Глава четвертая. Копиист

Мы так и сидели в молчаливом изумлении, пока мама не расхохоталась.

– Ну наконец-то, – восхищенно заметила она, – кто-то проделал с Флорианом то же самое, что он постоянно проделывает с нами.

Я тоже рассмеялся. Я просто поверить не мог: Маргарет воспользовалась ТЕМЕ, чтобы вычислить, что мой отец одолжил чьи-то клюшки для гольфа, будучи в Калифорнии. И я даже не представлял, как ей это удалось. Я так и таращился то на нее, то на отца, пытаясь сообразить, что за зацепки она заметила.

– Лучше расскажи ему, как ты это сделала, – посоветовал отец, – пока его мозг не взорвался.

– Да, пожалуйста, – попросил я. – Я в полном тупике.

Еще мгновение Маргарет понежилась в лучах славы, а затем приступила к объяснениям:

– Прежде всего – поездка в Калифорнию. Я поняла еще прежде, чем мы сели за стол. Мистер Бэйтс положил кейс на столик в прихожей, и из кармашка торчал край «Лос-Анджелес таймс», – она повернулась к отцу: – Думаю, вы читали ее в самолете на обратном пути.

– Само собой, читал, – подтвердил папа. – Очень неплохо.

– Но этого недостаточно, – возразил я, подняв руку. – То, что у папы есть лос-анджелесская газета, еще не означает, что он сам был там. Мы каждое воскресенье получаем «Нью-Йорк таймс», не ездя за ней в Нью-Йорк. «Лос-Анджелес таймс» продается в аэропортах по всей стране.

– Верно, но ТЕМЕ говорит о совокупности мелочей, – отозвалась Маргарет. – А ты не дал мне закончить. На кейсе твоего папы есть бирка. И на ней написано: «ХМОЛА».

– «Хмола»? Что это?

– Не знаю, но, уверена, «ЛА» там означает «Лос-Анджелес». Может, «Художественный музей обществ Лос-Анджелеса».

– «Художественный музей округа Лос-Анджелес», – поправил отец. – Это мои новые клиенты. Последние три дня я изучал их протоколы безопасности.

– И так ты вышла на Калифорнию, – сказала мама. – Но откуда ты узнала, что он играл в гольф?

– Его выдали руки.

Отец поднял руки, и я тут же все увидел.

– Правая загорела, а левая бледная, – я покачал головой. – И как я мог это прошляпить?

– Да, Флориан, ну как ты мог это прошляпить? – укорила мама и, повернувшись к Маргарет, шепнула: – А что он прошляпил?

– Когда играешь в гольф, надеваешь одну перчатку, – объяснила наша гостья. – И, если достаточно много играть, за короткий срок на солнце загорит только одна рука.

Мама с подозрением глянула на отца и поинтересовалась:

– Ну и сколько именно времени ты посвятил гольфу, изучая протоколы безопасности?

Папа ухмыльнулся:

– Разве я виноват, что директор музея любит поговорить о работе за игрой в гольф?

– По-прежнему непонятно, как ты узнала о том, что отец брал у кого-то клюшки, – сказал я.

Маргарет улыбнулась:

– Это-то оказалось легче всего. Мы же все присутствовали здесь, когда твой папа приехал домой. У него с собой были чемодан и ручной кейс…

– …а клюшек не было, – докончил я.

– Не-а. Значит, ему пришлось у кого-то их там одалживать.

Блестяще! На самом деле – даже лучше, чем блестяще. Идеально. Маргарет взяла мою фишку и превратила ее в нашу фишку. До сего момента практическая ценность ТЕМЕ сводилась к тому, что этот метод помогал осваиваться на новом месте, когда мы с семьей переезжали. Но в тот день теория стала чем-то бо́льшим. Она превратилась в занятие для двоих.

К примеру, во время поездок в метро мы развлекались такой игрой: смотрели, кто что держит в руках, и пробовали на основании одного этого предсказать, кто выйдет на следующей станции. Однажды мы сидели на ступенях мемориала Линкольна и пытались вычислить, какой из туристов из какого штата, глядя на их одежду. Чем больше мы играли, тем лучше у нас получалось. Но мы не старались специально развивать свои навыки, чтобы сделаться шпионами, детективами или кем-то вроде. Нам просто было весело.

До тех пор, пока мы не увидели его.

Это случилось двадцать девятого июля. Я запомнил, потому что это был день рождения Маргарет. В качестве подарка моя мама устроила для нас экскурсию по музейному закулисью. Она провела нас в студию, где работает, показала всякое хайтековое оборудование и даже дала посмотреть на свежеполученного Пикассо, которого еще не выставили. Было жутко круто. Выйдя из студии, мы оказались в галерее импрессионистов.

Мы прошли мимо художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком».

– Он реставратор, как твоя мама? – спросила Маргарет.

– Нет, – ответил я. – Он копиист.

– В смысле фальсификатор?

– Фальсификация – это когда ты выдаешь свою работу за оригинал, – объяснил я. – А копиисты – это художники, которые практикуются, перерисовывая чужие работы. Отличный способ учиться у мастеров. С него начинали большинство великих художников.

– Так он здесь не работает?

– Нет, просто получил от музея разрешение. Не думаю, что это было трудно, потому что он действительно хорош. Его картина – точь-в-точь как оригинал.

– Тоже европеец, – заметила Маргарет.

– Точнее, француз, – поправил я. – Это Моне, «Женщина с зонтиком».

– Я не про автора картины! А про того, кто ее перерисовывает. Он европеец, посмотри на обувь.

На копиисте были кеды «Европа», точно как у того типа в первый день, когда я начал учить Маргарет ТЕМЕ.

– Прямо как у Спящей красавицы, – подтвердила она.

Я рассмеялся, но тут кое-что привлекло мое внимание. Человек, которого мы видели в первый день, был молодым отцом в отпуске. Человек перед нами – художником за работой. Поставь их рядом – не найдешь почти ничего общего. Но Теория мелочей привела меня к неожиданному выводу:

– По-моему, это тот же парень.

– Исключено, – возразила Маргарет. – Тот – блондин, а этот – брюнет.

– Я вижу.

– И первый был стопроцентным туристом, – добавила она, – а не студентом-хипстером, изучающим живопись.

– Это я тоже вижу. Но все-таки думаю, что это он.

– Почему?

– Во-первых, посмотри, как он держит кисть. Он левша, как и тот тип.

– И как множество других людей, – парировала Маргарет, подняв руку и шевеля пальцами: – К примеру, я.

– Только десять процентов людей – левши, – заявил я. – Если ты помножишь эти десять процентов на небольшое число тех, кто в Вашингтоне носит такую обувь, и еще сузишь круг, оставив только мужчин его возраста и телосложения, итоговая сумма окажется смехотворно мала. А теперь учти, что двое таких мужчин побывали в одном музее за последние несколько недель. Можно сделать вывод, что перед нами тот же человек, которого мы видели в прошлый раз.

– То есть ты утверждаешь, что доверяешь ТЕМЕ больше, чем собственным глазам? – уточнила Маргарет. – Если всякие мелочи говорят тебе что-то – ты будешь считать это правдой?

Прежде чем ответить, я минуту подумал:

– Да. Именно так.

Она вздохнула:

– Я тоже. Не могу ткнуть пальцем в конкретную причину, но он и мне кажется тем же самым человеком. Было бы здорово, имей мы способ убедиться наверняка.

– Да, – согласился я, погруженный в собственные мысли.

Мы еще немного постояли, а затем одновременно повернулись друг другу и хором проговорили:

– Шрам.

– На щеке, – проговорила Маргарет. – А помнишь, кто его заметил?

– Кажется, ты.

– Ой, тебе не кажется! – поддела она. – Ты знаешь, что я. Ты думал, что он ничего не значит, а я думала, что он как раз важен. И, выходит… Права была я.

– И какой у нас план? – спросил я. – Хочешь постоять тут, поздравляя себя? Или все-таки подойти и поискать шрам у этого парня?

– Я за оба варианта, – отозвалась Маргарет. – Но я над тобой сжалюсь. Идем и выясним.

Я вычислил, что мы вполне сможем бросить взгляд на щеку художника, притворившись, будто разглядываем соседние картины. Но стиль Маргарет – переть напролом. Она просто подошла прямо к этому типу и глянула ему через плечо:

– Вы очень красиво рисуете, – похвалила она.

– Спасибо, – откликнулся он с легким акцентом. – Когда оригинал так прекрасен, как Моне, его и копировать легче.

Заговорив, он повернулся к Маргарет и улыбнулся. Шрам оказался на месте: пересекал его левую щеку.

Ни у одного из нас больше не оставалось сомнений. Это был тот же человек.

Глава пятая. «Фогги Боттом»

– Что нам делать? – торопливо спросила Маргарет.

– В каком смысле?

– Вызовем полицию? Или охрану поднимем?

– И что мы им скажем?

Перейдя в просторный коридор в центре здания Национальной галереи, мы могли присматривать за копиистом так, чтобы он нас не слышал.

– Ну, скажем, что этот человек – не тот, кем прикидывается, – возбужденно прошептала Маргарет.

– Он никем не прикидывается, – возразил я. – Он говорит, что он копиист. И, судя по его картине, он именно копиист и есть.

– Значит, он фальсификатор, – заявила она. – И рисует поддельную «Женщину с зонтиком», чтобы продать на черном рынке. Как по-твоему, где находится черный рынок картин? В Париже? Каире? Или Марракеше?

– Ставлю на Марракеш, – рассмеялся я. – Только ты не учитываешь, что подделывать картину, которая выставлена на всеобщее обозрение, нет никакого смысла. Это никого не одурачит: покупателю надо только зайти в интернет и увидеть, что оригинал выставлен в музее.

– Поняла-поняла-поняла, – волнуясь, выпалила Маргарет, все еще стараясь говорить негромко. – Он шпион. Нет, даже круче: международный киллер! Так все складывается.

– Ради всего святого, как это у тебя все складывается с международным киллером?

– Он полностью изменил внешность, – стала перечислять она. – Следовательно, что-то скрывает. Так ведут себя киллеры. Это же вообще для них самое первое дело. Ну… второе, после убийств.

– Я создал монстра, – покачал я головой. – Наверное, надо было тебя пораньше предупредить, но в этом – главная ловушка ТЕМЕ. И, похоже, ты сейчас лезешь прямиком в нее.

– Что за ловушка? – спросила Маргарет.

– Безумные теории заговора, – объяснил я. – Если нечто оказывается неожиданным – это еще не означает, что это нечто подозрительно. Большинство таких штук совершенно невинны и легко объясняются. Если вдуматься, все, что этот парень натворил, – это изменил прическу. Разве ты сама никогда этого не делала?

– Делала, но… – Немного сникнув, Маргарет испустила тяжкий вздох: – И почему тебе непременно надо испортить мне все веселье?

Я рассмеялся:

– Так тебя бы развеселило, окажись он и в самом деле международным киллером?

– Может, «веселье» – не то слово, – отозвалась она. – Но ты понимаешь, о чем я. Именно ты научил меня ТЕМЕ, и я всего лишь пытаюсь ее применять.

– Да, строя на ее основе дикие гипотезы, – заметил я.

– Ладно, – согласилась Маргарет. – Забудем киллера. Забудем фальсификатора и шпиона. Просто скажи мне честно, что тебе не кажется подозрительным этот мужик, и я отступлюсь.

Через дверной проем я посмотрел, как копиист начинает складывать кисти и краски, закончив работу. Это определенно был тот парень, но выглядел он совсем по-другому, чем тогда…

– Ладно, – признал я. – Он немного подозрительный. Но мы не можем сказать полиции или охране: арестуйте, мол, этого типа, потому что он перекрасил волосы. Уверен, они попросят доказательств или чего-то такого… ну, знаешь… криминального.

– Согласна полностью, – к моему облегчению, заявила Маргарет, а затем добавила: – Так что давай их найдем и передадим им.

– Найдем что?

– Доказательства, – ответила она. – Проследим за ним и посмотрим, куда он отсюда направится.

Я подумал, что это шутка, и подождал, пока Маргарет засмеется. Напрасно. Она говорила всерьез.

– Это худшая идея на свете, – сообщил я.

– Почему это?

– Прежде всего, мы не умеем вести слежку. Мы просто играем с ТЕМЕ. Это не превращает нас в шпионов. Ну а вдруг он – на самом деле плохой парень и сцапает нас? Это будет космически плохой исход.

– Он нас не сцапает, – возразила она. – Гарантирую.

– И ты так в этом уверена, поскольку…

– Мы будем следить за ним с помощью ТЕМЕ, – ответила Маргарет.

– И что это должно означать? – Я поднял бровь.

– Будем следить за ним, но не следовать. Мы заставим его самого следовать за нами. Изучим этого типа, выясним, куда он собрался, и попадем туда раньше него. Он не заметит, что мы у него на хвосте, если мы окажемся впереди.

– Ты имеешь в виду – как предсказывать, кто на какой остановке метро выходит?

– Именно это я и имею в виду. Видишь полиэтиленовый пакет, куда он складывает вещи?

Я покосился на типа:

– Конечно.

– На пакете – логотип книжной лавки Университета Джорджа Вашингтона. Если парень – студент и живет неподалеку от кампуса, значит, он сойдет на станции метро «Фогги Боттом». Так что давай доберемся туда первыми и подловим его.

Прежде чем ответить, я поколебался. Маргарет удалось меня заинтересовать, но ситуация все равно меня пугала.

– Не забывай: сегодня мой день рождения, – напомнила она. – Можешь сделать это в качестве подарка мне.

– Я уже подарил тебе подарок, – возразил я, имитируя протест. – И самым опасным в нем была потенциальная возможность порезаться упаковочной бумагой.

– Если появится хоть малюсенький намек на опасность, обещаю, мы все прекратим. Вернемся ко мне домой и будем есть торт.

Подозрительный тип почти собрался. Копиисты обычно хранят свои принадлежности в комнате на нижнем этаже, и это был наш единственный шанс осуществить план Маргарет.

– Ну давай же, – настаивала она. – Получится настоящее приключение!

«Приключение» – слово, перед которым я не мог устоять.

– Хорошо, – сказал я. – Но только потому, что у тебя день рождения. И еще: на кусок торта я рассчитываю в любом случае.

Получасом позже мы сидели на скамейке у входа на территорию университетского кампуса, попивали для борьбы с летним зноем газировку и приглядывали за выходом из метро. Полчаса спустя мы продолжали заниматься тем же.

– Сколько еще просидим, прежде чем сдаться? – Я шутил только наполовину.

– Мы не собираемся сдаваться, – ответила Маргарет. – Это сработает. Просто нужно иметь терпение.

– Разве ты не собиралась пойти куда-то с родителями на праздничный ужин?

– У меня еще час, – ответила она. – А у нас с тобой в запасе двадцать минут, чтобы я успела добраться домой и переодеться.

– В какое-то модное место собираетесь?

– Не-а. В «Бен’с Чили Боул». Это гамбургерная-хотдогная на Ю-стрит. Мы туда каждый мой день рождения ходим.

– Круто, – сказал я. – У нас вот нет таких традиционных местечек. Слишком много переездов.

– У меня все наоборот, – заметила Маргарет. – Я всю жизнь в одном доме прожила, – тут она помялась секунду и прибавила: – Ну, кроме первой пары недель.

– Ты про что?

Она отпила газировки и задумалась над ответом.

– На самом деле… я приемная, – осторожно проговорила она. – Мы в точности не знаем, откуда я взялась. По правде говоря, даже не знаем, сегодня ли мой день рождения. Просто выбрали этот день – надо же когда-то праздновать. Настоящие родители бросили меня на крыльце пожарной части, когда мне было дней десять. Пожарная часть номер четыре.

Это совершенно выбило меня из колеи. Наверное, из-за слова «бросили» – такого холодного и печального. С минуту я помолчал, а потом сказал:

– Поразительно, как человеку может так не повезти и так повезти – и все на одной неделе.

– Ты о чем?

– Так не повезти с родителями, которые такое сотворили. И так повезти получить тех родителей, которые сейчас у тебя есть.

Уголки ее губ поднялись и изобразили слабенькую улыбку:

– Спасибо.

Снова глотнув газировки, Маргарет собиралась сказать что-то еще, но в этот момент мы засекли нашего парня на выходе из метро.

– Вот и он, – объявил я.

Тип был один и торопился. На секунду мы замерли от удивления, что план все-таки сработал.

– Не вставай, – шепнул я. – Ты с ним разговаривала, он видел твое лицо. Просто смотри на меня.

Маргарет повернулась ко мне, а я наблюдал за парнем. Он подошел к нам почти на пять метров, а потом перебежал улицу.

– А вот теперь можешь смотреть, – разрешил я.

Мы пошли за типом по своей стороне улицы, держась примерно в трех метрах позади. Пульс у меня зачастил.

Парень повернул на Аш-стрит и вошел в десятиэтажный кирпичный дом с табличкой «Корпус Филиппа С. Амстердама» – одно из университетских общежитий.

– Ну вот, теперь мы знаем, что он студент, – сказала Маргарет.

– Что еще не делает его преступником.

– Верно, но ведь мы не закончили слежку.

– Разве нет?

Она потрясла головой:

– У меня осталось целых десять минут.

Мы пересекли улицу и подошли к общежитию. Попробовали открыть дверь, но без ключ-карты ничего не получилось. Окна были затемнены, так что мы сложили ладони козырьком вокруг глаз и прижались к стеклу. Листовка на двери рассказывала о расположении корпусов.