Читать книгу «Невинные» онлайн полностью📖 — Джеймса Роллинса — MyBook.
image

Часть I

Согрешил я, предав кровь невинную.

Они же сказали ему: что нам до того?

Мф. 27:4

Глава 1

18 декабря, 09 часов 58 минут по тихоокеанскому стандартному времени

Пало-Альто, Калифорния

Готовая всколыхнуться в душе паника держала ее на взводе.

Входя в аудиторию Стэнфордского университета, доктор Эрин Грейнджер внимательно оглядела ее от стены до стены, удостоверяясь, что находится здесь одна. Даже присела на корточки, чтобы заглянуть под пустые сиденья и убедиться, что никто там не прячется. И при этом держала одну руку на своем «глоке-19» в кобуре на лодыжке.

Стояло чудесное зимнее утро, солнце сияло с ясного неба в окружении белых облаков. При ярком свете, льющемся сквозь высокие окна, ей почти нечего было опасаться темных тварей, преследующих ее в ночных кошмарах.

И тем не менее после всего случившегося Эрин понимала, что собратья-люди способны на зло ничуть не меньше.

Выпрямившись во весь рост, она подошла к кафедре перед аудиторией, испустив вздох облегчения. Она понимала, что все эти страхи беспочвенны, что, впрочем, не помешало ей убедиться, что в аудитории не таятся никакие опасности, пока не нахлынули студенты. Хотя порой ребятишки из колледжа достают просто-таки до печенок, она сражалась бы до смерти, только бы не дать причинить вред ни одному из них.

Больше она не подведет ни одного студента.

Пальцы Эрин крепче сжали потертую кожаную сумку. Ей пришлось силком заставить пальцы разжаться, положив сумку рядом с кафедрой. По-прежнему обшаривая комнату взглядом, она расстегнула пряжку сумки и достала подготовленный конспект. Обычно она заучивает свои лекции наизусть, но эту группу приняла от профессора, ушедшей в декретный отпуск. Тема лекции интересная и позволит ей не зацикливаться на событиях, поставивших ее жизнь с ног на голову, начиная с утраты в Израиле двух аспирантов пару месяцев назад.

Хайнриха и Эмми.

Немецкий аспирант погиб от ран, полученных из-за землетрясения. Смерть Эмми последовала позже; ее убили потому, что Эрин, сама того не сознавая, отправила аспирантке запретные сведения, знания, навлекшие на голову молодой женщины погибель.

Эрин потерла ладонями друг о друга, будто стремясь стереть с них эту кровь, эту ответственность. В комнате вдруг будто стало холоднее. На улице не больше пятидесяти градусов[1], и в аудитории ненамного теплее. Однако дрожь, прошившая ее, когда она собирала записи, не имела ничего общего со скверным отоплением.

Приехав обратно в Стэнфорд, Эрин должна была бы радоваться возвращению домой, погружению в родную среду, в повседневные заботы семестра, неудержимо приближающегося к рождественским каникулам.

Не тут-то было.

Потому что все вдруг стало не таким, как прежде.

Как только она выпрямилась и выложила заметки для сегодняшней лекции, начали подходить студенты – парами и тройками; несколько человек спустились в самый низ аудитории, к передним сиденьям, но большинство держались позади, занимая места на галерке.

– Профессор Грейнджер?

Поглядев налево, Эрин увидела, что к ней подходит молодой человек с пятью серебряными колечками в брови и фотоаппаратом с длинным объективом через плечо. С решительным видом студент предстал перед ней.

– Да? – Она не потрудилась скрыть раздражение в голосе.

Он двинул к ней по деревянной кафедре сложенный листок.

У него за спиной остальные студенты взирали с напускным равнодушием, но артисты они были так себе. Эрин видела, что они с интересом ждут, как она отреагирует. Ей вовсе не требовалось разворачивать листок, чтобы понять, что на нем записан номер телефона юноши.

– Я из «Стэнфорд дейли», – он потеребил колечко в брови. – И надеялся получить коротенькое интервью для университетской газеты.

Она двинула листок обратно.

– Нет, спасибо.

Вернувшись из Рима, Эрин категорически отказывалась давать какие бы то ни было интервью. И не станет нарушать молчания теперь, особенно потому, что рассказывать ей позволено только ложь.

Чтобы скрыть правду о трагических событиях, окончившихся гибелью двоих ее аспирантов, состряпали байку, будто они застряли на три дня в израильской пустыне, заваленные обломками после землетрясения в Масаде. Согласно сфабрикованной версии, ее нашли живой вместе с армейским сержантом по имени Джордан Стоун[2] и ее единственным выжившим аспирантом Нейтом Хайсмитом.

Эрин понимала необходимость в такой легенде, потому что ей пришлось какое-то время работать на Ватикан, и эту отговорку состряпала горстка избранных лиц в правительстве, тоже знающих правду. Общественность не готова к историям о чудовищах в ночи, о темных устоях, поддерживающих весь мир.

И все же распространять эти враки – ни по собственному произволу, ни по необходимости – она не собиралась.

– Я бы дал вам прочитать статью перед публикацией, – упорствовал студент с окольцованной бровью. – Если вам не понравится хоть одна запятая, мы переделаем ее вместе, чтобы вы остались довольны.

– При всем моем уважении к вашему упорству и усердию моего решения это не изменит. Пожалуйста, займите свое место, – указала она на полупустую аудиторию.

Помявшись, он вроде бы хотел заговорить снова. На что Эрин, выпрямившись во весь рост, прожгла его своим строжайшим взором. Правда, будучи блондинкой ростом всего в пять футов восемь дюймов с волосами, небрежно собранными сзади в конский хвост, она являла собой не самую устрашающую фигуру.

Однако главное – это настрой.

То, что он прочел в ее взгляде, заставило его попятиться к группке студентов, где он быстренько сел, потупившись.

Уладив это дело, Эрин подровняла стопку записей, постукивая ее торцом о кафедру, и призвала аудиторию к вниманию.

– Спасибо всем, что пришли на последнее занятие 104-го курса истории[3] «Библейская история без ореола божественности». Сегодня мы обсудим распространенные заблуждения, связанные с религиозным праздником, который у нас уже на носу, а именно – Рождеством.

Послышалась перекличка загружающихся ноутбуков, пришедшая ныне на смену привычному шелесту тетрадей студентов, готовящихся конспектировать.

– Что мы празднуем двадцать пятого декабря? – Она окинула взглядом студентов в аудитории – одни с пирсингом, другие с татуировками, а некоторые вроде бы с похмелья. – Двадцать пятого декабря? Кто скажет? Вопрос проще некуда.

Руку подняла девушка в свитере с вышитым спереди ангелом.

– День рождения Христа?

– Это верно. Но когда Христос родился на самом деле?

Дать ответ не вызвался никто.

Эрин улыбнулась, чувствуя, что разогрелась, отбросив страхи и окончательно войдя в роль преподавателя.

– Вы молодцы, что не сунулись в эту западню, – этим она заслужила несколько смешков от аудитории. – Дата рождения Христа на самом деле является несколько спорным предметом. Климент Александрийский говорит…

Она продолжила лекцию. Год назад она бы сказала, что дата рождения Христа не известна никому из живущих ныне. Больше она этого утверждать не могла, потому что в ходе своих приключений в Израиле, России и Риме встретила тех, кто знал это наверняка, кто уже жил на свете, когда родился Христос. И тогда она осознала, какая изрядная часть общепризнанной истории ошибочна – запутана либо по невежеству, либо намеренно, чтобы скрыть мрачную истину.

Ее, как археолога, отыскивающего историю, погребенную под наслоениями песка и земли, подобное откровение потрясло, выбило из колеи. Вернувшись в комфортабельный академический мирок, она обнаружила, что больше не может провести даже простейшей лекции, не подвергнув ее тщательному осмыслению. Сказать студентам правду, пусть даже половинчатую, стало практически невозможно. И каждая лекция казалась ей ложью.

Как же мне и дальше вести этой тропой вранья тех, кого я должна учить истине?

Однако разве есть у нее выбор? Дверь, ненадолго приоткрывшаяся, чтобы явить взору сокровенную природу мира, столь же внезапно закрылась.

Не закрылась. Захлопнулась у меня перед носом.

Отрезанная от правд, скрытых за этой дверью, Эрин чувствовала себя отверженной, и ей оставалось лишь гадать, где истина, а где заблуждение.

Наконец лекция подошла к концу. Эрин торопливо принялась вытирать белый пластик доски, словно вместе со словами уничтожала заключенные в них враки и полуправду. Ну, хотя бы все позади. Она поздравила себя с завершением последней лекции года. Теперь осталось лишь закончить проверку курсовых, а дальше можно совершенно свободно встретить вызов рождественских каникул.

На эту вереницу свободных дней у Эрин мысленно накладывался образ голубых глаз и жестких черт сурового лица, полных губ, так легко расплывающихся в улыбке, гладкого лба под белокурыми волосами, подстриженными бобриком. Будет славно снова увидеться с сержантом Джорданом Стоуном. Прошло уже несколько недель с тех пор, как она в последний раз видела его собственными глазами, хотя они и частенько говорили по телефону. Она не питала уверенности, что эти отношения надолго, но хотела выяснить это на собственном опыте.

Конечно, это означает, что надо выбрать безупречный рождественский подарок, чтобы выразить подобные сантименты. При этой мысли Эрин улыбнулась.

Когда она уже начала стирать с доски последнюю строку, собираясь отпустить студентов, набежавшее облачко заслонило солнце, погрузив аудиторию в тень. Губка застыла на доске. Голова у Эрин на миг закружилась, и она обнаружила, что падает в…

Абсолютную тьму.

Каменные стены давили ей на плечи. Она попыталась сесть. Голова ударилась о камень, и она со всплеском упала обратно. Ладони лихорадочно обследовали черный мир.

Вокруг сплошь камни – сверху, сзади, со всех сторон. Не грубый камень, будто она погребена в недрах горы. А гладкий. Полированный, как стекло.

Вдоль верха ящика тянулся инкрустированный узор из серебра, обжегшего ей кончики пальцев.

Она охнула, и вино хлынуло ей в рот. Довольно, чтобы захлебнуться.

Вино?

Дверь в конце аудитории захлопнулась, рывком вернув ее к действительности. Эрин уставилась на губку на доске, крепко стиснутую ее пальцами так, что костяшки побелели.

И давно я так стою? На виду у всех…

Она прикинула, что не более нескольких секунд. За последние пару недель на нее уже накатывали подобные приступы, но еще ни разу – на глазах у других. Эрин отмахивалась от них, считая последствием посттравматического шока и надеясь, что они пройдут сами, но последний оказался ярче и живее всех.

Сделав глубокий вдох, она обернулась к студентам. Они ничуть не встревожились, значит, она не могла быть в отключке слишком долго. Надо взять это под контроль, пока не случилось чего-нибудь похуже.

Эрин поглядела на хлопнувшую дверь.

У задней стены замерла знакомая фигура. Заметив, что она смотрит, Нейт Хайсмит поднял большой конверт, помахал им с извиняющейся улыбкой и пошел вниз по проходу в своих ковбойских сапогах. Его прихрамывающая походка напомнила Эрин о пытке, которую он вынес прошлой осенью.

Она поджала губы. Нужно было лучше защищать его. И Хайнриха. И особенно Эмми. Не подвергни Эрин девушку опасности, та могла бы жить по сей день. Без дочери родители Эмми впервые не будут праздновать Рождество. Они с самого начала не хотели, чтобы Эмми стала археологом. Именно Эрин в конце концов убедила их отпустить дочь на раскопки в Израиль в качестве начальника археологической партии, заверив, что никакая опасность ей не грозит.

И в конце оказалась ужасно, чудовищно не права.

Она чуть подвернула стопу, чтобы ощутить успокоительное давление кобуры на лодыжку. Больше врасплох ее не застанет никто. При ней больше ни один невинный не пострадает.

Кашлянув, она снова сосредоточила внимание на студентах.

– На этом закругляемся, народ. Все свободны. Наслаждайтесь зимними каникулами.

Пока студенты выходили из аудитории, она заставила себя смотреть в окно на яркое небо, пытаясь отогнать тьму, оставшуюся от видения, настигшего ее только что.

Когда аудитория опустела, Нейт наконец дошел до нее.

– Профессор, – в голосе его слышалась тревога. – У меня для вас послание.

– Какое послание?

– Вообще-то целых два. Первое – от израильского правительства. Оно наконец разблокировало наши данные с раскопок в Кесарии.

– Замечательно, – Эрин попыталась изобразить энтузиазм, но не преуспела в этом. Ну, хотя бы Эмми и Хайнриху воздадут дань за их последние труды, которые послужат эпитафией их кратким жизням. – А второе от кого?

– От кардинала Бернарда.

Удивившись, она посмотрела на Нейта в упор. Не одну неделю она пыталась достучаться до кардинала – главы Ордена сангвинистов в Риме. Подумывала даже слетать в Италию, чтобы устроить форменную осаду его апартаментов в Ватикане.

– Уж пора бы ему ответить на мои призывы, – проворчала Эрин.

– Хотел, чтобы вы перезвонили ему незамедлительно, – сообщил Нейт. – Такое впечатление, что дело срочное.

Эрин испустила вздох негодования. Бернард игнорировал ее два месяца, а теперь вдруг ему что-то от нее понадобилось. У нее к нему была тысяча вопросов – тревог и мыслей, копившихся за последние недели по возвращении из Рима. Она посмотрела на доску, разглядывая полустертую строку. И об этих видениях вопросов у нее тоже хватает.

Были ли эти эпизоды последствиями посттравматического стресса? Не переживает ли она вновь время, проведенное в западне под Масадой?

Но если так, почему я ощущаю вкус вина?

Тряхнув головой, чтобы прояснить мозги, она указала на конверт в руке Нейта.

– А это что такое?

– Адресовано вам, – он протянул конверт ей.

Для простого письма конверт чересчур тяжел. Эрин пробежала взглядом обратный адрес.

Израиль.

Слегка дрожащими руками она вскрыла конверт с помощью авторучки.

Заметив, как дрожат у Эрин руки, Нейт поглядел на нее с озабоченным видом. Она знала, что он уже беседовал с университетским психологом о собственном ПТСР[4]. Они оба уцелели, но заплатили за это кровью, став обладателями секретов, говорить о которых вслух не могли.

Подняв конверт, она вытряхнула оттуда один машинописный лист и предмет, размером и формой напоминающий перепелиное яйцо. При виде этого предмета сердце Эрин упало.

Даже Нейт негромко ахнул, отступив на шаг назад.

Эрин подобной роскоши была лишена. Она быстро прочла сопроводительное письмо от израильских сил безопасности. Те решили, что прилагаемый артефакт более не является вещественным доказательством по закрытому расследованию их дела, и выражали надежду, что она передаст его законному владельцу.

Эрин держала отполированный кусочек янтаря в ладони, будто драгоценнейший предмет на свете. Под унылым флуоресцентным освещением он смахивал на отполированный бурый камешек, но на ощупь теплее. Свет бликовал на его поверхности, а в самом центре недвижно зависло крохотное темное перышко, сохранившееся на протяжении тысяч лет, будто навеки запечатленное в янтаре мгновение.

– Талисман Эмми, – проронил Нейт, сглотнув ком в горле. Он был свидетелем убийства Эмми. И теперь отвел глаза от янтарного шарика.

Эрин сочувственно положила ладонь на локоть Нейта. На самом деле для Эмми эта безделица была больше чем просто талисманом. Однажды во время раскопок девушка рассказала Эрин, что в детстве нашла этот кусочек янтаря на берегу и была очарована перышком, заточенным внутри, гадая, откуда оно взялось, и воображая крыло, из которого оно могло выпасть. Янтарь пленил не только перышко, но и воображение Эмми. Именно он воспламенил в ней желание изучать археологию.

Глядя на янтарь, лежащий на ладони, Эрин понимала, что этот крохотный предмет привел Эмми не только в науку, но и на встречу со смертью.

Пальцы Эрин стиснулись вокруг гладкого камешка крепко, как ее собственная решимость, заставившая принести в душе присягу.

Больше никогда…