли крайнюю свирепость. Трехлетний волк стал чрезвычайно отважным в своей ярости. Он бросился на кривого с той стороны, где у того не было глаза, и в клочки разорвал ему ухо. Хотя седой старик видел лишь одним глазом, но против молодости и силы он имел многолетнюю мудрость и опытность. Вытекший глаз и рубцы на морде свидетельствовали о том, как приобрел он эту опытность. Он пережил слишком много поединков, чтобы позволить себе хоть на мгновение задуматься о том, что ему нужно делать.

Драка честно началась, но нечестно кончилась. Нельзя сказать, какой она имела бы исход, если бы третий волк не присоединился к старику и если бы они вдвоем не напали на дерзкого трехлетка, которого им и удалось прикончить. Клыки его прежних товарищей рвали его с обеих сторон. Были забыты дни, когда они вместе охотились, гонялись за добычей и вместе страдали от голода. Все это было делом прошлого, теперь же о своих правах заявила любовь, всегда более жестокая и непреклонная, чем голод.

Между тем волчица, виновница драки, терпеливо сидела и наблюдала. Это был ее день. Нечасто случалось, когда шерсть у самцов поднималась щетиной, клыки ударялись о клыки, резали и рвали податливую кожу, и все из-за того, чтобы обладать ею. И трехлеток, который впервые испытал такое влечение, отдал жизнь за любовь.

Над его телом стояли соперники. Они не сводили жадных глаз с волчицы, улыбавшейся им, стоя на снегу. Но старый предводитель стаи был опытен, очень опытен как в делах любви, так и в делах битвы. Зализывая рану на плече, молодой вожак повернул голову загривком к сопернику. Своим единственным глазом старик увидел этот благоприятный случай. Стрелой он предательски кинулся на противника и полоснул клыками по горлу. Осталась длинная, глубокая рана, кровь хлынула из разорванной вены. Старик отскочил.

Молодой вожак страшно зарычал, но рычание постепенно перешло в судорожный кашель. Истекая кровью и кашляя, уже пораженный насмерть, он прыгнул на старика, но жизнь уже угасала в нем: ноги его подкосились, глаза затуманились, и последний прыжок был короток.

А волчица сидела и улыбалась. Она, по-видимому, была довольна зрелищем этой битвы, потому что это был тоже вид ухаживания в Северной пустыне, а трагедия была только для того, кто умер. Для того же, кто остался живым, это было торжеством, осуществлением желания.

Когда молодой вожак вытянулся на снегу, Одноглазый гордо направился к волчице. Его обхождение с нею было смесью торжества и осторожности. Он простодушно ждал сопротивления с ее стороны и так же откровенно удивился, когда она не оскалила на него зубы. Впервые волчица встретила его ласково. Она обнюхалась с ним и даже начала прыгать вокруг него, играя с ним, совсем как щенок.

А он, забыв свой почтенный возраст и мудрую опытность, вел себя так же игриво и даже еще более глупо. Побежденные соперники и кровью написанная на снегу повесть любви были забыты; раз только Одноглазый вспомнил о них, когда остановился на минуту, чтобы зализать свои раны. Тогда из его пасти вырвалось грозное рычание, шерсть на шее и на плечах поднялась дыбом, и лапы стали судорожно взрывать снежную поверхность, но в следующий момент все было забыто, и он уже бежал за волчицей, которая игриво манила его в лес.

А затем они бежали друг подле друга, как добрые друзья, пришедшие наконец к взаимному соглашению. Дни проходили, и они не расставались, вместе охотясь и деля добычу. Но некоторое время спустя волчица сделалась беспокойной. Она, казалось, искала что-то и не могла найти. Ее привлекали впадины под деревьями, и она проводила много времени, обнюхивая расселины в утесах, наполненные до краев снегом, и береговые пещеры.

Одноглазый не интересовался этими ее странностями, но послушно следовал за ней и, если ее поиски затягивались, ложился и терпеливо ждал ее возвращения.

Не оставаясь подолгу на одном месте, они блуждали, пока не вернулись к реке Маккензи; тогда они медленно направились вниз, следуя течению реки, забегая иногда для охоты на берега ее небольших притоков, но всегда неизменно возвращаясь к ней. Иногда они встречали других волков, обыкновенно парных; ни с той, ни с другой стороны не выказывалось ни дружелюбных отношений, ни радости встречи, ни желания снова собраться в стаю. Попадались им одинокие волки. Обычно это были самцы, настойчиво желавшие присоединиться к Одноглазому и его подруге. Одноглазый раздражался, и, стоя плечо к плечу с ним, волчица тоже щетинилась и скалила зубы; тогда навязчивый волк отступал, поджимал хвост и продолжал свой одинокий путь.

Раз лунной ночью, когда они пробегали по тихому лесу, одноглазый волк внезапно остановился. Его морда задралась, хвост замер в напряжении, ноздри расширились, нюхая воздух. Одну лапу он даже поднял на манер собаки. Он тревожно втягивал воздух, силясь определить опасность, которую сулил непонятный запах.

Потянув носом, волчица уверенно побежала дальше, подбадривая старика. И хотя он последовал за нею, но все еще нерешительно. Волчица осторожно вышла на край широкого открытого пространства между деревьями. Несколько времени она оставалась там одна. Потом Одноглазый, ползя на брюхе, весь насторожившись, присоединился к ней. Они стояли рядом, наблюдая, прислушиваясь и принюхиваясь.

До их слуха донеслись звуки собачьей драки, гортанные крики мужчин, пронзительные голоса ругающихся женщин и плач детей.

Среди очертаний больших вигвамов, сделанных из кож, трудно было рассмотреть что-нибудь, кроме пламени костров, поминутно заслоняемого двигавшимися фигурами, да еще и дыма, медленно поднимавшегося в спокойном воздухе. Однако ноздри волков ловили тысячи запахов индейского лагеря, которые ничего не говорили Одноглазому, но были хорошо знакомы волчице. Ею овладело странное возбуждение, и она втягивала и втягивала ноздрями воздух все с большим наслаждением. Одноглазый сомневался, обнаруживал признаки страха и сделал попытку уйти. Волчица обернулась, ткнулась мордой в его шею с целью ободрить его и снова стала смотреть на лагерь. Опять жадность засветилась в ее глазах, но это была не жадность голодного зверя. Она вся дрожала от желания пробраться в лагерь, поближе к огню, вмешаться в драку с собаками, побродить между людьми, увертываясь от их неосторожных ног.

Одноглазый нетерпеливо топтался около нее; но ее уже охватило прежнее беспокойство и настойчивое желание найти то, что она так упорно искала. Она повернулась и не спеша побежала в лес, к большому облегчению Одноглазого, который бежал впереди нее, пока они снова не очутились под защитой деревьев.

Скользя бесшумно, как тени в лунном свете, они напали на тропинку, протоптанную в снегу. Оба носа немедленно уткнулись в снег. Следы были свежие. Одноглазый осторожно побежал по ним вперед, его подруга не отставала, и вскоре оба неслись своей широкой, мягкой, как снег, побежкой. Одноглазый рассмотрел что-то, смутно белеющее среди белого пространства. Его скользящая побежка была всегда невероятно быстра, но ничто не сравнилось бы с той быстротой, с какою он летел теперь. Он различал какой-то белый комок, прыгающий впереди и притягивающий его с необъяснимой силой.

Они бежали по узкой полянке, окаймленной по сторонам зарослью молодых елей. Сквозь деревья виднелся проход на прогалину, залитую лунным светом. Одноглазый быстро настигал спасающийся от него белый предмет. Он приближался прыжок за прыжком. Вот он уже настиг. Еще прыжок, и его зубы схватят добычу. Но прыжка не последовало. Прямо перед его глазами белый предмет взлетел высоко в воздух. Он оказался зайцем, который и носился в какой-то фантастической пляске над его головою, не падая на землю.

Отскочив назад, Одноглазый зафыркал в испуге, припал на снег и притаился, рыча на страшный и непонятный предмет. Но волчица хладнокровно прошла мимо него, с минуту примеривалась, прыгнула, и ее зубы щелкнули с металлическим звуком. Она прыгнула еще и еще. Одноглазый медленно приподнялся и наблюдал за нею. Теперь он выказывал неудовольствие, видя ее неудачу, и сам сделал сильный прыжок вверх. Он схватил зубами кролика и притянул его за собою к земле. И в ту же минуту над ним раздался оглушительный треск, и он с изумлением увидел наклоняющуюся молодую елку, готовую его ударить. Его челюсти разжались; он отскочил, чтобы избежать непонятной опасности; обнажил клыки, в горле его заклокотало рычание, шерсть встала дыбом от ярости и страха. В этот миг молодое деревце выпрямило свой гибкий ствол, и заяц снова подскочил и заплясал в воздухе.

Волчица рассвирепела. В наказание она впилась клыками в плечо Одноглазого, а он, испуганный этим неожиданным нападением, яростно полоснул волчицу зубами по морде. Это стало неожиданностью для нее, и она в свою очередь, рыча от негодования, накинулась на Одноглазого. Он понял свою ошибку и старался умилостивить ее; но волчица продолжала кусать его; оставив попытки защититься, он только увертывался, пряча от нее голову и подставляя под укусы плечи.

Тем временем заяц все плясал в воздухе. Волчица села на снег, и Одноглазый, напуганный ею еще больше, чем таинственным деревцем, опять прыгнул за кроликом. И когда он опускался, держа кролика в зубах, он не сводил единственного глаза с елки. Как и прежде, деревце нагнулось вслед за ним до земли. Он съежился в ожидании неминуемого удара, ощетинился, но не выпускал из пасти зайца. Удара не последовало. Деревце оставалось согнутым над Одноглазым. Если двигался он, двигалось и оно, и тогда он ворчал на дерево сквозь сжатые зубы; если же он оставался неподвижным, оставалось спокойным и дерево, из чего он заключил, что безопаснее оставаться неподвижным. Однако теплая заячья кровь казалась ему очень вкусной.

Наконец волчица вывела его из затруднения. Она взяла у него зайца, и в то время, как деревце угрожающе качалось над нею, она спокойно отгрызла заячью голову. Деревце сразу выпрямилось и после этого более не пугало их, оставаясь в том положении, в котором природа указала ему расти. Тогда волчица и Одноглазый сожрали вместе добычу, которую таинственное деревце поймало для них.

Много было еще следов и прогалин, где зайцы висели в воздухе, и пара волков отыскала их все, причем волчица указывала дорогу, а старый одноглазый волк следовал за ней, наблюдая и учась у нее, как обкрадывать западни. Это знание должно было впоследствии сослужить ему хорошую службу.