Часть вторая
Донор

Поиск был рассчитан на сотню лет. Половина этого срока уже прошла, а успех был так же далек, как и в самом начале. Только предельное отчаяние способно поддерживать надежду, если не появляется и тени результата.

Национальный исследовательский институт был уникален. У него не было клиентов, он ничего не производил. Его годовой отчет отражал его убыточность. И все же тайные спонсоры регулярно и без жалоб делали взносы. Если кто-либо из них умирал, все его имущество переходило Институту.

Целью Института было знание, но не обучение. Он, как всеядное чудище, с неизменным аппетитом поглощал информацию всех видов, записанную и на бумаге, и на всевозможных электронных носителях, предпочитая данные статистики естественного движения населения, необычные сообщения в газетах, истории болезни, отчеты сыскных агентств… Река данных, широкая как Потомак, протекала через это серое, похожее на куб и способное выдержать прямое попадание бомбы здание недалеко от Вашингтона, округ Колумбия. Здесь она сужалась до тонкого ручейка невнятных сигналов, на основании которых компьютеры могли строить бездоказательные предположения и проводить смутные параллели.

Возможно, единственный человек в Институте знал, каков смысл этой работы. Тысячи других работников, фамилии которых часто не фигурировали в ведомостях на зарплату, слепо исполняли свои обязанности, получали более чем щедрое вознаграждение и не задавали вопросов. Конечно, если хотели сохранить работу.

Институт вырос благодаря надежде и развивался благодаря смерти.

* * *

В главном компьютерном зале царило столпотворение, до сих пор не перешедшее в хаос разве что чудом. Текущую почту вскрывали, регистрировали, подшивали и передавали дальше, как на конвейере. Старые газеты пропускались через сканеры, компьютеры находили в них ключевые слова, а затем люди проверяли совпадения, читая строчку за строчкой. Компьютерные диски всех видов вставлялись в разнообразные слоты и информация с них, как в клетках ДНК, выстраивалась в одинаковые экземпляры, с новым содержанием. Мальчишки-копировальщики гоняли по проходам на роликах. Клерки редактировали, сокращали и добавляли комментарии к информации, выдаваемой компьютерами. Операторы выбивали искры из клавиш…

Эдвин Сиберт прокладывал себе путь между столами, с трудом сдерживая волнение, как будто шел на свидание с самой желанной женщиной в мире. Для него копировальный зал был вчерашним днем; проведя здесь полгода, он так ничего и не узнал. Не оглядываясь, он поднимался по лестнице в офис, нависший над копировальным залом, как сторожевая вышка над тюремным двором.

Приемную заполняли запертые картотечные шкафы с бесполезным содержимым. Пожилой и как будто выцветший делопроизводитель перебирал бумажки в одном из них.

– Привет, Сандерс, – беззаботно поздоровался Сиберт.

Стол перед дверью в кабинет руководителя был оснащен коммутатором, шифратором, диктофоном и весьма миловидной темноволосой секретаршей. Когда она увидела Сиберта, ее глаза удивленно округлились.

– Привет, Лиз, – выдал он, с интонацией столь же эффектной, как и его внезапное появление.

– Локк у себя?

Он прошел мимо нее к двери, не дожидаясь ответа.

– Тебе нельзя, Эд… – начала она, подскочив с места. – Мистер Локк будет…

– …очень зол, если немедленно не узнает мои новости, – закончил фразу Сиберт. – Я нашел ключ, Лиз. Поняла, в чем соль – ключик к замочку?^[1] Шутка дешевая, но зато придумал сам.

Его чуткие пальцы скользнули по мягкому изгибу шеи на скулу девушки.

Она поймала его руку, прижав ее на мгновение к щеке.

– О, Эд! – отрывисто шепнула она. – Я…

– Будь хорошей девочкой, Лиз, – легко перебил он, и в голубых глазах, освещавших его выразительное лицо, мелькнула улыбка. – Может быть… чуть позже… кто знает?

Но оба знали, что никакого «позже» не будет. Он потратил на нее целый месяц, прежде чем окончательно убедиться, что ей ничего не известно. Он высвободил руку, открыл дверь и шагнул в кабинет.

Стена за спиной Локка была сделана из стекла, зеркального с внешней стороны. Отсюда директор Института мог видеть, что происходит в копировальном зале, или, если пожелает, перейти на скрытое наблюдение за другими комнатами и кабинетами этого здания без окон. Локк говорил с кем-то по личному телефону.

– Терпение – наше главное богатство, – сказал он. – Все-таки Понсе де Леон…

Сиберт быстро повернулся, но смог лишь мельком увидеть лицо человека, старого настолько, что он выглядел бесполым. Оно было морщинистым, серым и неподвижным, и только в глазах горели жизнь и страсть.

– Помеха, – мягко заметил Локк. – Я перезвоню позже.

Экран, установленный в стене напротив его стола, погас, как только он коснулся подлокотника своего кресла.

– Сиберт, – заявил он, – ты уволен.

Локк и сам уже не молод, подумал Сиберт. Ему наверняка под девяносто, хотя он смотрится бодрячком. Медицина сохранила его тело здоровым; гериатры и гормональные препараты не дали его плечам согнуться, а мышцам стать дряблыми и слабыми. Скорее всего ему пересадили молодое сердце и еще какие-нибудь органы, но вот омолодить его изношенные артерии и умирающие клетки не смогли.

– Хорошо, – отрывисто бросил Сиберт, совсем не тем тоном, которым любезничал с Лиз в приемной. – Тогда и то, что я узнал, вам неинтересно…

– Возможно, я немного поторопился, – сказал Локк. Эти непривычные для него слова он произнес с явным трудом. – Если информация стоящая, то я пересмотрю свое решение.

– А вознаграждение? – намекнул Сиберт.

– Посмотрим, – буркнул Локк, сузив глаза. – Чего такого сногсшибательного ты узнал, что нельзя было передать обычным путем?

Сиберт пристально разглядывал лицо Локка. По нему было видно, что тот явно не провел в офисе всю жизнь. Шрамы вокруг глаз, еще один, пересекающий щеку почти до челюсти; нос, сломанный как минимум один раз. Локк был старым матерым медведем. Нужно быть осторожнее, подумал Сиберт, и не слишком дразнить его.

– Похоже, я нашел одного из детей Маршалла Картрайта.

На мгновение лицо Локка дрогнуло, но он тут же взял себя в руки.

– Где? Под каким именем он живет? Что он…

– Помедленнее, – спокойно сказал Сиберт. Он расположил свое молодое, сильное тело в мягком кресле, стоящем возле стола, и беззаботно прикурил сигарету. – Я пять лет горбатился в потемках. Прежде чем что-то рассказать, я хочу узнать, ради чего.

– Тебе отлично платят, – холодно ответил Локк. – А если твоя информация подтвердится, ты больше никогда не будешь нуждаться в деньгах. Но не пытайся влезть в эту игру, Сиберт. Ставки слишком высоки для тебя.

– Вот об этом-то я и думаю, – задумчиво протянул Сиберт. – Пара сотен тысяч баксов – разве это сумма для организации, ежегодно тратящей больше ста миллионов? А за пятьдесят лет, выходит, все пять миллиардов. На то, чтобы найти чьих-то там детей.

– Информацию из тебя можно и выбить.

– Упустите время. Чего у вас нет, так это времени. Я оставил письмо. Если я не вернусь в отпущенный срок, письмо доставят адресату. И ребенок Картрайта узнает, что на него открыта охота…

– Повтори свои слова под сывороткой правды.

– Нет. Не потому, что я солгал. Просто вы можете задать и другие вопросы. К тому же это займет часы и часы. Поэтому я и не мог ждать, пока мне назначат время. Если хотите, можете попробовать выдавить из меня то, что я знаю.

Он вытащил левую руку из кармана куртки и продемонстрировал крохотный десятизарядный пластиковый пистолет.

– Но опять же это займет много времени. И вы, возможно, потеряете все, к чему стремились, будучи в шаге от успеха. Может быть, умрете вы. А может быть, и я.

Локк тяжело вздохнул и расслабил напряженные плечи.

– Что ты хочешь узнать?

– Что особенного в детях Картрайта?

– Если исключить несчастные случаи, они могут жить вечно.

Мужчина средних лет с озабоченным выражением лица медленно пересек зал станции, засунув руки глубоко в карманы. Он вытащил небольшую сумку из шкафчика и пошел с ней в ближайшую уборную, где занял свободную кабинку. Из уборной он так и не вышел. И бронь на Тальго-экспресс до Торонто не была выкуплена.

Молодой человек в шляпе с мягкими полями и с испанской бородкой поймал такси рядом со станцией и вышел, когда оно встало в пробке в деловой части города. Он лавировал между неподвижными машинами, пока не добрался до смежной улицы и не поймал другое такси, поехавшее в обратном направлении. В аэропорту он выкупил чью-то неподтвержденную бронь на ближайший рейс.

В Детройте он пересел на рейс до Сент-Луиса. Оттуда полетел в Уичито на тихоходном самолетике, рассчитанном на две дюжины пассажиров. Там он нанял старую двухместную авиетку и заполнил план полета, которому не собирался следовать. Два часа спустя он приземлился в полупустом Международном аэропорту Канзас-Сити, поймал старенький автобус, пылящий по магистрали между штатами, через обветшалый мост Нью-Ганнибал, в центр города.

Эта часть города умирала. Деловая жизнь переместилась в пригород вслед за средним классом. Здания и магазины не ремонтировались уже десяток лет. На улицах почти не было людей, но молодой человек с бородкой старался как мог: пробегал через пассажи, притормаживал у выходов и, наконец, нырнул в лифт универмага за секунду до закрытия дверей.

Лифт поскрипел наверх. Когда он достиг пятого этажа, внутри остался только молодой человек. Он быстро пересек этаж, направляясь в мужской туалет.

Две минуты спустя он смыл отвратительную массу черных волос в унитаз, закопал шляпу под горой бумажных полотенец и улыбнулся своему отражению в зеркале.

– Мои поздравления, мистер Сиберт, – весело заявил он. – Что там Локк сказал тебе?

– Ты же был актером, не правда ли, Сиберт?

– Когда-то. Боюсь, довольно посредственным.

– И почему бросил?

– Не получал того, чего хотел.

– Чего же?

– Если ваши психологи этого не выяснили, я им не помощник. Не хочу упрощать вам работу.

– В этом твоя ошибка, Сиберт. Живой актер – пусть и бедный – лучше, чем мертвый авантюрист. А именно им в конце концов ты и станешь, если потянешь одеяло на себя. Ты – наш с потрохами, Сиберт. Ты – набор данных, записанных на пленку и бумагу, просто трехмерная картинка. В какую бы нору ты ни забился, мы тебя отовсюду вытащим…

– Если сможете меня найти, Локк, – обратился к зеркалу Сиберт. – А сейчас вы меня потеряли.

Он пробежал по служебной лестнице к выходу на Мэйн-стрит, прошел через несколько отделов подержанной одежды, пару раз поднялся на эскалаторе и спустился по ступеням и, наконец, через запасный выход выбрался на Двенадцатую улицу. Когда едущий на восток автобус приподнялся на колодках и рванул со стоянки, Сиберт ужом проскользнул в закрывающиеся двери. На милю отъехав от мэрии, он вышел, пробежал через две аллеи и нырнул в свободное такси.

– Едем на запад. Я скажу, когда остановиться, – выдал он, немного запыхавшись.

Таксист кинул на него быстрый взгляд в зеркало заднего обзора, круто развернул дребезжащий «Мерседес» 44-й модели и двинулся на запад. В этот момент Сиберт сравнил лицо водителя с голографической проекцией на заднем сиденье. Они совпали, хотя уверенности Сиберту это не добавило.

Отпустив такси, он подождал, пока оно скроется из глаз, и только потом направился на север. Улица была пустынной, а небо – ясным. Он быстро миновал пять кварталов, чувствуя, что по мере приближения к многоэтажкам Кволити Тауэрс в нем растет нездоровое волнение.

Он не смог разглядеть то место, где река Канзас впадает в Миссури. Дым из промышленной части города заволакивал долину.

Когда город был еще молод, в районе Кволити Хилл жили состоятельные люди, но с тех пор он уже дважды приходил в упадок и возрождался снова. Когда город разросся, здешние дома превратились в трущобы. Их снесли, чтобы построить комплекс Кволити Тауэрс, но за пятьдесят лет небрежение, уменьшение вложений и безответственные арендаторы сделали свое черное дело.

Сейчас настало самое время для района возродиться опять, но шансов на это не было. Очередная волна дыма достигла района, и Сиберт зашелся кашлем.

Деньги уходили из города. Те, кто мог себе это позволить, переезжали в пригород, где воздух был чище, а жизнь удобнее и безопаснее. В городе оставались те, кому некуда было деться. Оставалось только вместе умирать.

Сиберт направился к двери, на ходу оглянувшись на дорогу, по которой пришел сюда. На целые кварталы позади никого не было видно. Он поднял глаза на холм, возвышающийся за проезжей частью. Там находилось единственное за последние несколько лет новое сооружение в городе.

Госпиталь на Больничном холме вырос в огромный комплекс. Среди повсеместного упадка он сиял новизной. Он протягивался все шире и шире, захватывая серые трущобы и превращая их в крепкие, чистые строения из стекломагниевого листа, в которых торговали здоровьем и даже жизнью.

Возможно, он не прекратит расти до тех пор, пока не поглотит весь город. Жизнь была всем. Без нее ничего не имело смысла. Люди никогда не будут экономить на медицине и больницах, от чего бы им ни пришлось отказаться. И все же, несмотря на огромные вложения и успехи в медицине, достигнутые в последнем столетии, теперь сохранять здоровье на желаемом уровне человеку обходилось все дороже и дороже.

Может быть, однажды здоровье будет стоить больше, чем человек сможет заработать. Поэтому люди искали детей Картрайта. Это – а еще и неутолимая жажда жизни вместе с непреодолимым страхом смерти – стало причиной начала охоты на эти мифические создания.

Все люди, не только дети, боятся надолго остаться в темноте, – подумал Сиберт. – Абсолютно все.

Поежившись, он вошел в дверь.

Лифт, как обычно, не работал. Сиберт быстро взбежал по ступеням. Он остановился на пятом этаже, переводя дыхание и радуясь, что выше подниматься не нужно. Подъем по лестнице – даже для молодого человека занятие опасное, заставляющее сердце биться чаще.

Но от одного вида женщины, стоящей перед ближней дверью с длинным белым конвертом в руках, его сердце едва не выскочило из груди.

Секунду спустя Сиберт наклонился к ней и аккуратно высвободил конверт из ее пальцев.

– Его нужно было доставить не раньше шести, – мягко попенял он женщине, – а сейчас только пять.

– Мне приходится следить за целым зданием, – обиженно пожаловалась она. – И мне есть чем заняться, кроме того чтобы носиться вверх-вниз по лестнице с письмами. Я была наверху и решила отнести его по пути, как вы и просили.

– Я бы не просил, не будь это важным.

– Ну, – на маленьком, сморщенном личике появилась слабая улыбка, – извините. Но ничего страшного же не случилось.

– Нет. Доброй ночи, миссис Джентри.

Когда шаги домовладелицы стихли в глубине голого, пропахшего чем-то непонятным коридора, который освещался единственной лампочкой где-то на верхней лестничной площадке, он повернулся, чтобы посмотреть на табличку с именем на двери: Барбара Мак-Фарланд.

Мысленно он дополнил надпись: Бессмертная.

* * *

Быстрые, энергичные шаги приблизились к двери и остановились. Пальцы нащупали замок. Сиберт подумал о бегстве и тут же отбросил эту мысль. Дверь открылась.

– Эдди! – Голос у молодой женщины был мягкий, с нотками радостного удивления. – Я не знала, что ты уже вернулся.

Она не красавица, – подумал Сиберт отстраненно. Черты лица обычные, ничего яркого. Для нее, с ее мышино-каштановыми волосами и светло-карими глазами, самой щедрой характеристикой было «привлекательная». Но женщина просто лучилась здоровьем. Сияла. Это слово подходило ей больше.

Или так ему казалось в свете его нового знания?

– Бобс, – нежно сказал он и взял ее руки в свои. – Я только зашел. Просто хотел убедиться, что у тебя все в порядке.

– Глупый, – шепнула она робко, заметно обрадовавшись его вниманию, но из смущения стремясь избежать его. – Что со мной могло случиться?

Она слегка откинулась назад, с улыбкой глядя в его глаза.

На мгновение он опустил взгляд, и тут же встретился с ней глазами снова.

– Не знаю и знать не хочу. Собери небольшую сумку с самым необходимым. Мы уезжаем.

– Я же не могу просто собраться и уехать, – быстро возразила она, с удивлением глядя на него. – В чем…

– Если ты любишь меня, Бобс, – сказал он низким, сдавленным голосом, – ты сделаешь, как я прошу, без вопросов. Я вернусь не позже чем через полчаса. Надеюсь, ты будешь полностью готова к этому времени. Объясню все позже.

– Хорошо, Эдди.

Ее согласие было вознаграждено мягкой улыбкой.

– Тогда за дело. Запри дверь. Не открывай никому, кроме меня.