Последними действующими лицами оказались палач с молодым помощником и сам подсудимый. Они вошли медленно. Похищенный Даймондом мужчина был облачен в белую полупрозрачную тунику. Его руки и ноги были закованы в кандалы, железные цепи которых лязгали при каждом его нетвердом шаге. Этот лязг отдавался неприятным ощущением в зубах Ганса. Даймонд заметил, как юный послушник морщился, пока палач вел подсудимого на веревке, обмотанной вокруг шеи, словно тот был не человеком, а дворовой скотиной.

– Итак, начнем! – наконец объявил инквизитор, не отрывая взора от листа пергамента, зажатого между пальцев. – Господин Альберто Орсини, встаньте на колени перед распятием и дайте клятву перед лицом Божьим и церковью, что обязуетесь говорить только правду, не лжесвидетельствовать, отвечать на любые вопросы прямо и правдиво, а также поведать священному трибуналу обо всех случаях ереси вашей, ваших близких либо знакомых.

Подсудимый поднял голову. Теперь Даймонд впервые сумел хорошо рассмотреть человека, которого самолично похитил по заказу ордена. Это был долговязый бородатый мужчина лет сорока пяти со знатными чертами лица, которые выглядели благородно, даже несмотря на то, что его темные глаза потухли, а грязное лицо осунулось. За недолгий срок заточения он, казалось, сумел смириться со своим положением и собрать последние остатки мужества в кулак. Он не повиновался словам инквизитора, так и не опустившись на колени.

– Встаньте на колени, подсудимый, – повторил инквизитор спокойно, наградив пленника быстрым взглядом.

– Я не понимаю, почему я здесь и что вообще происходит! – голос мужчины окреп с тех пор, как он вопил, умоляя Даймонда отпустить его. – Какое право вы имели похищать меня посреди ночи прямо из моих владений? В чем меня вообще обвиняют?

– Вас обвиняют в том, что вы занимаетесь ересью. Правильно я понимаю, вы отказываетесь давать клятву? – выражение лица инквизитора не обещало ничего хорошего, хотя голос его оставался одинаково ровным и спокойным. – Обвиняемый отказывается давать присягу, запишите это в протокол…

– Нет! – кандалы вновь загремели, когда Альберто Орсини энергично бросился на колени, рискуя разбить их в кровь, поднял руку и сложил пальцы. – Я клянусь и Господь мне свидетель, что я никогда не занимался ересью, я честный христианин, следующий истинным путем, который проповедует наша церковь! И я не воспротивлюсь воле Господа, раз он решил провести меня через это испытание.

Якоб кивнул секретарю.

Ганс с облегчением выдохнул. Если подсудимый будет столь же уступчив и дальше, вполне возможно, что инквизитору даже не придется использовать это жуткое кресло для допросов в центре зала.

– Хорошо, – инквизитор поднялся с места и приблизился к обвиняемому, которому позволили встать. Он наконец оторвался от бумаг и теперь удосужился проявить интерес к своей жертве. – Правильно ли я вас понимаю, вы только что присягнули перед лицом Божьим и священным трибуналом…

– Да! Да! – не сдержался подсудимый. – Я ведь дал клятву! Что вам еще надо?

– Отлично, отметить и это в протоколе! – во взгляде Якоба появилось выражение торжества и полной уверенности в себе. – Расскажите нам о себе, господин Орсини. Как вас занесло в наши края? Вы ведь выходец из Генуи, верно?

Мужчина слабо кивнул, опустив глаза в пол, и начал говорить тихим голосом:

– Мои родители были генуэзскими купцами из знатного дома. Моя семья перебралась сюда, скрываясь от врагов, желающих нам смерти. Я был еще ребенком. Родителям удалось выкупить здесь немного земли и крестьян, наш род заплатил за это весьма щедрую цену, ну а потом мы работали вместе с нашими крестьянами, возводя то, что сейчас имеет моя семья.

– Ваши родители живы?

Орсини отрицательно покачал головой.

– Они умерли своей смертью?

– Все верно.

– А от каких таких врагов вы бежали? Правда, что вы бежали от священного суда инквизиции? Правда, что ваши родители были еретиками и надоумили вас заниматься ересью?

– Нет! – Орсини поднял руки к небу, а вернее, к затянутому паутиной и слоем пыли потолку темницы. – Мои родители были набожными людьми, добропорядочными христианами, они всегда были верны церкви!

Инквизитор загадочно улыбнулся. Ему явно нравилось развитие событий. Он играл со своей жертвой, подобно коту, лениво избивающему полудохлую мышь мягкими лапами. Он направлял слова обвиняемого в нужное русло, не забывая расставлять ловушки на каждом новом повороте. Даймонд разглядел это, хотя и не был искушен в подобного рода допросах.

– Хорошо, – Якоб прошелся по камере, держа пальцы у рта и обдумывая следующий шаг. Сделав круг по залу, попутно улыбнувшись Даймонду, сидящему в углу со сложенными на груди руками, инквизитор вернулся к жертве и продолжил: – Расскажите нам о своей семье, господин Орсини.

При упоминании семьи в глазах мужчины появился страх, а голос его задрожал.

– У меня прекрасная жена и двое детей… Младшему сыну двенадцать, а дочери недавно исполнилось девятнадцать.

– Правда, что ваша супруга из крестьян?

– Да, она из крестьянской семьи. Мы познакомились, когда вместе работали в поле, а позже, когда она повзрослела, мы поженились.

– Ваши родители не были против?

– Конечно нет! – Орсини побледнел, начиная понимать, к чему ведет инквизитор. – Я осознаю, что подобный брак покажется странным в наше время, но мы с Анной любим друг друга…

– Я вижу эту ситуацию так: ваши родители бежали из дома от справедливого суда святой инквизиции. Купив здесь землю и осев, они сблизились с крестьянами. Всем известно, что среди крестьянских женщин и девочек много прислужниц сатаны. Крестьянские девки занимаются знахарством, устраивают шабаши, сношаются с бесами, а то и с самим дьяволом!

Глаза Орсини полезли на лоб, он потерял дар речи, лишь жестикулируя и издавая неясные стоны и всхлипы. Между тем инквизитор продолжал говорить, следя, чтобы секретарь заносил в протокол каждое его слово:

– Таким образом, вы женились на одной из ведьм, дабы продолжить грязные деяния ваших родителей. Вы породили два мерзких плода греха и порока, продолжая свой дьявольский род и очерняя наш мир скверной…

– Нет, это неправда! – голос Альберто Орсини сорвался на крик. – Все это ложь и выдумки. Ничего подобного никогда не было. Мы честные и набожные люди!

– Так признайтесь же в своих грехах, господин! Очистите свою душу, я могу помочь вам изгнать дьявола и предать вас свету Божьему!

– Вы меня не слушаете?! Вы не правы! – он упал лицом вниз и заплакал, понимая, что обречен.

– Я вызываю свидетеля, нашего брата, приора из городского монастыря, который обнаружил, что дочь подсудимого, Мария, скорее всего, является малефикой¹⁰ и, по нашим подозрениям, спит с бесами, а также занимается магией. Прошу не упоминать имя приора в протоколе для соблюдения анонимности.

Орсини вновь вскочил на ноги, услышав имя своего чада.

– Моя дочь ни с кем не спит, она невинна!

– Вы лично проверяли, невинна она или нет? – усмехнулся Якоб.

Духовник из города оказался маленьким полноватым человечком в рясе. Он скромно вышел в центр зала и выжидающе посмотрел на инквизитора.

– Расскажите нам, как вы познакомились с семьей подсудимого?

– Его семья часто бывает в нашем монастыре. До недавнего времени они были в рядах прихожан.

– И как вы догадались, что они являются дьяволопоклонниками?

– Упаси Господь, чтобы хоть раз мне в голову пришла такая мысль! Но со временем я стал пристальнее наблюдать за женой и дочерью господина Орсини, потому что они зачастую вели себя как-то подозрительно.

– В чем же выражалась эта подозрительность?

– Они часто отвлекались и перешептывались друг с другом во время мессы¹¹. Мне это не нравилось.

– Лживый поганец! – разгоряченный пленник бросился в сторону священнослужителя, но палач вовремя успел натянуть веревку и рывком вернуть его на место. Орсини захрипел и закашлялся, держась за горло.

– Воистину дьявол вселился в этого человека! – подлил масла в огонь приор и перекрестился. – Тебе нужно научиться смирению, а не клеветать на служителя господня.

– Что было дальше? – спросил инквизитор, расхаживая по залу с важным видом.

– Во время исповеди Марии, дочери подсудимого, я попросил ее снять платье для того, чтобы проверить, нет ли на ней дьявольской метки. Ведь всем известно, что дьявол метит своих служителей особыми знаками. Я должен был убедиться, что мои подозрения верны.

– Что же она ответила?

– Она отказалась, обозвала меня оскорбительным словом и покинула храм, вероятно, опасаясь, что ее истинная сущность вскроется.

Палачу вновь пришлось приложить усилия, чтобы удержать обвиняемого на месте. Несмотря на долгие часы голода и холода в темнице, Альберто Орсини вдруг обрел силы. Его глаза горели яростью самой преисподней.

Инквизитор поблагодарил свидетеля за показания и вернулся к своему месту за столом, теребя в руках Библию и напряженно думая.

Даймонд наблюдал за всем действом не без скуки. Он был человеком из иного теста, его не очень затягивали хитрости судопроизводства священного трибунала. Он привык работать руками, а иногда и ногами, чтобы вовремя уйти с места вершимого им суда.

– Как долго это будет продолжаться? – шепотом спросил он, наклонившись к Гансу.

– Недолго. Как я слышал, мастер Якоб всегда делает свою работу быстро. В этом вы похожи, не так ли?

Даймонд кивнул и откинулся спиной на холодную стену. Как бы там ни было, стоило досмотреть это зрелище до конца, раз уж он начал, да еще и приложил руку к его постановке.

– Я предлагаю вам, господин Орсини, – громогласно объявил Якоб, – дать письменные показания и заверить их подписью. Разумеется, трибунал ожидает от вас искренности. Мы хотим знать о каждом еретике в вашем роду, хотим знать о каждом вашем крестьянине, занимающемся колдовством, о ваших тайнах, скрываемых вами и членами вашей семьи от глаз честных и добрых христиан.

Орсини молчал. В его испуганном, задерганном разуме уже выстроилась та самая картина, которую обрисовал ему похититель незадолго до прибытия в это проклятое место. Теперь ему предстояло то, о чем он был предупрежден. Он собрался с силами, поднял голову и ответил:

– Нет.

За два года службы Троице Даймонд многому научился. В крепости ордена жил комендант по имени Георг, который приходился охотникам кем-то вроде наставника. Он тренировал и Даймонда, обучая его уловкам борьбы с врагом, хитростям слежки и добычи информации. Как и все остальные, Даймонд получил немалую часть своих навыков именно от него, но будучи самым прилежным учеником, умудрился переплюнуть самого коменданта во всем, чему тот его обучил.

Одним из полученных навыков было умение развязывать людям язык, когда этого требовали обстоятельства. Но стоило Даймонду увидеть тонкую работу палача, как он тут же почувствовал себя новичком, неискушенным в этом сложном и кропотливом деле. Праздник боли начался.

После того как подсудимому было объявлено предупреждение о применении пыток, палач начал свою процедуру устрашения. Он грубо ухватил подсудимого за отворот белой накидки и сорвал ее, а затем усадил нагого купца в то самое кресло для допроса с отверстием в сиденье. Изможденный пленник оказывал вялое сопротивление, но палач и его помощник все же справились с ним и приковали беднягу к креслу, не забыв обвязать его торс цепями, полностью лишив того возможности двигаться. Затем последовал ритуал приготовления пыточных инструментов палача. Помощник подавал ему один инструмент за другим, пока тот пристально рассматривал их, с хищным оскалом демонстрируя эти орудия своей новоиспеченной жертве. Орсини зажмурился, но увесистая оплеуха заставила его раскрыть глаза и посмотреть на то, что ему предстояло вскоре опробовать собственной плотью. На столике перед ним лежали щипцы, ножницы, иглы, плеть и молоток. Помощник палача вдруг принялся растапливать печь, напротив которой стояло кресло подсудимого.

– Врач уже осмотрел его? – заботливо осведомился палач, аккуратно просовывая в челюсть жертвы кусок толстой веревки из плетеной кожи.

Инквизитор кивнул в знак подтверждения.

– Ты можешь приступать.

Они начали с пальцев ног. Пока инквизитор призывал подсудимого к покаянию и примирению, палач мастерски делал свою работу, выдирая ногти мужчины с помощью щипцов. Купец кричал и плакал, дергался в кресле, отчего шипы, которыми было усеяно кресло, глубоко вонзались в его кожу. Он верещал от боли, но это было лишь началом.

Ганс нахмурился и опустил глаза в пол. Даймонд даже приободрил послушника приятельским хлопком по плечу, хотя и не сдержал язвительной усмешки:

– Привыкай, будущий служитель матери страждущих! Подобные зрелища должны стать для тебя обыденностью.

– Пока не стали, – сглотнул Ганс. – Но я готов учиться. Вы ведь тоже не всегда были лучшим охотником ордена.

Что правда, то правда. Даймонд оставил послушника в покое и вновь обратил взор на происходящее в центре камеры. Некоторые из членов трибунала решили отлучиться, чтобы перекусить, пока длилась скучная, давно ставшая для них обыденной процедура пытки, но сам инквизитор не покидал своего поста. Он то садился на трон, то принимался расхаживать по камере, а иногда и вовсе подходил к подсудимому и, обнимая того за голову, призывал не упорствовать в своих греховных взглядах и сдаться на милость Богу.

– Боль в твоем теле ничто в сравнении с твоими душевными муками, сын мой! Ты обрекаешь свою душу на вечное пекло, но твоя боль способна очистить тебя. Сдайся же, примирись с церковью, примирись с Богом! Ради всего святого, что есть в нашем мире!

Вскоре купец остался без ногтей. Его кровь залила пол, слезы ручьем текли по измазанному грязью лицу, теряясь где-то в проседи бороды. После этого палач принялся проделывать ту же процедуру с пальцами рук. Теперь ему понадобилась помощь его подопечного, который держал купцу его и так закованные в железные кольца руки и не давал ему дергаться.

Левая рука, затем, после недолгой паузы, правая. Что они будут делать дальше? Когда палач взялся за молот с намерением вновь вернуться к ногам жертвы, подсудимый стал терять сознание. Такой поворот явно не понравился инквизитору:

– Лекаря сюда! Приведите его в чувство, так не пойдет! Он еще слишком далек от раскаяния.

Альберто Орсини выиграл себе небольшую передышку. Даймонд не мог не восхититься выдержке этого несчастного страдальца, но худшее ждало впереди.

– Они убьют его! – причитал Ганс. – Если не ослабят давление, он точно скоро станет трупом, так и не успев признать вину.

– Он станет трупом в любом случае. Инквизитору не нужен живым богатый купец, которого незаконно похитили и подвергли незаконной судебной процедуре, да еще и пыткам. У Якоба не будет доказательств его вины до того самого момента, пока Орсини не даст письменное признание. Только потом его можно будет прикончить без дальнейшего разбирательства и передать это признание в суд властям. Весь этот допрос – обычное представление.

– Чем это грозит его родным?

Даймонд пожал плечами.

– В зависимости от тяжести преступления. Признание докажет вину его супруги и дочери, но власти не отправят их за это на костер или плаху, зато легко смогут лишить семейство всего их добра. Все уже будет зависеть от пристрастности суда. А если припомнить, что целью моего прошлого задания было убийство судьи, бьюсь об заклад, что новый судья, взамен почившему, будет достаточно пристрастен. Казне не помешает доход от конфискации имущества купеческой вдовы, вдруг оказавшейся колдуньей и, вдобавок, осужденной за еще какие-нибудь грехи.

Ганс с удивлением посмотрел на Даймонда. Оказалось, что обычный солдат ордена разбирался во всех этих тайных делах не меньше, чем сам инквизитор. До молодого послушника наконец дошел весь смысл происходящего, и это его поразило. Дельце было довольно сложным в исполнении, но при успехе, оно принесла бы Троице немалый заработок.

Значит, вот в чем была истинная цель! Деньги. Содержание целого штата священного трибунала, отряда охотников, шпионов, доносчиков, кузнецов, послушников, поваров и прочих служащих обходилось казне ордена в круглую сумму, поэтому способы его обогащения были самыми изощренными. Оставалось только сломать купца. Расколоть его, как лесной орех, затем придумать правдоподобную историю его исчезновения и податься к властям с вполне законными обвинениями и убедительными доказательствами. Именно этим сейчас и занимался инквизитор, прикрываясь высокими речами о Господе и вере.

Молот палача опустился точнехонько на мизинец ноги подсудимого. Орсини взвыл от боли, но не потерял сознания. Его разум затуманился, чувства притупились, он смотрел на окружающее через кровавую пелену и просто не понимал, что с ним происходит. Он озирался по сторонам, стараясь разглядеть родные лица жены и детей, но их здесь не было. И только лишь мысль о них заставляла его держаться. Только их образы, которые подпрыгивали в голове с каждым новым ударом молота и с каждой новой сломанной косточкой его пальцев, делали купца сильным и стойким.

– Крепкий чертов сын! – подивился палач, озабоченно покачав головой. – Давненько таких не видывал. Как бы не сдох!

Инквизитор задумчиво жевал губу и теребил рясу, напряженно думая, как же заставить ублюдка запеть под свою дудку.

– Что ты еще можешь с ним сделать? – спросил он, посмотрев на палача.

– Может, попробовать затолкать раскаленную кочергу ему в задницу? – предложил помощник.

Палач вопросительно посмотрел на Якоба.

– Действуйте.

Альберто Орсини начал молиться. Он громко зачитывал священный стих на латыни, он взывал к Богу, но Бог его не слышал. Помощник палача накалил кочергу докрасна, после чего самолично и с огромным удовольствием подполз к креслу сзади и наклонился к отверстию, через которое свисала пятая точка подсудимого.

С точностью меткого стрелка помощник резко и без церемоний вогнал согнутый конец кочерги в анальное отверстие купца. Ганс вздрогнул, будто сам только что был на месте поджаренного бедняги в кресле. Даже Даймонд, отличавшийся хладнокровием, невольно поморщился, и не представляя себе этих непередаваемых ощущений. Визг подсудимого заложил всем присутствующим уши. На лице видавшего подобные виды инквизитора, откуда ни возьмись, нарисовалось смущение, сменившееся паникой, когда визг резко оборвался, и голова купца вдруг упала на волосатую грудь.

– Что ты наделал, болван?! – инквизитор пнул еще не успевшего разогнуться помощника палача под зад, да так больно, что тот взвыл от возмущения. – Врача сюда, быстро! Оживите его! Оживите его! Этот еретик нужен мне живым!

На этот раз врач прибежал не один, а с двумя помощниками, которые тут же взялись за пациента. После непродолжительного осмотра врач облегченно вздохнул:

– Он еще жив, он дышит.

Инквизитор сокрушенно покачал головой и с укором глянул на палача.

– Уберите его. И научитесь уже делать свое дело более эффективно, орден вам за это щедро платит.

Ошарашенные члены трибунала, успевшие совсем недавно перекусить и пропустить по порции крепкого, переглядывались друг с другом. Гул их голосов начал потихоньку нарастать в помещении темницы.

– Процедура пытки переносится на неопределенный срок, – объявил инквизитор. – Продолжение будет назначено позже, когда подсудимый придет в себя. Всем разойтись.