Как раз вовремя

Однажды поздно вечером, в сильную бурю, старая негритянка стояла на обочине шоссе Алабамы, мокрая до нитки. Ее машина сломалась, и ей во что бы то ни стало нужно было поймать попутку.

Наконец около нее остановился молодой белый человек – неслыханная редкость на далеком Юге в неспокойные шестидесятые. Он отвез ее в тепло, а затем посадил в такси. Было видно, что она очень спешит. Женщина записала его адрес, поблагодарила и уехала.

Спустя неделю в дверь мужчины постучали. К своему удивлению, он обнаружил на пороге цветной телевизор и стереомагнитофон. К коробке была приклеена записка:

«Дорогой мистер Джеймс!

Спасибо Вам огромное за то, что помогли мне в тот вечер на дороге. Я так вымокла – кажется, даже мысли мои насквозь пропитались дождем. А потом приехали Вы. Благодаря Вам я успела попрощаться со своим умирающим мужем. Благослови Вас Бог за бескорыстную помощь мне и другим людям.

Искренне Ваша,

Миссис Нэт Кинг Кол»

Дэн Кларк

Подарки от чистого сердца

Лишь та любовь, что мы отдаем, остается с нами.

Элберт Хаббард, бизнесмен и писатель

В нашем суматошном мире гораздо легче перевести деньги на чей-то счет, чем сделать подарок от всего сердца. А ведь в праздник особенно важны искренние подарки.

Несколько лет назад я начала готовить детей к мысли, что в этом году мы отметим Рождество скромно.

– Да ладно, мам, мы это уже слышали! – отвечали они. Мне не верили: в прошлом году я говорила то же самое – попутно занимаясь бракоразводным процессом, – а потом плюнула и спустила все деньги на угощение и подарки.

В этом году все будет по-другому, думала я. Вот увидите.

Но как сделать это Рождество особенным? До развода я всегда успевала украсить дом к празднику, где бы мы ни жили. Я научилась клеить обои, класть деревянные панели и керамическую плитку, шить шторы из простыней и многое другое. Но теперь мы жили в съемном доме, и времени на его украшение было мало, а денег – еще меньше. К тому же меня бесил этот уродский интерьер: красно-оранжевые ковры и сине-голубые стены. Тратиться на его благоустройство не хотелось. Внутренний голос моей уязвленной гордости кричал: «Мы здесь ненадолго!»

Моя дочь Лиза всегда старалась превратить свою комнату в особенное место. Я позвонила бывшему мужу и попросила купить для Лизы красивое покрывало, а сама подобрала постельное белье в тон.

В канун Рождества я потратила 15 долларов на галлон^[3] краски и купила самые красивые канцтовары, какие только видела в жизни. Моя цель была проста: красить и шить до самого Рождества – тогда некогда будет жалеть себя в этот волшебный семейный праздник.

Вечером я раздала детям по три карандаша и конверты. Вверху каждого конверта было написано: «За что я больше всего люблю свою сестру Мию», «За что я больше всего люблю своего брата Криса», «За что я больше всего люблю свою сестру Лизу» и «За что я больше всего люблю своего брата Эрика».

Детям тогда было 16, 14, 10 и 8 лет. Мне пришлось постараться, чтобы убедить их найти друг в друге что-нибудь хорошее. Пока они писали, я ушла в свою комнату и упаковала их подарки. Когда они закончили свои письма, мы поцеловали друг друга на ночь и они разбежались по кроваткам. В виде исключения я разрешила Лизе спать у меня, взяв с нее слово, что она не будет подглядывать.

Сама я приступила к работе. К рассвету я закончила шторы, покрасила стены и отступила на несколько шагов, чтобы полюбоваться своим творением. Стоп! А может, приклеить радугу и облака, как на простынях? Я закончила к пяти утра. У меня уже не осталось сил думать о том, что мы «неблагополучная семья», как говорится в сухих статистических отчетах.

Вернувшись к себе, я обнаружила Лизу, разметавшуюся по кровати. Поняв, что мне так не уснуть, я осторожно подняла ее и отнесла в ее комнату. Когда я уложила ее в постель, она спросила:

– Мамочка, уже утро?

– Нет, родная, закрой глазки и не открывай, пока не придет Санта.

Утром я проснулась от шепота:

– Ух ты, мам, как красиво!

Потом мы все уселись вокруг елки и принялись разворачивать наши скромные подарки. Детям раздали конверты. Мы читали послания со слезами на глазах. Последним пришел черед самого младшего. Восьмилетний Эрик не ожидал услышать что-нибудь приятное. Его брат написал: «Я люблю своего брата Эрика за то, что он ничего не боится». Мия: «Я люблю своего брата Эрика за то, что он со всеми находит общий язык!». Лиза: «Я люблю своего брата Эрика за то, что он выше всех забирается на деревья!»

Кто-то легонько подергал меня за рукав. Прикрыв своей маленькой ладошкой мое ухо, Эрик шепнул:

– Ну надо же, мам, я не знал, что они меня любят!

Так наша находчивость и изобретательность помогли нам преодолеть превратности судьбы.

С тех пор я встала на ноги, и мы отметили не одно пышное Рождество с множеством подарков под елкой… Но если вы спросите, какое Рождество у нас самое любимое, мы дружно ответим: то самое.

Шерил Николсон

Другая женщина

Прожив 21 год в браке, я открыл для себя новый способ разжечь искру любви и страсти в наших отношениях с женой. Я стал встречаться с другой женщиной.

На самом деле идея принадлежала моей жене.

– Ты знаешь, что любишь ее, – сказала она, застав меня врасплох. – Жизнь коротка. И прожить ее нужно с теми, кого любишь.

– Но я люблю тебя, – возразил я.

– Знаю. Но и ее ты тоже любишь. Мне кажется, если бы вы чаще бывали вместе, мы с тобой стали бы ближе.

Пегги всегда бывает права.

Другой женщиной, на встречах с которой настаивала моя жена, была моя мать.

Маме 71 год. Отец умер девятнадцать лет назад, и с тех пор она живет одна. Сразу после его смерти я переехал за полторы тысячи километров от Калифорнии, где обзавелся семьей и сделал карьеру.

Пять лет назад я вернулся в родной город и пообещал себе, что буду проводить с мамой больше времени. Но в суете, крутясь между работой и тремя детьми, я вырываюсь лишь на семейные праздники.

Когда я позвонил и предложил сходить поужинать, а потом в кино, она не поверила мне и насторожилась:

– Что стряслось? Ты собираешься разлучить меня с внуками?

Моя мать из тех женщин, которые способны заподозрить подвох в самых обычных вещах – таких, как поздний звонок от старшего сына с приглашением на ужин.

– Я просто подумал, как было бы здорово побыть вместе, – ответил я. – Только мы с тобой.

Она задумалась и сказала:

– Было бы неплохо. Мне нравится эта идея.

Подъезжая к ее дому в пятницу после работы, я ощущал некоторое нервное возбуждение – как перед свиданием. А ведь я всего-то собирался поужинать со своей матерью! Но о чем мы будем говорить? А если ей не понравится ресторан, который я выбрал? Или фильм? А если ей вообще ничего не понравится?

Свернув к ее дому, я понял, что и мама была чрезвычайно взволнована предстоящим свиданием. Она уже ждала у двери, одетая. Волосы у нее были завиты, на губах – улыбка.

– Я сказала подругам, что иду на ужин со своим сыном, это их так потрясло, – заявила она, садясь в машину. – Не могут дождаться завтрашнего дня, когда я расскажу им, как прошел вечер.

Это было самое обычное кафе, где мы могли посидеть и поговорить. Когда мы пришли, мать крепко стиснула мою руку – от нахлынувших эмоций и чтобы преодолеть ступеньки.

Устроившись за столиком, я принялся вслух читать меню: она со своим зрением могла различить только крупные предметы и тени. Дойдя до середины, я поднял глаза.

Мама сидела напротив и смотрела на меня с грустной улыбкой.

– Когда ты был маленький, меню читала я, – сказала она.

Я сразу понял, что он имела в виду. Круг наших отношений замкнулся: сначала мама заботилась обо мне, теперь – я о ней.

– Значит, пора тебе расслабиться и позволить мне отблагодарить тебя, – ответил я.

За ужином мы мило беседовали. Ничего особенного – просто рассказывали друг другу о своей жизни. Мы так заболтались, что пропустили фильм.

– Я пойду с тобой на свидание снова, но только в следующий раз плачу я, – сказала мама, когда я отвез ее домой. Я согласился.

– Ну, как прошло свидание? – спросила жена, когда я вернулся домой.

– Ничего… лучше, чем я ожидал, – ответил я.

Она улыбнулась, и в этой улыбке ясно читалось: «Я же тебе говорила».

С того вечера я стал регулярно встречаться с мамой. Мы стараемся куда-нибудь выбираться хотя бы пару раз в месяц. Обычно мы ужинаем, а иногда ходим в кино. Но в основном – просто болтаем. Я говорю о своих рабочих буднях, о детях, о жене. Она сообщает мне семейные сплетни и рассказывает о своем прошлом. Теперь я знаю, каково ей было работать на фабрике во время Второй мировой войны. Знаю, как они познакомились с отцом, как встречались в это непростое время.

Слушая ее рассказы, я вдруг понял, как это все для меня важно. Ведь это моя история.

Мы обсуждаем не только прошлое, но и будущее. Из-за проблем со здоровьем моя мать беспокоится о том, что ее ждет.

– Мне еще столько нужно сделать! – сказала она мне как-то вечером. – Когда вырастут мои внуки, я должна быть рядом.

Как и многим моим друзьям, мне свойственна некоторая суетливость, стремление заполнить свое расписание до отказа, балансировать между карьерой, семьей и общением. Я часто сетую на то, как быстро бежит время.

После того как я начал проводить время с матерью, я осознал, что важно иногда замедлить шаг. Наконец я понял значение слов, которые слышал миллион раз: качественное времяпрепровождение. Пегги была права: встречи с другой женщиной укрепили мой брак. Я стал лучше – как муж, как отец и, надеюсь, как сын.

Спасибо, мам. Я люблю тебя.

Дэвид Фаррелл

Прикосновение Рамоны

После моей операции прошло несколько недель, и я отправилась к доктору Белт на плановый осмотр. Я только что прошла первую химиотерапию. Шрам у меня еще не зажил до конца, рука не слушалась. Я испытывала целый комплекс новых ощущений – как будто в двухкомнатную квартиру, где раньше жили две мои груди, а теперь осталась одна, поселилась новая соседка.

Меня, как обычно, отвели в лабораторию взять кровь. Для меня это самый настоящий кошмар – я ужасно боюсь иголок. Я легла на кушетку. На мне была просторная фланелевая клетчатая рубашка и сорочка – тщательно продуманный наряд, хотя я надеялась, что окружающие решат, будто я надела первое, что попалось под руку. Рубашка скрывала мою новую грудь, а сорочка – защищала ее; к тому же пуговицы легко расстегивались, что облегчало медицинские процедуры.

В комнату вошла Рамона. Ее теплая лучистая улыбка была такой знакомой – и так контрастировала с моими страхами. Впервые мы встретились в кабинете врача несколько недель назад. Тогда она еще не была моей медсестрой, но я ее запомнила, потому что она смеялась. Смех был глубоким, сочным и обволакивающим. Помню, я еще подумала: что она нашла смешного? Над чем вообще можно смеяться, когда тут такое происходит? Я решила, что она несерьезный человек и надо найти более ответственную медсестру. Но я ошиблась.

В этот день все было по-другому. Рамона уже брала у меня кровь и знала, как я боюсь иголок, поэтому спрятала инструменты под журналом с яркой обложкой.

Расстегнув рубашку и сняв сорочку, я обнажила катетер на груди, отчего стал виден свежий шрам.

– Ну как, заживает? – спросила она.

– По-моему, да, – ответила я. – Я аккуратно мою его каждый день.

На моем лице, наверное, отразилось воспоминание о том, как вода течет по мертвой груди. Рамона протянула руку и мягко коснулась шрама, ощупывая кожу, проверяя ее гладкость и наличие неровностей. Я тихо заплакала. Она ласково посмотрела на меня и спросила:

– Ты ведь его еще не трогала, правда?

– Нет, – ответила я.

Тогда эта чудесная женщина прикоснулась своей золотисто-коричневой ладонью к моей бледной груди. Она держала руку довольно долго, а я плакала. Потом она мягко сказала:

– Это часть твоего тела. Это ты. Ничего страшного, если ты к ней прикоснешься.

Но я не могла. Тогда она потрогала вместо меня – шрам, заживающую рану, а под ней – мое сердце.

– Я подержу твою руку, – сказала Рамона и прижала ладонь к моей руке. Мы обе молчали. Это был дар Рамоны мне. Той ночью, ложась спать, я аккуратно положила ладонь на грудь и не убирала, пока не заснула. Я знала, что я не одна – можно сказать, мы заснули вместе: моя грудь, то, что осталось от второй груди, дар Рамоны и я.

Бетти Абусси Эллис

«Вы – Бог?»

Однажды холодным вечером в каникулы мальчик лет шести-семи стоял перед витриной магазина. Он был босой и в обносках. Проходившая мимо женщина увидела тоску в его ясных голубых глазах. Она взяла ребенка за руку и повела в магазин. Там она купила ему новые ботинки и теплую одежду. Когда они вышли на улицу, женщина сказала:

– Теперь можешь идти домой и радоваться каникулам.

Мальчик посмотрел на нее и спросил:

– Мэм, вы – Бог?

Женщина улыбнулась ему и ответила:

– Нет, сынок, я просто одна из Его детей.

Тогда мальчик сказал:

– Я так и знал, что вы родственники!

Дэн Кларк

Электрические свечи

Раз в месяц, по утрам в пятницу, я приезжаю в больницу и привожу свечи для Шаббата^[4] еврейским пациенткам. Зажигание свечей – традиция, которой женщины отмечают Шаббат, но больничные правила запрещают настоящие свечи. Поэтому мы придумали выход: электрические свечи, которые работают от сети. Мы включаем их в канун Шаббата – на закате в пятницу. Шаббат заканчивается в субботу вечером, а в воскресенье утром я забираю свечи и увожу их до следующей пятницы, когда другой волонтер привезет их своим пациентам.

Однажды пятничным утром я увидела очень старую женщину – ей было лет 90. Волосы у нее были белоснежные, мягкие и пушистые, как вата. Кожа – белая и морщинистая, как будто кости внезапно сжались и нечем стало ее держать; теперь она просто обвисла на лице и руках.

Укрытая простыней до самых подмышек, она казалась очень маленькой. Руки ее поверх покрывала были тощими и шишковатыми – казалось, они повидали все. Но глаза были ясными и синими, и она приветствовала меня удивительно сильным голосом. Из списка пациентов я знала, что ее зовут Сара Коэн.

Она сказала, что ждала меня, что дома всегда зажигала свечи, а мне нужно просто вставить вилку в розетку у ее кровати, чтобы она могла до них дотянуться. Было видно, что этот обряд ей хорошо знаком. Я сделала, как она просила, и пожелала ей хорошего Шаббата. Когда я уже повернулась к выходу, она сказала:

– Надеюсь, мои внуки приедут вовремя и успеют со мной попрощаться.

Наверное, на моем лице отразился шок от того, с какой обыденностью она это произнесла. Она знала, что умирает. Я прикоснулась к ее руке и сказала, что тоже на это надеюсь.

Выходя из комнаты, я чуть не столкнулась с молодой женщиной лет двадцати.

На ней была длинная юбка в стиле кантри, голова прикрыта платком. Миссис Коэн сказала:

– Малка! Как я рада, что ты приехала. А где Дэвид?

Мне нужно было идти дальше, но я все думала: успеет ли Дэвид?

Я не могу просто отвезти свечи и уехать, зная, что кто-то из этих пациентов серьезно болен, а кто-то скоро умрет. Каждая из этих женщин напоминает мне мою маму, когда она так же лежала в больнице и умирала. Наверное, поэтому я работаю волонтером. Весь Шаббат меня неотступно преследовали мысли о миссис Коэн и ее внуках.

Воскресным утром я вернулась в больницу, чтобы забрать свечи. У палаты миссис Коэн я увидела ее внучку – она сидела на полу у двери.

– Пожалуйста, – попросила она, – не могли бы вы оставить свечи еще на несколько часов?

Эта просьба меня удивила, и она принялась рассказывать.

Миссис Коэн научила ее и ее брата Дэвида всему, что они знали о религии. Их родители развелись, когда они были совсем маленькими, и к тому же постоянно работали. Почти все выходные они с братом проводили у бабушки.

– Она устраивала для нас Шаббат, – сказала Малка. – Готовила, убирала, пекла. Весь дом был таким… Там так пахло, что не передать словами. Как будто ты оказался в другом мире.